Лекарка поневоле и 25 плохих примет. Страница 7

Зато теперь стало понятнее – за странной ненавистью селян стоял староста. Он хотел сбагрить мне своего наркомана-сынка, подталкивая к браку давлением со всех сторон и безденежьем. Наверняка после свадьбы со мной рассчиталась бы вся деревня, а денежки удобным образом вдруг стали бы не моими, а общими. Семейными.

Для Рустека расклад неплохой – и целительница в родне, и сынок глаза больше не мозолит. Он же так и сказал: «забрала бы к себе». По местным традициям мужчина сначала строит или покупает дом, а потом приводит в него жену, а тут – забрала бы. Пусть бы непутёвый сынок жил на отшибе, подальше от родительских глаз.

На выходе из дома меня никто не остановил. Я спокойно подошла к распахнутым Дрогимом воротам. На дороге его уже не было. Деревня казалась вымершей – ставни плотно закрыты, а со дворов не доносится ни звука.

– Куда она? – встревоженно спросила жена старосты. – В ночь ходить в лес – к несчастью!

– Это в вашем доме оставаться к несчастью, – саркастично ответила я, повернувшись. – А в лесу дикие звери всё порядочнее вас. По крайней мере, насиловать не будут.

Злость во мне кипела такая, что я посильнее вцепилась в ручку корзины и шагнула в сторону замершего в свете луны леса.

Рустек процедил сквозь стиснутые челюсти:

– Можно подумать, от тебя бы убыло. Сама радёхонька под любого лечь, чем Дрогим хуже Грега?

– Вы правы, ничем. Оба – те ещё уроды, – хмыкнула я и припустила в сторону дома, не слушая, что именно говорили мне вслед.

Помогая людям, не забывай уворачиваться от благодарности, а то пришибёт так, что долго будешь охать.

Ну что же, как они ко мне, так и я к ним. Теперь никаких выездов на дом, только амбулаторный приём, причём во дворе и с оплатой вперёд! Побуду эгоисткой!

Расстояние до избы – хорошо если километра два. Быстрым шагом идти – всего ничего.

Суеверные полуденники боялись ночного леса до дрожи, но я в него ходила не раз – а как иначе добыть травы и цветы, распускающиеся только в свете лун? У страхов есть основание, для неодарённых тёмная чаща действительно смертельно опасна. Но я-то хорошо с ней знакома. Жаль только, магию всю израсходовала…

Грунтовая дорога охотно ложилась под бодрые шаги, несколько раз в особенно тёмных участках я переходила на тревожную рысь и уже на подходе к избе услышала плач.

Тонкий, жалостливый, детский.

Дрогим?

Нет, его басовитые рыдания звучали иначе. Я замерла посреди дороги, хорошо освещённой светом лун. Лучи Гесты ласково обволакивали и впитывались в кожу, оседая где-то в груди магической энергией. До полного восстановления ресурса ещё далеко, но лучше немного, чем нисколько.

Плач разбередил душу и не отпускал, топя в отчаянии и неподдельной боли.

Чертыхнувшись, глянула на луну. Что это? Ловушка? Или там действительно потерялся и заблудился ребёнок? Из воспоминаний Ланы было непонятно, кто мог так горько плакать в лесу по ночам, а я снова чертыхнулась.

Вот так решит простая женщина пожить для себя, а кони всё скачут, а избы всё горят…

Раздосадованно выдохнув, я шагнула с дороги в лес и пошла на звук плача.

Примета 5: оставлять бельё сушиться ночью во дворе – к болезни

Первое майрэля. За два часа до рассвета

Таисия

Не то чтобы я по жизни трусиха, но ходить по ночному лесу в одиночку – ссыкотно, даже если знаешь, какие именно растения ядовитые, а какие – не представляют опасности. Волки, то есть местные блейзы, округу вроде бы не терроризируют, но, честное слово, в Доваре такие зайцы и белки, что не волков бояться надо…

Плач то утихал, то набирал силу, протяжный и отчаянный. Чем ближе я подходила, тем сложнее становилось определить направление, звук путался между мшистыми стволами и подкрадывался сзади, сбивая с толку и обманывая.

Неужели это ловушка?

Когда под ногой неудачно хрустнула ветка, плач вдруг затих, испуганно затаившись. Пришлось ждать добрую четверть часа, пока тоска заново не разлилась по ночной тиши. К этому моменту я уже почти не боялась, а когда наконец вышла на звук, сердце сжалось от сочувствия.

Жалобно выл попавший в капкан зверёк. Судя по виду, ещё котёнок, но достаточно крупный. Заднюю лапу раздробило и зажало в металлических челюстях, и мелкий пытался высвободить её, но лишь обломал зубы и когти.

При виде меня зверёк рванул прочь, но пристёгнутый к дереву цепью капкан не пустил, и круглоухий пленник лишь причинил себе боль.

– Тихо, тихо… я помогу, – ласково проговорила я, но зверёк мало верил в благие намерения людей.

Он пытался от меня сбежать и выл от боли. Капкан гремел. Я нервно икала и старалась поскорее поймать пленника, но он лишь усугублял своё положение. Наконец цепь обмоталась вокруг ствола, а я смогла схватить несчастного больного за шкирку.

Похожий на генету-переростка зверёк размером с крупную кошку отчаянно вырывался, но когда я с третьей попытки нарисовала у него на пятнистом пузе обезболивающее заклинание, вдруг ошарашенно затих и присмирел. Вернее, присмирела.

– Ну, ти-ик-ко… ти-ик-ко, – я прижала окровавленную малышку к груди и принялась гладить, а когда она поняла, что вреда ей не причиняют и успокоилась, – попыталась разомкнуть капкан.

Не тут-то было! Какая сволочь его тут поставила?

Тонкие трубчатые косточки раздробило так, что от одного вида открытого перелома меня снова замутило.

Капкан поддался с пятой попытки, и я с ненавистью отбросила его в сторону.

С ногой у малышки было плохо. Совсем плохо.

Но я всегда хотела завести себе кошечку, а эта явно умненькая – смотрит на меня жалобными глазками и даже не пытается оцарапать или укусить.

В общем, я наспех зафиксировала перелом, влила ей в рот немного успокоительного зелья, от которого она смешно отфыркалась, и понесла находку домой. Лечить, кормить и что там ещё положено делать с кошкой, которая завела себе хозяйку.

Капкан сунула в корзинку и тоже прихватила с собой. Может, получится найти хозяина и тоже ему что-нибудь прищемить.

Хорошо, что до избушки идти было не так далеко, а Лана прекрасно знала окрестные леса. К дому мы подошли всего минут через двадцать, у меня даже спину не заломило от тяжёлой ноши.

Подойдя к избе, я положила болезную на стол во дворе и строго сказала:

– Я буду тебя лечить, а ты не дёргайся и не мешай.

Та прянула ушами, втянула воздух розовато-коричневой носопыркой и внимательно посмотрела на меня огромными небесно-синими глазами. По мордочке было видно, что досталась мне шкода шкодливая, но умная. Именно поэтому она трагично распласталась на столе, жалобно шмыгала носом и со стонами вздыхала, однако процессу лечения не мешала. На всякий случай я её осторожно парализовала ниже пояса, принесла артефактную лампу, промыла рану обеззараживающим раствором и принялась собирать то, что осталось от лапы.

Шерсть, грязь, осколки костей, свернувшаяся и свежая кровь – от их вида меня тошнило так, что дважды пришлось отходить в сторону, чтобы проблеваться и продышаться. Заодно и воды из колодца принесла.

Лапу малышке почти оторвало, но кое-как я собрала её воедино. Икая, чертыхаясь, а к концу – сердито промаргиваясь от набежавших слёз. Жалко было эту дурнину шерстистую, будет же хромать… Она себе ещё и один коготь вырвала с мясом, но тут я ничем помочь не могла – просто залечила рану. Что касается зубов – то здесь повезло, они оказались молочными. Это показала диагностика.

Я с подозрением уставилась на тушку весом килограмм пять. Или даже семь. А ведь ей месяца два-три, если зубы ещё не поменялись… Некоторые выпали, ещё парочку она выломала, но клыки на месте. В каком возрасте у кошачьих меняются клыки? Да кто ж их, местных кошачьих, знает!

Сращивать кости Лана, оказывается, умела, правда сил на это требовалось неимоверное количество, так что к утру я израсходовала жалкие остатки сил, оба запасных накопителя и едва стояла на ногах от усталости, но всё равно смогла объединить лишь несколько крупных осколков, поэтому соорудила лангет из палочек, крепко, но не слишком туго замотала и перевязала лапу так, чтобы киса не смогла на неё наступать.