Варяг I (СИ). Страница 37

Воздух наконец-то начал понемногу очищаться, пахло дымом костров и густым, наваристым варевом из общего котла, в котором булькало мясо — не знаю, чье и не хотел знать.

Эйвинд был серьезно ранен. Один воин смог достать его и распорол ему ногу до кости. Я, кое-как отмыв с себя чужую кровь, сразу занялся им. Снова стал лекарем. Вернулся к своей первой легенде.

Кипяченая вода, отвар из сосновой хвои и дубовой коры, который я наскоро соорудил по памяти, игла с ниткой из обработанных овечьих кишок — всё это я пустил в ход. Я промыл рваную рану друга, стараясь не смотреть на белеющую кость. С большим трудом и руганью стянул края и наложил грубые, но крепкие швы, затем перевязал все это чистым льном. Руки при этом не дрожали.

В этой ужасной, методичной работе была какая-то странная, медитативная отстраненность, спасение от реальности.

Бьёрн подошел к нам, когда я уже завязывал последний узел. Он посмотрел на мою работу, на бледное, но спокойное лицо Эйвинда, и одобрительно хмыкнул.

— Оставайся, Рюрик-Бонд, — сказал он уже без прежней зычности. — Вылечи его и других парней как следует. Не дай загноиться ранам. Осмотри свои новые владения. Приведи их в нормальный вид. Помоги Сигурду, если что. Он человек суровый, но справедливый, и ему нужны умные головы. Когда он скажет, что все спокойно, что мышь не проскочит, — возвращайся на Буян вместе с Эйвиндом.

Потом он наклонился ко мне чуть ближе, и в его глазах, обычно холодных и насмешливых, мелькнули редкое, неуловимое тепло и лукавство.

— А там… глядишь, и свадьбу сыграем. Пора тебе свой очаг заводить, свою жену у очага держать, своих детей растить. А не у моего порога на холодном ветру спать.

Это был прямой и совершенно очевидный намек на Астрид. И дополнительная цепь. Бьёрн прекрасно понимал, что таким образом привяжет меня к себе навеки.

Сердце у меня екнуло — то ли от внезапного приступа страха перед такой ответственностью, то ли от неожиданного, сладкого предвкушения. От мысли о тепле и доме, о том, что у меня может быть что-то свое, настоящее, в этом жестоком мире.

На следующее утро основное войско Бьёрна ушло, подняв на мачтах алые паруса. Мы проводили их до ворот, а потом я, подставив плечо ослабевшему, но бодрящемуся Эйвинду, медленно побрел к своему… к своему хутору.

Он был небольшим и бедным. На его границе стоял длинный дом, почерневший от времени и непогоды. Крыша кое-где просела, но держалась. Хлев наполовину развалился, и его нужно было срочно чинить до зимы. Небольшое поле заросло бурьяном и чертополохом. Но это было мое поле…

Я толкнул скрипучую, плохо пригнанную дверь. Внутри пахло пылью, старой, прелой соломой, мышами и забвением. Пустота. Ни зерна в закромах, ни утвари у очага, ни инструментов в углу. Это было странно.

Я вышел обратно на порог. Бледный Эйвинд уже сидел на завалинке, ковырял своим ножом в зубах и с насмешливым видом оглядывал мои «владения». Я обошел их кругом. Постоял на краю поля, посмотрел на стену темного, молчаливого леса, на узкую, серебряную ленту ручья, на каменные насыпи, обозначавшие границы. Я потрогал рукой шершавый, потрескавшийся косяк двери. Простое, старое дерево, прошедшее сквозь десятки зим.

Цепь моей старой жизни, жизни Вадима Васильевича, окончательно разорвалась с тихим, почти неслышным звоном.

Я стоял и молча смотрел, как рассвет заливает багрянцем и золотом мою землю, мои поля, мой лес. Впереди была новая жизнь. Новые, невероятно сложные обязанности.

И где-то там далеко меня ждала Астрид. И ее образ согревал меня куда сильнее, чем заходящее солнце.

Я сделал глубокий вдох. Воздух пах свободой. Землей. Дымом. И кровью. Всегда кровью…

Глава 15

Полдень в этом проклятом месте был не благословением, а лишь сменой декораций в непрекращающемся кошмаре. Серая мгла утра давно отползла, открыв взору бойню, застрявшую в стадии агонии. Воздух, холодный и влажный, все еще нес в себе сладковато-прогорклый запах крови, перемешанный с вонью пролитых кишок и гниющей плоти.

«Лучше бы я остался на своем новом хуторе… Лучше бы я не прикидывался лекарем… Лучше бы я никогда этого не видел», — примерно такие мысли царапали мне виски.

Я стоял, прислонившись к обугленному косяку двери, и чувствовал, как дрожь бессилия борется во мне с холодным, аналитическим расчетом. К моим векам привязали камни усталости, но сомкнуть их было равносильно предательству.

Мне поручили помогать Ульрику во всем. Поручили стеречь тыл и латать несчастных. И мой новый пост начинался здесь, среди стонов и предсмертных хрипов.

Мой взгляд, привыкший выискивать слабые места в архаичной конструкции или в строю, теперь автоматически проводил сортировку. Жесткую, беспристрастную, как у машины.

Вот он, первый тип. Парнишка, не старше меня нового… Его лицо было восковым, почти прозрачным. На губах пузырилась розовая пена. «Огневая болезнь». Сепсис. Внутренний пожар, который никакой водой не залить. В его глазах уже угадывались отсветы чертогов Вальхаллы. Это был предвестник конца.

Мимо. Безнадежен.

А вот второй. Двухметровый детина с окладистой бородой, теперь искаженной гримасой боли. Его правая нога была переломана чуть выше колена, причем так, что белая, острая кость прорвала кожу и штанину. Рана уже опоясалась сине-багровым, мертвенным ореолом. Гангрена. Если срочно не ампутировать — умрет. Если ампутировать в этих условиях — умрет с вероятностью в 99%.

Но шанс есть.

Третий.

Сидит, прислонившись к бочке, зажав ладонью бедро. Сквозь его пальцы упрямо сочится алая, пульсирующая струйка. Как он еще дышал?

Вот он — мой приоритет. Иначе сейчас истечет, как поросенок.

Я оттолкнулся от косяка.

«Просто действуй. Не думай. Просто делай», — заклинал я себя.

Быстро нашел тлеющие угли от ночного костра, раздул их дыханием, поймал в поле зрения кусок железа, похожий на кочергу. Далеко не скальпель… А настоящий инструмент мясника.

Для мясной работы…

— Ты! — мой хриплый голос прозвучал неожиданно громко. Я указал на ближайшего викинга, который тупо смотрел на своего умирающего товарища. — Держи его! Крепко! Не давай дергаться!

Тот, ошарашенный, навалился на раненого. Я не смотрел в глаза ни тому, ни другому. Всунул железный прут в угли, дождался, пока кончик не раскалится до ярко-алого, почти белого каления.

Без сантиментов. Без предупреждения. Приложил к рваной, кровоточащей плоти на бедре.

Раздалось резкое, шипящее «п-ш-ш-ш»! В ноздри садануло паленым мясом и волосом. Вопль рванул барабанные перепонки и душу одновременно. Он был настолько нечеловеческим, что у меня самого свело живот. Но алая струйка прекратила свой смертный танец и превратилась в черный, обугленный струп.

Цена оказалась демократичной: жуткий ожог, временная хромота и адская боль. Но я выиграл одну жизнь. Грубая и простая арифметика: Один спасен.

Дальше — промывка. Я послал одного из своих новых «санитаров» — неприметного мальчишку — кипятить воду в найденном котле. Выклянчил у Сигурда горсть соли. И мед. Природный антибиотик.

Я обрабатывал им глубокие рваные раны, прежде чем бинтовать их обрывками ткани. Пусть смотрят как на чудака, который тратит ценную еду на раны. Выживут — может, спасибо скажут.

Краем глаза я заметил Сигурда. Он стоял поодаль, опираясь на свою секиру, и наблюдал. Его взгляд изменился. С холодного, отстраненного любопытства на тяжелую, оценивающую думу.

— Эй, ты! И ты! — его голос прозвучал как удар кнута. Он ткнул пальцем в двух пленных, сидевших у стены с пустыми глазами. — Встаньте и помогите ему! Таскайте воду, держите, что скажет, повязки меняйте! Шевелитесь!

Моя первая «медицинская бригада». Добро пожаловать в самый настоящий ад.

* * *

Сигурд Крепкая Рука принимал доклад гонца от Бьёрна, стоя спиной к утреннему солнцу. Он только что закончил последний дележ добычи — грубую, быструю работу. Руки были в крови и саже. Лицо, и без того грубое и непримечательное, как скала, казалось, стало еще суровее.