Куратор (СИ). Страница 5

В глазах темнело, я услышал звонок колокольчика и как хлопнула дверь. Кассир подбежал ко мне, а я протянул руку к шкафу. Конторские следаки должны понять.

Даже если враги забрали один диктофон с тела, всё равно должны найти второй и другие следы моего расследования.

Ведущий программист, сидящий в глухой деревне, о котором все думают, что он в отпуске, и мои записи — всё они не могут уничтожить.

Что-то должно остаться. Я оставил много зацепок.

Но так и не узнаю, закрыл ли Олег хвосты по сессии. И кто покормит собаку на даче?

Дальше я не слышал почти ничего, разве что пацан-кассир истерично кричал, звоня в скорую.

Мне стало легко, и боль ушла совсем…

Но затем я услышал сильный звук удара где-то далеко и визг тормозов, а тело словно налилось свинцом.

Будто я хотел взлететь, но что-то меня удержало, а в ноге и в голове появилась сильная боль. Совсем не там, где в меня стреляли…

Тем временем

— Ты зачем, баран, стрелять начал? Ножом надо было!

Мужик в сигнальном жилете сидел на пассажирском месте, морщился от боли, придерживая правое плечо. Рука согнулась там, где не должна.

— А чё мне делать-то было, придурок? — водитель постоянно смотрел на пассажира. — Ты чего сам затупил? Тебе же говорили, что он опасный. А ты — лоханулся!

— Да думал, что он козёл старый, немощный, а он, походу…

— Так слушать надо было, что тебе говорят. Чекист же это! А ты…

— Грохнули зато. А остальное… Ты чё⁈ Тормози! — вдруг заорал пассажир.

Водитель нажал на тормоза, но было слишком поздно.

Переходящий дорогу парень, кативший самокат, парень посмотрел на машину, вытаращил глаза и приоткрыл рот.

После раздался удар — парня подбросило на капот, голова с силой ударилась в лобовое стекло, которое тут же покрылось густой сетью трещин. Машина раздавила самокат, проехала ещё и врезалась в какой-то столб.

Оба киллера переглянулись. Тачка заглохла, под смятым капотом что-то зашипело и задымилось, а тело слетело куда-то в сторону.

— Нет, ты точно решил всё похерить, — сказал тот, что со сломанной рукой.

Он с трудом открыл дверь, неловко вылез и побежал по улице. Водитель чертыхнулся и побежал в другую сторону, матерясь про себя, что всё пошло совсем не так с самого утра…

Какое-то время спустя

Сначала мыслей не было совсем. Только какие-то звуки, шумы. Будто кто-то говорил со мной, но я не понимал ни слова.

Потом мелькали образы. Белый свет, чьи-то лица, склонившиеся надо мной, затем белые стены и потолок. Была слабость, иногда боль.

Затем мысли возвращались, становились плотнее. Самая первая — что я не умер. На ад это место не похоже. Я всегда думал, что ад — это не котлы и черти, которые тыкают грешников вилами.

Ад — это грязь, трупы, обугленные здания и сгоревшие танки. Вечный бой бесконечной войны, которую я впервые увидел в командировке в январе 95-го, а после видел неоднократно.

И это не рай, туда нашего брата пускают неохотно. Разве что был какой-то особый рай для чекистов, где на входе сидел Железный Феликс и строго спрашивал: святой ты или подлец? Ведь, по его мнению, только такие могли служить в органах. А после проверял, насколько холодна твоя голова, насколько горячо твоё сердце и насколько чисты твои руки.

Потом мысли пошли более приземлённые, чёткие и понятные, о деле. Хотелось понять, нашёл ли кто-то диктофон или нет. А что остальное? Второй телефон, ноутбук, прочая техника, документы? Что из этого нашли?

А сбежавший программист? Ему заплатили огромную сумму в криптовалюте, но он испугался, что его убьют, а я его спрятал, как важного свидетеля. Вышли ли на него?

И сможет ли кто-нибудь раскрыть заговор? Ведь дело касается не только системы управления дронами, на самом деле это ширма. Суть проекта намного сложнее, и его хотят использовать против нас.

Вот эта мысль меня подцепила, и я начал думать на всю катушку. Нужно раскрыть заговор. Вот что меня держит в этом мире.

Я был в реанимации. Я чувствовал, как мне втыкают капельницы. Видел медсестёр и врачей в масках, склонившихся надо мной. Они что-то говорили, но я не мог разобрать.

После я лежал голый под тонкой простынёй, и мне было холодно. Впервые в жизни, потому что до этого никогда не мёрз.

Со мной говорили, но я не мог ответить, не слышал слова. Не видел знакомых лиц.

Жена не приходила — мы давно развелись, лет десять назад. Сын даже не берёт трубку, зачем ему приходить ко мне в больницу? А старший сын… старшего сына больше нет. Я надеялся, что увижу его. Возможно, когда-нибудь позже, когда меня не будет держать этот груз, что не дал умереть.

А со временем я твёрдо понял, что жив. Мысли становились чёткими. Почему мне перевязывали голову, хотя пули попали в грудь? Что с ногами? Это всё странно.

А потом глаза открылись.

Я увидел, где нахожусь. В глазах не двоилось, перед ними стоял лёгкий туман, но не было привычной дымки севшего с возрастом зрения. Я будто надел новые линзы.

— Пацан очнулся, — сказал кто-то совсем рядом, слева от меня. — Нормально тебе сегодня?

— Какой я тебе пацан, — прохрипел я, с трудом ворочая пересохшим языком. — Попить бы.

— Ща, погодь, организуем, — сказал этот же человек очень бодро. — Только спокуха.

Слышал я его чётко. Огляделся всё внимательно и спокойно.

Я в больничной палате, уже не в реанимации. Живой.

А это значит одно — достану я тебя, Трофимов. И тебя, и всех остальных. Не взяли вы меня. Облажались твои киллеры.

По лицу поползла улыбка. Это хорошая новость.

Это не госпиталь, куда меня должны были положить как комитетчика. Хотя какой я чекист? Я же давно гражданский.

Обычная городская больница, в палате было несколько коек. Я лежал посередине, изголовьем у стены.

На окнах штор нет, снаружи солнце, которое било в глаза. Горячее, но мне всё равно было холодно. Лампы на потолке не горели. Стены уже не идеально белые, пожелтели, на них видны кнопки вызова медсестёр. Провода упрятаны в кабель-каналы.

По обе стороны от меня две тумбочки, одна из них должна быть моей. На кровати слева сидел толстый небритый мужик лет сорока, в очках. У него была перевязана голова.

Он достал из тумбочки пластиковую бутылку в полтора литра и кружку, налил мне воды и поставил рядом.

Я протянул за ней правую руку. Ого, ничего себе я высох. Ручки-то тонкие, почти детские. И как-то странно выглядят, слишком молодо. Ладно, спишем на то, что ещё не отошёл.

Левая рука была под капельницей, на запястье был пластиковый браслет с QR-кодом и с моей фамилией — Давыдов А.

Я взял кружку правой. Почувствовал, как в голове кольнуло и заныла левая нога ниже колена.

Сделал несколько глотков. Вода тёплая. Сколько же я не пил? Пересохшие губы и рот жадно впитывали воду. Пил, пока не закашлялся и пролил часть на подушку и грудь. Повязку бы не залить.

— Осторожнее, — сказал мужик и потянулся к стене, где торчала кнопка. — Ща вызову.

Он нажал кнопку, но ничего не произошло.

— Валерьич, нажми на свою кнопку, — мужик посмотрел на другой ряд. — У тебя же работает.

— Вчера сломалась, — раздался другой голос из угла палаты.

— Вася, ты нажми, — попросил толстяк.

Небритый мужик с длинными спутанными волосами вместо того, чтобы тянуться к кнопке, просто сложил руки рупором и проорал в коридор:

— В шестую! Очнулся.

— Палата номер шесть, надо же, — проговорил я хриплым голосом и усмехнулся. Свой голос совсем не узнавал.

— Посмотрите-ка, Чехова читал, — усмехнулся сидящий у окна дедок с кроссвордом и болезненно откашлялся.

Я потёр лицо и нащупал повязку на лбу. Почему у меня башка перевязана?

— И Чехова читал, и кого хотите, — отозвался я. — В наше время читали всех.

— Ну надо же, в наше время, — передразнил мужик в очках и добродушно засмеялся. — Вы уже в двадцать лет стариками себя чувствуете?