Хозяин теней 6 (СИ). Страница 1

Громов. Хозяин теней. 6

Глава 1

Глава 1

«Гимназиям реальным Ученый комитет дает перевес учреждением их в большем количестве на том основании, что, во-первых, для успешного логического развития посредством изучения языков Ученый комитет считает достаточным в гимназиях занятие языком отечественным и из иностранных: одним древним — латинским и одним из новых, во-вторых, находит необходимым дать приличное место в гимназическом курсе изучению других наук, как-то: Закона Божия, истории, математики и естествоведения — первым двум по важности их содержания, имеющего огромное образовательное значение, а последним двум, и особенно математике, потому, что по этим предметам выработаны вполне рациональные методы учения, как нельзя более согласные с формальной целью образования…»

Замечания на проект устава общеобразовательных учебных заведений и на проект общего плана устройства народных училищ. [1]

Первое сентября.

Я его в том мире ненавидел. А тут, чую, возненавижу первое августа.

Ну свинство же! Вот спасу мир и потребую в награду провести школьную реформу, потому что лето — оно для отдыха, а не вот это вот всё.

— Савушка, ты такой серьёзный! — Светочка сияла от радости. Впрочем, в её школе занятия шли даже летом. Там вообще был какой-то свой, недоступный моему пониманию порядок. — И ты Козьма.

Метелька снова пощупал жесткий край гимнастёрки и на зеркало покосился. Зеркало это досталось нам вместе с домом, куда мы с неделю тому переехали.

И как и дом, оно было одновременно огромным и на первый взгляд вызывающе-роскошным, но стоило приглядеться, и видны становились, что проплешины да потёртости в позолоте, что вовсе трещины в раме. И стекло местами мутнело. При том, что само оно было каким-то тёмным. Отражение же — вовсе неправильным.

— Собрались? — Татьяна тоже глянула на себя. В синем платье с белым кружевным воротничком она смотрелась строго и достойно.

Это тебе не лопоухий подросток с тощей шеей, которая из воротничка гимнастёрки торчит.

Это я, если что, про Метельку.

Сам я вытянулся и в целом уже ростом повыше Татьяны стал. По ходу, буду таким же медведем, как Тимоха. Непривычно. Не то, чтобы я вовсе себя не видел. Видел, конечно. Но не так, чтоб каждый день. И в полный рост. И в целом странное ощущение, когда вроде и понимаешь, что это ты там, и в то же время не можешь принять. Потому как напрочь оно неправильно.

— Собрались.

Цветы нам не положены.

Не принято тут, чтобы цветы и торжественная линейка. Зато форма — очень даже принята. И ходить в ней надобно не только в школе, но и вообще. В иной же одежде разве что дома дозволяется.

— Чувствую себя идиотом, — буркнул я, пытаясь пристроить фуражку, которая то и дело норовила съехать то на левое ухо, то на правое.

Ещё и ранец полагался армейского вида.

— Боже, Савелий, — Мишка напялил фуражку и сверху прихлопнул рукой. — Ощущение, что тебя не в гимназию, а как минимум на каторгу спроваживают.

— Вот поверь, — я снова покосился в зеркало и поправил козырёк фуражки. — На каторге мне было бы куда проще.

— Поехали?

В зеленом чесучёвом костюме братец выглядел весьма солидно. В отличие от его машины, которая преобразилась, но не сказать, чтоб радикально. В целом легенде мы соответствовали.

— Тань, тебе не обязательно, — сказал я. — Тебя ж всё равно в гимназию не пустят. Так чего…

Сестрица вздохнула и поглядела с укоризной:

— Чтобы ты меньше волновался.

— Я не волнуюсь.

— Я волнуюсь, — буркнул Метелька и успел подхватить фуражку, которая на его макушке, похоже, в принципе не желала удерживаться. — Я вообще…

— Поехали, «вообще», — Мишка подхватил ранец. — Никто вас там не съест.

Как сказать…

Хотя… да, скорее уж вопрос стоит обратный. Как бы… в общем, сложно всё.

Я не раз и не два прокручивал в голове тот давешний разговор с Карпом Евстратовичем. Были и другие. Он еще дважды появлялся в госпитале, и всякий раз делался ещё более мрачным.

— Сложно всё, — было видно, что спит Карп Евстратович мало, а может, дело не во сне, но в заботах, которые его не отпускали. И потому он будто бы усох, а морщины в уголках глаз стали глубже. И новые появились, на лбу, глубокие, будто трещины.

— Когда оно было просто, — я протянул ему пряник. А он взял и, усмехнувшись, сказал.

— Спасибо. И да… верно.

— Что со школой?

— Ничего… в том-то и дело. Привлекать кого-то я, как сами понимаете, не рискну.

Потому что не понятно, кто предупредил эту треклятую дюжину. А предупредили явно, потому что слишком уж хорошо успели убраться. Был ли это кто-то, приставленный к Королю и вовремя сообразивший, что всё пошло не по плану? Или же кто-то из жандармских? Может, даже не связанных ни с заговором, ни с заговорщиками, но просто шепнувший слово высокому покровителю. Имена-то в книжечке интересные оказались.

Заславские.

Никоновы. Даже Алексеевы и Толстые, которые из числа боярства. Так что нашлись бы люди, готовые обменять информацию на высочайшую благодарность. Точно нашлись бы. А вот дальше — один телефон и десяток звонков.

И получилось, что получилось.

В газетах вон стон стоял о разгуле преступности. Статейки каждый день новые появлялись. Причём у каждой — на свой лад. Одни печалились о прекрасных временах прошлого, когда все жили мирно и ладно, и такого беспорядку не было. Другие спешили обвинить во всём евреев с их заговором против христиан, и полиции пришлось вмешиваться, чтоб не допустить погромов. Третьи требовали ввести особый режим и выселить всех неблагонадёжных из города, правда, не задумываясь о том, кто будет на городских фабриках работать.

А после и речь Государя о необходимости переустройства столицы отпечатали. Но это так, это наверху и меня не особо касалось. Пару раз в газетах мелькнула и знакомая физия Алексея Михайловича, как главы свежеучреждённой Особой Комиссии, которой надлежало разобраться и с террористами, и с бандитами и со всем прочим. Уж не знаю, радовался ли Алексей Михайлович назначению, подозреваю, что не особо, но о нём газеты писали как-то… осторожно, что ли? Даже самые либеральные и те боялись критиковать.

— Чтоб вы понимали, Савелий, гимназия эта — место особое, — Карп Евстратович повторил это раз в пятый. Или в шестой? В общем, беспокоился человек. То ли за меня, то ли за школу.

Скорее уж второе.

Но я кивнул.

— История её весьма богата. И основатель, Карл Май, был человеком выдающимся. Он сумел создать не просто очередное учебное заведение, где знания вбивались бы розгами. Отнюдь… мне повезло попасть в эту школу в последний гимназический год. И поверьте, я знаю, о чём говорю. Колоссальная разница… да, колоссальная. Я был поражён тем, что можно учить вот так… и потому сама мысль, что школа может быть замешана в чём-то столь отвратительном, неприятна. Как и Алексею Михайловичу.

— Как он?

— Тяжко. Слишком многое на нём сходится. Все ждут перемен, но все — разных… впрочем это не наша забота. А вот иное… иное — да… — Карп Евстратович вздохнул и откусил пряник.

Прожевал.

— Чаю нет, но есть компот. Будете?

— Буду.

Компот был холодный, Танька утром принесла вместе с чистыми тетрадями, запасом чернил и книгами. Последние просил приобрести Егор Мстиславович, который в достаточной мере оправился, чтобы не только встать с кровати, но и в целом маяться от вынужденного безделья.

И Татьяна решила, что раз мы оба бездельничаем, то это прямо знак свыше.

А Егор Мстиславович подумал и согласился, что действительно знак. И ещё свободное время, которое я могу потратить с пользой. Моего мнения, само собой, никто не спрашивал.

— Я наведался в школу. Как выпускник. Книги привёз. Там отличная библиотека, но некоторые издания сложно достать. Вот и помог. Заодно уж прошёлся. Осмотрелся…