Месть. Цена доверия. Страница 3

– Я не люблю виски, – честно ответила я. – Я его сегодня впервые пью.

– Тогда это смелый выбор для дебюта, – он улыбнулся одним уголком губ. – Обычно с него не начинают. Обычно начинают с чего-то более мягкого.

– Мой случай сегодня – не обычный.

Мы снова замолчали, но тишина не была неловкой. Она была содержательной, полной невысказанного понимания. Он не стал расспрашивать, что случилось. Я не стала интересоваться, что привело его сюда. Мы просто сидели рядом, два человека, которым было больно, и находили утешение в присутствии друг друга.

Потом мы стали говорить. О музыке, которая играла в баре – оказалось, что это Чет Бейкер, его любимый трубач. О том, как меняются города, поглощая старые районы и рождая новые. О красоте анонимности больших городов, где можно быть кем угодно или никем. О книгах – он читал Мураками в оригинале, я недавно перечитывала «Анну Каренину» и находила в ней новые смыслы.

Его звали Алексей. Он не спрашивал моего имени, и я была ему за это благодарна. Имена связывают с прошлым, а мне хотелось быть сейчас просто женщиной в баре, которая ведет интеллигентный разговор с интересным мужчиной.

Он говорил негромко, но в его голосе была какая-то завораживающая интонация. Не пафосная, не наигранная – просто голос человека, который много видел, много знает и не стремится никого впечатлить. Его слова обволакивали, отвлекали, заставляли мой мозг работать в другом направлении – анализировать, подбирать ответы, а не прокручивать бесконечно фотографии из той проклятой коробки.

Он не пытался меня соблазнить. Он просто разговаривал со мной как с равной. И именно это оказалось самым привлекательным. В его присутствии я чувствовала себя не обманутой женой, не жертвой обстоятельств, а просто женщиной. Умной, интересной, достойной внимания.

Когда бармен начал красноречиво поглядывать на часы и собирать пустые стаканы с других столиков, я почувствовала укол паники. Куда мне идти? Обратно в тот дом-музей, где каждая вещь будет напоминать о лжи? Мысль об этом была физически невыносимой. Я не могла представить себя лежащей в нашей постели, где еще вчера Стас целовал меня и шептал слова любви. Не могла представить, как буду завтракать на кухне, где он рассказывал мне о своих планах на будущее. Наше будущее, которого не существовало.

– Что ж, карета превращается в тыкву, – сказал Алексей, допивая остатки виски. Он посмотрел на меня внимательно, словно взвешивая что-то. – У меня дома есть бутылка того самого «Лагавулина». И вид на ночной город с двадцатого этажа. Честно говоря, не хочется возвращаться в пустую квартиру.

Это не было пошлым предложением в стиле «пойдем ко мне, посмотришь гравюры». Это была констатация факта и деликатное приглашение. Он предлагал мне не секс – он предлагал продлить это временное забвение еще на несколько часов. Отсрочить возвращение в реальность.

Я посмотрела в его внимательные глаза и увидела в них отражение своей собственной усталости и одиночества. Два уставших от жизни человека, которые не хотят оставаться наедине со своими мыслями.

Я кивнула.

Мы расплатились молча. Алексей помог мне спуститься с высокого стула, придержав за руку. Его ладонь была теплой и сухой. На улице нас встретил свежий ночной воздух и гул города, который никогда не спит. Алексей поймал такси.

– Орловская, 88, – сказал он водителю и открыл передо мной дверь.

Такси несло нас по ночной Москве. За тонированными стеклами огни города сливались в размытые полосы света. Я смотрела в окно и впервые за эти бесконечные двенадцать часов не думала ни о чем конкретном. Мысли плыли где-то на поверхности сознания, не цепляясь за болевые точки. Рядом сидел почти незнакомый человек, и я чувствовала себя с ним в большей безопасности, чем с мужем за все семь лет брака. Абсурд, но это было так.

Водитель включил тихую музыку – что-то инструментальное, созвучное нашему настроению. Алексей молчал, изредка поглядывая на меня. Не изучающе, не оценивающе – просто проверяя, все ли со мной в порядке. Его молчание было тактичным, понимающим.

– Вы хорошо знаете Москву? – тихо спросила я, больше чтобы прервать тишину, чем из настоящего интереса.

– Я здесь вырос, – ответил он. – Правда, много лет жил за границей. Вернулся недавно. Москва изменилась, стала красивее. И сложнее.

– В каком смысле сложнее?

– Больше возможностей, больше соблазнов. Легче потеряться. И легче потерять себя.

Я кивнула. Мне казалось, что я понимаю, о чем он говорит.

Его дом оказался в новом районе, недалеко от парка. Высотка из стекла и металла, элегантная, но не кричащая. Мы поднялись на лифте, который двигался бесшумно и быстро. В зеркальных стенах кабины мы смотрелись как пара, возвращающаяся домой после вечера в театре или ресторане. Если не знать предыстории, можно было бы подумать, что мы давно знакомы.

Его квартира оказалась отражением его самого. Стильная, но не выхолощенная. Просторная комната с огромными окнами во всю стену, через которые открывался вид на ночную Москву. Внизу, как россыпь драгоценностей, сиял город – миллионы огней, каждый из которых чья-то жизнь, чья-то история.

Интерьер был лаконичным, но продуманным. Никаких кричащих брендов, никаких «правильных» картин для статуса. Большой удобный диван, журнальный столик из темного дерева, стеллажи с книгами – много книг, причем явно читанных. Хороший свет, живые растения в простых горшках. Место, где живут, а не выставляют жизнь напоказ.

– Присаживайтесь, – сказал он, кивнув на диван. – Сейчас найду обещанный виски.

Я подошла к окну. Город лежал внизу, живой и дышащий. Где-то там, в одном из этих светящихся квадратов, спал или играл маленький Арсений. Где-то там жила женщина, которая думает, что Стас – ее мужчина. А где-то в другом районе стоял пустой дом, который еще утром я считала своим.

– Вот он, – Алексей появился рядом с двумя стаканами и бутылкой. – Шестнадцатилетний «Лагавулин». Характер шотландских островов.

Он налил нам по порции. Я сделала осторожный глоток. Этот виски действительно был другим. Резким, дымным, честным. Никакой слащавости, никакого компромисса. Напиток для взрослых людей, которые не боятся правды.

– Нравится? – спросил он.

– Он не пытается понравиться, – ответила я. – В этом его честность.

Алексей улыбнулся.

– Точная характеристика. Как и для многих других вещей в жизни.

Мы стояли у окна, молчали и смотрели на город. Я чувствовала его тепло рядом, запах его одеколона. Он поставил свой стакан на столик и очень осторожно, почти невесомо, коснулся моей руки. Я вздрогнула от неожиданности, но не отстранилась. Его пальцы были теплыми, немного шероховатыми. Затем он медленно провел ими по моей щеке, убирая выбившуюся прядь волос за ухо.

Я подняла на него глаза. Он смотрел серьезно, изучающе, словно спрашивал разрешения на то, что собирался сделать.

– Можно я тебя поцелую? – его шепот был едва слышен.

Никто никогда не спрашивал у меня разрешения. Стас просто брал то, что считал своим. А этот незнакомец спрашивал.

Я кивнула. Мне отчаянно нужно было, чтобы меня поцеловал кто-то другой. Чтобы стереть с губ вкус лжи, которую я глотала семь лет.

Его поцелуй был таким же, как его виски. Глубоким, с характером, бескомпромиссным. Он не торопился, не требовал немедленного ответа. Он исследовал, давая мне время почувствовать, понять, что я хочу. И я ответила. Сначала осторожно, потом все смелее. Я вцепилась в него, как утопающий цепляется за спасительный круг. Я целовала его отчаянно, яростно, вкладывая в этот поцелуй всю свою боль, весь накопившийся гнев, все унижение и разочарование. Я хотела не нежности – я хотела сгореть дотла и возродиться из пепла.

Он понял это без слов. Его руки легли мне на талию, прижали к себе крепко, почти болезненно. Поцелуй стал глубже, требовательнее. Я чувствовала твердость его тела, учащенное дыхание, жар, который исходил от него. Мы были двумя незнакомцами, которые нашли друг в друге способ забыть о самих себе хотя бы на несколько часов.