Персей. Страница 2

Да только не у каждого руки из нужного места растут, заметил Патрицио.

Ну, с усмешкой сказал Бенвенуто, у тебя-то, я смотрю, хороший помощник.

Патрицио скривился: дескать, дело обстоит совсем не так гладко, как можно подумать.

Понизив голос, он сказал, что взял мальчика, снизойдя к слезным просьбам его папаши. Но увы: толку большого не оказалось. Может быть, не все так плохо, просто надо мальчишке чуточку повзрослеть. Ну а пока Патрицио приспособил его к бумажным делам, до которых сам не большой охотник. Бенвенуто знает эту мороку: расходные книги, письма клиентам… да мало ли всякой писанины.

А что до подмастерьев, ему обещали одного постарше, смышленого и рукастого. На следующей неделе придет на смотрины. Ладно, будет двое… прокормит как-нибудь и двоих.

– И что же, у него правда хороший почерк? – безразлично спросил Бенвенуто.

– Микеле, душа моя! – окликнул Патрицио. – Покажи-ка нашему уважаемому гостю какую-нибудь свою писульку!

Микеле принес исписанный лист. Бенвенуто похвалил, мальчик зарделся.

Через день Бенвенуто пришел снова.

Патрицио не стал ни упираться, ни набивать цену: тут же согласился уступить парня – и даже, как показалось Бенвенуто, с облегчением.

Микеле переехал к нему. Некоторое время Бенвенуто не мог на него нарадоваться. Даже удивлялся, почему такая простая мысль не пришла раньше.

Прежде ему приходилось отрывать время от работы, и его записки двигались чрезвычайно медленно – именно по той причине, что обычно у него не находилось на них досуга.

Теперь же он спокойно занимался своими делами, сосредоточиваясь на замыслах, резцах и материале, а то, что при этом между делом вспоминал и наговаривал, Микеле записывал красивым почерком в толстую тетрадь.

Фелиса поначалу не одобрила выбор Бенвенуто. Несколько раз саркастично интересовалась, зачем хозяин подобрал этого малолетнего старичка. Какой от него в доме прок.

В пререкания Бенвенуто не вступал, сам же не переставал удивляться разумности мальчика. Казалось бы, откуда – едва исполнилось четырнадцать…

Что же касается здоровья, то скоро Микеле окреп, распрямился и уже через полгода стал, на взгляд Бенвенуто, самым красивым юношей в округе.

Бенвенуто невольно любовался им, баловал, одевал так, как если бы мальчик был ему родным сыном.

Фелиса тоже сделалась к нему благосклонней.

Время от времени Микеле хаживал благодарить прежнего хозяина: дескать, спасибо, маэстро Патрицио, что отпустили меня к маэстро Бенвенуто. Женевра, жена Патрицио, бывшая лет на двадцать моложе мужа, всякий раз игриво спрашивала: «Мышонок, что ты сделал, чтобы стать таким красавцем?» – когда он жил у них, они, видите ли, вместо того чтобы кормить мальчишку как следует, звали его мышонком.

Микеле серьезно отвечал: «Мадонна Женевра, это мой новый хозяин Бенвенуто сделал меня таким: не только значительно красивее, но и гораздо добрее».

И все было хорошо, но однажды Микеле надавал злых колотушек другому ученику, мальчику на два года его младше.

Вернувшись домой, Бенвенуто застал ребенка в слезах. Начав допрос, услышал, что старший прибил его без всякой причины.

Виновник происшествия стоял, опустив голову и кусая губы.

– Дело не в том, с причиной или без причины, – хмуро сказал Бенвенуто. – Я сейчас в этом разбираться не буду. Одно скажу: чтобы впредь ты в моем доме никого больше пальцем не трогал. Не то узнаешь, как могу тронуть я!

Если бы парень и дальше молчал, все бы этим и кончилось.

Однако Микеле вздумал умничать: смело отвечал хозяину, да еще со свойственным ему остроумием.

Бенвенуто вскипел и учинил наглецу жестокую выволочку.

Но еще хуже было то, что, когда Микеле вырвался из хозяйских рук, он без плаща и шапки выбежал вон – и пропал.

Просто пропал!..

Два дня Бенвенуто ума не мог приложить, куда он делся. И волновался, и нервничал, и корил себя за несдержанность. В конце концов, что такого Микеле сказал? Конечно, лучше было бы ему не распускать язык… А ему самому руки распускать – лучше?.. Ох как неловко получилось!.. Где же он?.. Что с ним?..

На третий день в мастерскую заглянул дон Дьего, испанский дворянин. Бенвенуто с готовностью исполнял кое-какие его заказы, дон Дьего восхищался искусством Бенвенуто, и время от времени они проводили часок за стаканом вина и дружеской беседой.

Однако в этот раз дон Дьего пребывал явно не в своей тарелке. Неловко запинаясь, он сообщил, что пришел не по своим делам, а по просьбе маэстро Патрицио: известить Бенвенуто, что Микеле вернулся к прежнему хозяину. И не мог бы Бенвенуто отдать шапку и плащ, а то несчастному совершенно не в чем выйти на улицу.

Бенвенуто остолбенел. Шапку и плащ! Это что же, он может так бессовестно его бросить?! Только шапку отдай?! А больше ничего не нужно?!

– Вот как! – угрюмо пробормотал он. – Ну что же… Я вам так скажу, дорогой дон Дьего. Это правда, от Микеле три дня ни слуху ни духу. Но чтобы он вернулся к Патрицио! – о таком я и подумать не мог. Кроме того, если бы Патрицио сразу передал, что Микеле ушел к нему… Но он трое суток не изволит сообщить, что у меня больше нет помощника! Это как, дон Дьего?

– Не знаю, маэстро Бенвенуто, – пролепетал дон Дьего.

– А ведь мы с Патрицио твердо договорились, – вкрадчиво сказал Бенвенуто, глядя на него почти с нежностью. – Я заплатил отступные, и Микеле законно стал моим подмастерьем. А мой подмастерье не может снова жить у Патрицио. Пусть делает что хочет, но чтобы там и духу его не было!

Слушая, дон Дьего то крутил в руках шляпу, то теребил манжеты. Пару раз открывал рот, но так и не осмелился ничего сказать и в конце концов ушел, сердечно простившись.

Однако на следующий день он, еще более смущенный, явился снова. Маэстро Бенвенуто, поверьте, Патрицио не хочет ничего плохого, он всего лишь просит вернуть платье Микеле, а то бедняге буквально нечего надеть…

– То есть он еще там?! – взревел Бенвенуто, когда к нему вернулся дар речи. – Синьор Дьего, вот что я вам скажу! Я не видел никого щедрее и порядочнее вас. А этот Патрицио – бесчестный нехристь! Вероятно, он сошел с ума, что снова присылает вас с такими поручениями. Так или иначе, передайте ему следующее. Если он сегодня же не приведет ко мне Микеле, я его убью. Времени у него – до той поры, когда зазвонят к вечерне. Равно скажите и Микеле: если он в тот же час не уйдет от Патрицио, я сделаю с ним немногим меньше того, что уготовано прежнему хозяину!

Добродушный Патрицио не ожидал такого поворота, рассчитывая, вероятно, на какое-то иное, более человечное к себе отношение. Он ведь и правда не хотел ничего плохого, кто виноват, что так получилось!..

Но когда дон Дьего передал слова Бенвенуто, Патрицио с необыкновенной ясностью осознал, на краю какой бездны очутился. Ломая пальцы, ювелир причитал, что проклинает тот день и час, когда совершил роковую ошибку. Но кой толк теперь в его проклятиях! – что бы он ни сделал для исправления, Бенвенуто все равно лишит его жизни!..

Испуганный Микеле сбегал за отцом. Разобравшись в сути дела, маэстро Марино посоветовал Патрицио поступить именно так, как было велено.

– Нет-нет, я не пойду! – отвечал Патрицио, едва не плача. Вы не понимаете, он просто сумасшедший! Теперь-то я смекнул, что от таких лучше держаться подальше! Но разве мог я знать, когда заводил знакомство, чем оно в итоге обернется? А оно вон как повернулось: так повернулось, что ни в чем не повинному Патрицио придется покинуть этот мир!..

Ломая пальцы и стеная, он умолял Микеле пойти к Бенвенуто с отцом. И передать, что Патрицио тоже бы, конечно, явился, но он лежит без памяти в смертельной горячке и, по всей вероятности, скоро сам по себе, без какого-либо содействия этого зверя Бенвенуто, отдаст Богу душу.

Маэстро Марино мягко возражал. Дон Дьего соглашался с маэстро Марино и тоже уговаривал Патрицио. Я совсем не уверен, говорил дон Дьего, что дело и впрямь дойдет до смертоубийства. Но если ты оставишь нас, выйдет очень большой скандал. Бенвенуто ведь именно так велел тебе: лично привести к нему Микеле, а не отправить парня с кем-то другим.