Лёд и сахар. Страница 7

– Марк сейчас с тобой живет?

– Да, и я боюсь того, что моя бывшая выкинет через полгода, когда её контракт закончится. Не могу же я каждый раз подрываться и мчаться за ней – ни один клуб не возьмет после такого.

– Дела… Но ты отличный отец, это дорого стоит.

– Спасибо. – благодарно киваю другу и решаю перевести разговор – А у тебя как? Есть дети?

– Нет, не сложилось, – Самсон опускает взгляд на бокал. – С Сашей всё как-то…

– Это та девчонка, с которой ты познакомился, когда за «КХ Сочи» бегал?

– Да, мы переехали вместе, но всё так закрутилось… – друг задумчиво чешет бровь над аккуратным шрамом и глубоко вздыхает. – Не знаю, сложно всё…

– До сих пор любишь её?

Самсон молчит, просто пожимает плечами.

– Время лечит, – хлопаю его по спине, принимая его молчание за положительный ответ.

– Тебя вылечило? Ты свою Эльку смог забыть?

Я начинаю смеяться в голос от иронии ситуации.

– Знаешь, где она сейчас? – вместо ответа задаю встречный вопрос и притягиваю бокал со своим пивом.

– Нет, а должен?

– Здесь, в Торонто. Она невеста нашего капитана. – выпаливаю, не в силах держать эту сплетню при себе. Простите, но последнее время мне кажется, что я живу в бесконечном бразильском сериале и мне нужно хоть с кем-то этим поделиться.

– Да ладно?! В смысле невеста? А ты? Так подожди…

– Да, он сделал ей предложение на финале, ты что новости не читаешь? – удивляюсь я Самсону, потому что о помолвке Адамса и Золотовой не написал только ленивый.

– А он знает, что вы в прошлом… ну это?

– Знает. – вздыхаю, закатив глаза.

– Пиздец! – выпаливает друг, находясь в полном шоке. – И вы гоняете в одной команде? Как вы еще не поубивали друг друга?

– И не говори! Я, ведь, когда Эльку увидел здесь в Торонто, захотел всё вернуть. Знаешь, старые чувства, ностальгия по дому.

– Отшила?

– Бесповоротно! – цокаю без доли сожаления. – А там уже и Адамс терся на горизонте.

– Чую, тебе совсем не сладко под его руководством.

– Мягко сказано, но я просто игнорирую его выпады в мою сторону. Тренер мной доволен, делить с Картером мне нечего, так что перебесится.

– Так, значит ты сейчас свободен?

– И не только сейчас. Последние десять лет никем толком и не был занят.

– Так, может к девчонкам? – он толкает меня плечом.

– Не, это без меня.

– Тох! Да, что ты как монах! Сын с кем сейчас?

– С моим поваром дефис няней. – делаю кавычки пальцами на слове «няня».

– Ого! Два в одном! Симпатичная? – читаю в его глазах нездоровое любопытство и бросаю укоризненный взгляд.

– Воу! Всё понял: персонал мы не трахаем!

– Ни персонал, ни своего повара, ни тем более няню ребёнка! – добавляю я. – Это дорога в никуда. Она живёт в моём доме – я не могу просто взять и в какой-то момент спустить перед ней брюки!

– Какие мы правильные! – фыркает Самсонов, покачивая головой.

– Миш, это опыт, – вздыхаю я, не поддаваясь на его провокацию. Пальцы сами собой постукивают по стеклу бокала. – Я уже ничего не хочу, вот правда. Только бы всё наладилось и у Марка была полноценная семья и стабильная среда, где он сможет учиться, развиваться, заводить друзей и не бояться, что в любой момент мам с папой захотят куда-то переехать и снова выдернут его из привычного мира.

– Все наладится – друг хлопает меня по спине и подносит бокал с виски, чтобы чокнуться.

Мы сидим ещё какое-то время в баре – пьём, вспоминаем былые времена, когда ещё вместе гоняли шайбу в КХЛ. Копаемся в социальных сетях, ищем старых товарищей по команде, узнаём, кто чем живёт сейчас.

Спустя несколько часов я приезжаю домой, и, как только открываю дверь, в нос ударяет приятный аромат свежей выпечки – тёплый, обволакивающий, до боли в груди мне незнакомый. Снова эта фея сладостей что-то наготовила, превратив квартиру в пекарню.

Пробираюсь на кухню, следуя за манящим запахом, и нахожу источник преступления – фигурное печенье в форме хоккейных коньков, шайб и клюшек. Некоторые облиты шоколадом, другие разрисованы глазурью. Судя по неуклюжим, но старательным рисункам, делала их явно не Сандра, а Марк. Кривые линии, подтёки – искреннее творчество шестилетки.

Они, наверное, провели весь вечер за кулинарным мастер-классом. И не поверю, что Марк удержался и ничего не слопал в процессе. Мне бы злиться за нарушение режима питания, но вместо этого улыбаюсь как счастливчик. С кем бы ещё посчастливилось моему сыну испечь домашнее печенье вместо того, чтобы просидеть весь вечер за приставкой? Ванесса не знает, где в её квартире кухня находится, а здесь – настоящий рай для детей.

Тянусь за самой уродливой (извини, Марк) печенькой и без всяких угрызений совести откусываю, засыпая пол крошками.

Боже мой, это так вкусно! Открываю холодильник, хватаю бутылку молока, откручиваю крышку и прямо из горлышка запиваю ещё теплое печенье.

Меня охватывает такая тоска по дому, которого у меня толком никогда и не было. Я всё ещё тот маленький мальчик, сижу запертым в сыром подвале своего детдома, и отбываю наказание за очередную выходку. За мной не придёт мама, не утрёт слёзы с лица и не скажет, что всё равно любит – даже такого засранца. Я добился всего, о чём мальчишка с трудным детством и мечтать не мог, но пустоту внутри так и не нашёл чем закрыть.

Мягкая ароматная выпечка смешивается с холодным молоком, щекоча рецепторы до мурашек приятным чувством. Вкус домашней еды – роскошь, которая мне никогда не была недоступна. И так уж вышло, что это недостижимое ощущение дома мне подарил совершенно чужой человек.

Глава 6. Яма

Антон, 20 лет назад.

Холодный бетон под задницей я перестал чувствовать ещё час назад, а может, и больше. Всё тело онемело, и мне кажется, я вообще не смогу встать, если вдруг сейчас за мной придут. Но это «сейчас» не наступает слишком долго. Время в яме течёт очень медленно, оно будто застывает в углах вместе с паутиной, запахом гнили, плесени и, наверное, дохлых крыс.

Воняет невыносимо, но к этому я тоже как будто уже привык. Привык к запаху наказания.

Мы называем это место «ямой», хотя по сути это подвал, который раньше использовали для хранения продуктов, когда здесь, в старом корпусе детдома, ещё была кухня и столовая. Сейчас это просто более уродливое заброшенное здание, чем то, где мы живём. В нашем такие же серые и облупленные стены с пятнами от протечек и трещинами, в которых застряла грязь десятилетий. В коридорах пахнет хлоркой и чем-то ещё, кислым, будто кто-то давно блеванул в углу и плохо вытер. На полу линолеум, стёртый до дыр, местами видна бетонная основа. В спальнях кровати железные, скрипучие, матрасы тонкие, набитые чем-то жёстким. Одеяла колючие, подушки плоские… Бывает, лежишь, смотришь на эту уродливую зелёную краску на стенах – и хочется уснуть и больше никогда не просыпаться.

Подвал воспитатели стали использовать как высшую меру наказания за проступки. Как правило, сюда попадают только хулиганы из средних групп, старших ведут сразу в полицию или в кабинет психолога. Странный подход, и абсолютно несправедливый: я провожу ночь в аду за пару мазков краски на фасаде, а Бегемот, амбал из старшей группы, просто посидит в тёплом кресле и послушает монотонные речи Оксаны Мозгоправовной за воровство сигарет в магазине.

Поднимаю голову вверх – всегда было интересно, сколько здесь метров? Два-три? Самое страшное, что ни черта не видно. Стены кое-где выложены кирпичом, но по большей части – голая глина, влажная и липкая. Я один раз попробовал опереться на неё – ладонь скользнула, и на пальцах остался этот холодный жирный след. Отвратительно.

Сверху дырявая крыша, что по совместительству является полом старой кухни. Доски высохли, линолеум прогнил, может, пол когда-нибудь обвалится и сюда попадёт хоть капля света.

И тогда я увижу вокруг себя кладбище грызунов?

Меня передергивает. Нет, спасибо! Мне резко расхотелось что-либо рассматривать в этом месте и вообще знать, насколько всё плохо. Лучше посижу здесь вот так, тихо-мирно, соберусь в комочек, может, усну.