Лекарка поневоле и 25 плохих примет. Страница 6

Девушка выдохнула спокойнее и затихла.

– Ты что сделала? Убила её? – взъярился вдруг Грег, сбивая с мысли.

– Обезболила, – зло огрызнулась я, отчаянно паникуя.

– Грег, уйди! – неожиданно твёрдым голосом приказала мать Мигны и с надеждой посмотрела на меня: – Что с ней?

ДА ОТКУДА МНЕ ЗНАТЬ?!?

Да, откуда?..

Я зажмурилась, выискивая в воспоминаниях Ланы подсказку. Не сразу, но уцепилась за диагностическое заклинание и с облегчением нарисовала его на выдающемся животе. Если бы ещё не икота…

– Отслойка плаценты! – радостно воскликнула я, наконец разобравшись в ворохе чужих знаний.

Мою радость никто не разделил. Руки заметно тряслись, а тошнота так и не отступила – бултыхалась во мне где-то в районе диафрагмы, но я старалась смотреть не на постель, а на лицо Мигны и её живот. Большой живот, в котором сейчас замерли от ужаса сразу два нерождённых младенца. Они ещё ничего не понимали, но прекрасно ощущали, насколько плохо их маме.

Вместе с дурнотой и икотой навалилась ещё и жалость, огромная и удушающая.

Ладно, сдаваться рано. Мигна пока жива, а я вроде как даже в обморок не падаю…

Следующие полчаса я дрожащими руками рисовала на барабаном натянутом животе магические узоры – прямо поверх проступившей ниже пупка тёмной полосы. Я словно погрузилась в тело больной – мысленно потянулась к лопнувшим крупным сосудам и помогла телу их закупорить, затем поспособствовала выводу из организма продуктов распада. К счастью, площадь отслойки была небольшой и у меня получилось прирастить её обратно. К двойному счастью, сил хватило, а почки у пациентки выдержали. Напоила её терпким кроветворящим зельем и наказала её матери давать побольше сладкой воды.

К моменту, когда жизни Мигны и её малышей ничто не угрожало, я настолько выбилась из сил, что даже встала с трудом – слишком истощилась магически. Голова кружилась, а в ушах стоял противный писк, зато я могла гордиться собой: не просто спасла три жизни, меня даже ни разу не вырвало в процессе!

С улыбкой облегчения я подхватила корзинку и, пошатываясь, вышла из комнаты больной.

Грег нервно грыз ногти в тускло освещённом коридоре и вскинулся при виде меня.

– Она стабильна. Отвези меня, пожалуйста, домой.

– Совсем девка ошалела? – раздалось справа, и из тёмной комнаты проступил силуэт старосты. – Какое домой? Ночь на дворе. Спать будешь здесь. Дроги́м тебя проводит.

Дрогим – это тот самый непутёвый сынок, которого староста прочил Лане в мужья?

– Хорошо, – сдалась я.

Какая разница, в которой из чужих постелей спать? Что в избе, что здесь я была одинаково далеко от родного ортопедического матраса. А так – заодно осмотрю Мигну утром, чтобы убедиться, что с ней всё хорошо.

В коридоре появился третий силуэт, на полголовы выше рослого Грега. Дрогим тоже пошатывался – то ли от волнения, то ли от недосыпа, то ли от усталости. Этой ночью спать не пришлось никому: хоть дом и погрузился в ночной мрак, звуки ясно давали понять, что его обитатели на ногах.

– Дрог, поухаживай за Ланой, – нарочито громко и медленно проговорил староста. – Она – твоя будущая невеста. Будь с ней ласков.

Эти слова мне не понравились, как не понравилось и невнятное мычание Дрогима в ответ. Он что, пьян? Хотя запаха перегара нет…

Дрогим подхватил меня под локоть и поволок за собой. Пока что лаской не пахло, но я не стала упираться, слишком ошарашенная и уставшая от всего произошедшего за сегодня. По телу разливалось странное онемение – то ли результат магического переутомления, то ли просто запоздалого шока. Даже нервическая икота наконец унялась, и я вздохнула спокойнее.

– Сюда, – пробурчал амбал, втягивая меня в тёмную комнату.

Единственное окно плотно закрыто ставнями, а источник света в коридоре он загородил собой, встав в дверном проёме, плечами касаясь обоих косяков. Его лицо находилось в тени, так что я толком и разглядеть его не могла.

В комнате была лишь одна полутораспальная кровать, даже в темноте выглядевшая не особо опрятно и навевавшая мысль о постельных клопах и энурезе. Зря я не настояла на том, чтобы меня домой отвезли…

– Раздевайся, – вдруг потребовал амбал, отчего по телу прокатилась волна то ли страха, то ли неприязни. Унявшаяся было икота снова вернулась.

– Пожалуйста, ик, закройте дверь. С той стороны, ик, – как можно твёрже попросила я.

Амбал дверь закрыл, только не с той, а с этой стороны.

Стало очень темно, очень тихо и очень страшно. Особенно когда он нетвёрдо шагнул ко мне и снова потребовал:

– Раздевайся!

Пахнуло чем-то неуловимо знакомым. Для Ланы, не для меня. Для меня пахнуло угрозой изнасилования.

– Это что ты тут вздумал учинить? – воскликнула я, вскипев от возмущения. – Я твою сестру только что спасла, неблагодарный ты говнюк! А ну пошёл отсюда вон, и чтоб я тебя больше никогда не видела!

Из коридора раздался отчётливый кашель, и я вдруг поняла, что всё это подстроено. Староста изначально всё спланировал так, чтобы оставить меня со своим сынком один на один. На всю ночь. Дрогим, видимо, был в курсе, поэтому шагнул ко мне с рёвом:

– Ты моя невеста!

– Ни черта подобного! – выпалила я и отскочила в сторону.

В небольшой комнате играть в кошки-мышки было с руки только ему – он-то как раз граблями своими почти из любого угла до меня мог дотянуться. Я изловчилась и толкнулась плечом в дверь, но её подпёрли с той стороны.

Вот суки!

– А ну раздевайся! – в третий раз потребовал амбал, на этот раз с нотками обиды в голосе.

Если бы умела, я б его прокляла. Вместо этого решила огреть его полной зелий корзиной, но внезапно наткнулась на что-то под ногами и швырнула находку в Дрогима. Зазвенела крышка, что-то жидко плеснуло и булькнуло. И без того не особо уютная комната вдруг превратилась в газовую камеру – так завоняло нечистотами, что я закашлялась.

Облитый помоями Дрогим вдруг взревел, осел на пол и разрыдался.

От шока я заикала даже чаще – каждый раз болезненно вздрагивая всем телом.

Дверь в коридор распахнулась, и в желтоватом дрожащем свете предстал староста. Он осмотрел поле битвы с ночным горшком и вперил в меня дикий от злости взгляд:

– Дрянь неблагодарная!

– Это я неблагодарная?! – взвилась я, наступая на него. – А ничего, что я только что дочь вашу с того света вытянула? Чем вы меня отблагодарили? Пьяному переростку своему отдали?

– Он не пьяный! – тут же взвился староста, бешено топнув ногой.

– Тогда обдолбанный! – в запале бросила я, и в ту же секунду всё встало на свои места.

Неуловимо знакомый запах – листья лоу́зы. Сильнейшее обезболивающее, даже в малых дозах вызывающее у больных эйфорию и быстрое привыкание. Почти не используется магами из-за рисков – лучше потратить силы, чем пристрастить пациента к лоузе.

Преодолевая брезгливость, я подошла к Дрогиму и заглянула в лицо. Из перекошенного рта доносились всхлипывающие рыдания, а ещё виднелись даже не жёлтые, а словно ржавые зубы. Верный признак того, что парень жуёт листья лоузы давно и регулярно.

– Можно подумать, тебя кто-то ещё в жёны возьмёт! – взвился староста. – Дрогим парень хороший, только больной. А ты – целительница. Вылечи и будет тебе хороший муж! Чего нос воротишь, он и высокий, и кровельщик справный, и силой не обделён. И денег я вам дам, – уже мягче проговорил Рустек. – Забрала бы его к себе и вылечила. А если бы кто в деревне после этого слово о тебе плохое сказал, я бы их всех заткнул. Ты только вылечи его!

Рыдающий у стенки Дрогим вдруг завопил:

– Отстаньте от меня! Не хочу! Ничего не хочу! Чего вы пристали?!

Он вскочил с места и ринулся прочь, расталкивая в стороны родственников. В коридоре оказалось неожиданно людно, но путь себе Дрогим расчистил с лёгкостью – с его-то габаритами. Я молча двинулась следом, лихорадочно обдумывая сложившуюся ситуацию. Оставаться в доме старосты хотя бы лишнюю секунду я не хотела, поэтому шла за несостоявшимся женихом с высоко поднятой головой. Ноги моей в этом гадюшнике больше не будет.