Варяг II (СИ). Страница 35

— Чтобы посеять ненависть, — закончил он, и в его голосе прозвучала почти что профессиональная гордость. — Чтобы яд подозрений отравил вашу сделку. Чтобы старый Ульрик и его народ возненавидели имя Бьёрна. Чтобы вы вернулись к своему конунгу с пустыми руками и пятном позора.

Лейф, выслушав все это, внезапно взорвался. Он рванул к Карку, и его лицо исказила такая ярость, что, казалось, воздух вокруг загорится.

— Отдай мне его, Рюрик! Дай мне размозжить ему голову! Прямо сейчас! За Эйнара! За мой сожженный драккар! За всех, кто пострадал от его злодейской руки!

Эйвинд встал рядом, его дыхание стало тяжелым, как у быка перед боем.

— Я сам это сделаю. Мне даже топор не нужен. Я голыми руками удавлю гада…

Я резко встал между ними и связанным Карком.

— Нет! — мой голос прозвучал, как удар хлыста. — Я дал ему слово. И он будет жить. Его показания на тинге, перед лицом старейшин и бондов, будут страшнее любого обвинения, громче любого боевого клича. Сигурд осудит себя его же устами.

Лейф с силой, с какой разбивают щит о камень, ударил по стволу дерева. Он бросил на меня взгляд, полный ярости и непонимания, затем резко развернулся и молча зашагал к обугленному кораблю…

Утро застало нас за работой. Небо было чистым: редкая синь посасывала глаза. А солнце, поднимаясь над грядами скал, зажигало золотом и багрянцем верхушки кленов и вязов. Леса, подступавшие к воде, пылали рыжим пожаром осени. Эта яростная, прощальная красота радовала взгляд.

Мы свернули лагерь, превратившийся в поле ночной битвы, и погрузились на драккар. Без мачты и с обугленным, как позорное клеймо, штевнем, он казался сейчас жалким калекой.

Но весла в наших руках были нашей волей, нашим упрямством. Мы отчалили. Сорок пар мышц напряглись в едином, неидеальном, но яростном ритме. Корабль, противно поскрипывая, пополз вдоль изрезанного берега. Карка, с его перевязанным бедром, мы поставили на весло, в самый хвост. Пусть гребет. Пусть каждым мускулом чувствует, какую цену мы заплатили за его «искусную» работу.

Я стоял на носу, вглядываясь в уходящую за горизонт бирюзовую гладь. Море сегодня было спокойным, почти ласковым, и эта насмешливая идиллия злила еще больше. Ко мне, переступая через разбросанные вещи, подошел Эйвинд. Его лицо было усталым, но глаза горели.

— Скажи, Рюрик, — начал он, глядя на проплывающие мимо скалистые мысы. — Как думаешь, уцелел ли наш хутор? С учетом того, как Сигурд возненавидел все, к чему ты прикоснулся?

Я горько усмехнулся. Образы мельницы, кузницы и крепкого дома болезненно встали перед глазами.

— Не знаю, друг. И боюсь узнать. Хакон — старый, опытный волк. Но против своры охотников даже матерый волк долго не продержится.

— Может, свернем? Проведаем?

Я покачал головой, чувствуя тяжесть ответственности.

— Нет. Слишком рискованно. Гранборг -вотчина Сигурда. Уверен, на всех подходах к моим землям расставлены «правильные» люди. Нет, наш путь лежит к Бьёрну.

Эйвинд мрачно хмыкнул, наблюдая за пестрой полоской берега.

— Ясно. Возможно, ты прав. Но… Он должен заплатить! Сигурд должен заплатить за каждую сожженную балку, за каждую каплю крови! Он стольких парней положил! Наших парней!

— Обязательно. — сказал я. — Он заплатит сполна. Просто сейчас не время и не место. Подожди немного — и всё будет.

В этот самый момент, словно сама судьба решила подлить масла в огонь, с кормы раздался пронзительный тревожный крик. Один из наших дозорных, взобравшись на остатки штевня, указывал рукой куда-то за горизонт:

— Глядите! Вон там! Корабль!

Лейф, стоявший у рулевого весла, повернул голову с быстротой хищной птицы. Мы с Эйвиндом последовали его примеру, вглядываясь в ослепительную водную гладь.

Вдалеке, рассекая волны с неестественной скоростью, шел драккар. Длинный, низкий, черный. И на его квадратном, туго натянутом парусе были вышиты странные, зловещие знаки: переплетающиеся, как змеи, молнии, бившие прямо в центр круглого щита.

Лейф выругался так громко и грозно, что, казалось, сама вода вокруг нас вскипела.

— Проклятие! Это драккар Харальда! «Дом Грома»! Это его знак. Их проклятая хвастливая печать!

Эйвинд инстинктивно сгреб свой щит и топор.

— Он один против нас не попрет. Слишком много народу. Это, скорее всего, лазутчик. Глаза Харальда.

— Хуже, — ледяным тоном произнес я, чувствуя, как по спине бегут мурашки, а в жилах стынет кровь. — Это, возможно, гонец войны. Возможно, они везут последний ультиматум для Бьёрна. Или просто наблюдают, чтобы потом привести сюда целый флот. Нам нужно торопиться! Мы должны попасть к Бьёрну раньше, чем Харальд приплывет к нашим берегам со всем своим войском!

Лейф, не теряя ни секунды, обернулся к гребцам. Его голос, могучий и властный, громовым раскатом прокатился над водой, заглушая все остальные звуки:

— Слышали⁈ Гребите, духи болотные! Гребите, как будто от этого зависит ваша жизнь! Потому что так оно и есть! Каждый взмах весла — это шаг к спасению всего Буяна! НАВАЛИСЬ!

Тронутые его яростью гребцы, уже изможденные ночным боем и бессонницей, с новыми силами налегли на весла. Наш покалеченный драккар, скрипя всеми своими суставами, рванулся вперед, оставляя за собой пенистый, беспокойный след. Гонка со временем… Хотя нет… Не так…

Гонка с самой судьбой началась…

Сигурд скакал по холмистой дороге, ведущей к проклятому хутору Рюрика, и каждая кость в его теле скрипела от раздражения. Осенний ветер, холодный и порывистый, трепал его плащ и гриву коня, но не мог охладить пылающий в его груди огонь ярости.

Его бесило все. Бесила эта затянувшаяся, унизительная возня с одним жалким клочком земли. Бесила некомпетентность его же людей. Бесило то, что какой-то старый, никому не нужный хускарл, оставленный выскочкой-рабом, умудрялся держать оборону так долго.

Один из его верных воинов, скакавший рядом, нарушил молчание:

— Ярл… Этот Хакон. Вчерашняя ночь… Он один принял бой против пятерых. Мы все сделали, как ты велел: освободили рабов, отдали им браслеты и добротную одежду, вручили длинные ножи. Отправили к нему, как якобы свободных бондов, недовольных твоей властью, ищущих защиты у знаменитого Хакона… Но он… он словно лютый зверь! Он один справился с пятеркой отборных бойцов! Никто не вернулся. Ни единого человека.

Сигурд с силой дернул поводья, заставив своего скакуна взбрыкнуть и фыркнуть от неожиданности.

— Ты рассказываешь эту историю так, будто он не человек, а сам Тор, сошедший с небес! — прошипел он, и его глаза сузились до щелочек. — Но мне ПЛЕВАТЬ! Сегодня этот хутор будет стерт с лица земли. И у нас теперь есть ЗАКОННЫЙ повод скрутить этого старого пса! Ведь он жестоко убил пятерых свободных, ни в чем не повинных людей, пришедших к нему с миром и жалобой! Он — убийца и мятежник! Его казнь укрепит мою власть и унизит память о Рюрике!

В его глазах вспыхнул холодный, расчетливый огонек. Он наконец-то видел не просто путь к разрушению, но путь к легитимной расправе. Он будет не тираном, сжигающим хутор, а справедливым правителем, карающим преступника.

Когда они, наконец, выехали на открытое место, картина, открывшаяся их глазам, заставила даже самых бывалых хускарлов Сигурда замереть в суеверном ужасе.

У деревянной ограды, спиной к обугленным и покосившимся бревнам, стоял Хакон. Он стоял, не шелохнувшись, широко расставив ноги и держа в руках два огромных боевых топора. Его лицо было сплошной маской из запекшейся крови, сквозь которую проступали светлые пятна старых шрамов. Вся его одежда была изодрана в клочья и пропитана бурым, почти черным цветом. А на его мощных, застывших плечах, словно мрачные геральдические животные, сидели два ворона. Они перебирали когтистыми лапами, изредка издавая низкое, ворчливое карканье, их блестящие черные глаза с холодным любопытством взирали на прибывших.

Прямо перед воином, на утоптанной земле, лежали в причудливых и неловких позах пять тел. Тех самых «свободных и невинных» бондов. Их мертвые, остекленевшие глаза смотрели в серое низкое небо, а рты застыли в немом крике.