Варяг II (СИ). Страница 5

Военный причал Буяна гудел от активности. Сотни людей готовили драккары к выходу в море. Блестела на солнце сталь топоров, гудели натягиваемые канаты, слышались грубые шутки и команды. Ульф, затянутый в новую кольчугу, обходил свои корабли с видом молодого и уверенного в себе хищника. Его взгляд выискивал малейшую недоделку, малейший изъян.

Он остановился рядом со своим другом и первым рулевым, Торнвальдом, и кивнул в сторону торгового карви, у которого суетилась команда Рюрика.

— Смотри, Торнвальд: они вскоре поплывут торговать и лечить, — сказал Ульф, и в его голосе звучало ледяное презрение. — Ползать на коленях перед больным стариком, вымаливать его благосклонность. Мы же повезём сталь и огонь. Мы привезем головы врагов и их знамёна, брошенные в грязь. И тогда все увидят… в том числе и Астрид… кто настоящий воин, чья кровь горяча, а чья — холодная водица!

Торнвальд молча кивнул, его верность была непоколебима.

— Отец прав. — продолжил Ульф. — Все его дипломатические уловки — утехи трусов и стариков. Сила — единственный язык, на котором говорит мир. Я сокрушу врагов Буяна, и моя награда будет по праву моей. По праву крови, по праву сильного!

Мы нашли уединенную бухту в стороне от шумных причалов, где высокие скалы укрывали нас от посторонних глаз. Солнце, клонясь к закату, заливало все вокруг жидким золотом и медью, а вода у берега почернела, как ежевичное вино. Воздух был тихим и теплым. В нем прятались далекие крики чаек и шепот волн.

Астрид, поджав длинные ноги сидела на гладком и прогретом за день камне. Она сняла платок, и ветерок ласково трепал ее рыжие волосы. Тонкие огненные пряди пахли дымом очага и полевыми травами. Я сел рядом, и наше плечи едва соприкоснулись. От этого легкого прикосновения по коже пробежали мурашки.

Девушка всматривалась в уходящую за горизонт багряную дорожку, оставленную солнцем.

— Я сегодня с утра приходила сюда, — тихо заговорила она, ее голос сливался с шуршанием воды. — Стояла и слушала, как море дышит. Оно такое спокойное сейчас, ласковое. Таким я его и запомню, пока тебя не будет. Таким я его и позову, когда буду просить Ньерда отпустить тебя назад целым и невредимым.

Она повернула ко мне лицо. Закат подсветил ее со спины, а в голубых глазах заиграли золотые искорки.

— Возвращайся ко мне, — сказала она. — Просто возвращайся. Чтобы мы могли снова вот так сидеть и молчать. Чтобы я могла снова чувствовать твое плечо рядом.

Все слова вдруг показались мне ненужными и пустыми. Вместо ответа я просто обнял ее за плечи и притянул к себе. Она легко, почти невесомо склонила голову мне на грудь. Мы сидели так, не двигаясь, слушая, как бьется друг у друга сердце — ровно и сильно. К запаху полевых трав добавился сладковатый аромат вереска.

Ее пальцы бессознательно гладили грубую ткань моего плаща, и в этом жесте было столько нежности и доверия, что перехватило дыхание.

Потом она подняла на меня глаза, и мы поцеловались. Медленно, без спешки, словно у нас была целая вечность. Этот поцелуй был соленым от морского ветра и сладким от чего-то своего, что было только между нами. В нем не было страсти бури, лишь глубокая, безмятежная уверенность тихой гавани, в которой можно было переждать любой шторм.

Когда мы наконец разомкнули губы, она смущенно улыбнулась. И в этой улыбке был весь мой Буян, ради которого стоило плыть на край света.

В день отплытия мы отправились к вёльве за предсказаниями. Такова была сила традиций!

Тропа к священной роще вилась меж мшистых валунов, словно сама природа старалась скрыть это место от праздного взгляда. Гул гавани и крики чаек остались далеко позади, их сменила оглушительная, давящая тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев под ногами да отдаленным стуком дятла.

Сама роща встретила нас сумраком и прохладой. Вековые дубы и ясени сплели свои кроны в плотный полог, сквозь который пробивались лишь отдельные, пыльные лучи солнца, освещая ковер из папоротников и мха. Воздух был насыщен запахом влажной земли и перегноя.

На стволах деревьев, на отдельных камнях, темнели руны, вырезанные руками давно ушедших поколений. Некоторые были стерты до неузнаваемости, другие — выглядели свежими и четкими.

Мы шли молча, с благоговейным страхом взирая на окружающее нас величие. Атмосфера этого места не терпела суеты и пустых слов.

В центре рощи, на самом большом и плоском камне, сидела вёльва. Она была частью этого пейзажа, таким же древним и незыблемым, как корни деревьев, оплетавших камень. Ее глаза, мутные и покрытые бельмом, смотрели куда-то сквозь нас. Одета она была в темные, потертые одежды, а на ее коленях лежала связка засушенных трав и костей.

Капитан Эйнар, как старший, первым склонил голову и изложил цель нашего путешествия, его голос звучал непривычно тихо и почтительно. Вёльва не двигалась, казалось, она не дышит. Затем ее рука, больше похожая на скрюченную ветвь, медленно поднялась и жестом подозвала меня.

Я сделал шаг вперед, чувствуя, как на меня устремляются взгляды всей команды. Холодный трепет пробежал по спине. Вёльва будто прислушивалась к чему-то вокруг, ее голова чуть склонилась набок.

Еще мгновение — и она резко, с неожиданной силой ткнула костяным пальцем мне в грудь, затем резко махнула рукой на восток, потом на запад. Движения были отрывистыми, резкими, словно ею двигала неведомая сила. Потом она наклонилась и, водя своим костяным пальцем по влажной земле, прочертила линию. Она была неровной и обрывистой. Посредине линия раздваивалась, образуя подобие развилки, и расходилась в разные стороны.

Эйнар, стоявший за моей спиной, ахнул.

— Двойной путь, — прошептал он, и в его голосе звучал суеверный ужас. — Удача для одного, гибель для другого. Или… раздвоение одного пути. Один человек, но две судьбы.

Команда замерла. И на эту звенящую тишину сверху обрушился черный клин. Вороны.

Их было много. Они пронеслись так низко над нашей головой, что я почувствовал взмах крыльев, а их карканье было оглушительным и зловещим. Птицы проследовали строго на восток и скрылись в кронах деревьев.

Для моих спутников-викингов это было знаком огромной силы. Знаком Одина. Бога, который был не только покровителем воинов, но и богом-шаманом, богом-провидцем, богом виселиц. Многие из них побледнели, другие начали шептать молитвы, осеняя себя знаками молота Тора.

Вёльва, совершив свой обряд, казалось, забыла о нашем существовании. Она уставилась в пустоту перед собой, и ее губы беззвучно зашевелились.

Я стоял, пытаясь осмыслить увиденное. Рациональная часть моего сознания, выкормленная книгами и логикой, кричала о суевериях, о случайном стечении обстоятельств. Но другая, глубинная, та, что прорвалась сквозь века и смерть, чувствовала леденящий укол истины.

Это была карта моего пути. Восток — к Ульрику, к переговорам. Запад — туда, где Ульф ведет свою войну. И линия между ними раздваивается. Сигурд, наверняка, готовил мне западню. Его тень уже легла на мой маршрут. Мой путь буквально раздваивался между дипломатией и кинжалом в спину. А вороны… вороны всегда летят на пир. Вот только на чей в этот раз?

Так или иначе, а отступить мы не могли. Покинув рощу, мы сразу погрузились на корабль и отправились в путь.

Первые дни плавания слились в однообразную череду: свинцовая вода, пронизывающий ветер, крики чаек.

В этот раз я опять боролся с подступающей тошнотой. И это было странно, ведь мне казалось, что я уже навеки избавился от этой напасти… А вот Расмуса — брата Эйнара — морская болезнь обходила стороной, зато его ворчание было постоянным и однообразным.

— Я всю жизнь провёл в седле и на палубе, а не в грязи по колено! — бубнил он, пристально глядя на горизонт. — Бессмысленная затея! Торчать на этой посудине, пока настоящие воины будут крошить врагов!

Я с трудом оторвался от борта и со слабой усмешкой парировал: