Ледяное сердце (СИ). Страница 95

— Умница, давай подвигайся сама, — подбодрил он. — А ты знаешь толк в наслаждениях, распутная!

— Набиралась мастерства для тебя, — усмехнулась Гелена, — но и ты не промах! У тебя, наверное, сил на всю ночь хватит?

— Я бы с радостью, но боюсь тебя измучить, — сказал он благодушно и поцеловал ее в спину. Мурашки сильнее понеслись вдоль позвоночника, напряжение хлестнуло через край, но девушка еще пыталась сохранить самообладание.

— Слушай, не дразни меня! Я и так уже еле держусь, — шепнула Гелена растерянно. — А ты?

— Не переживай, я-то всегда успею, если ты не слишком устала. Или уже просишь пощады?

— Нет-нет, хочу продолжить! — воодушевленно отозвалась она и совсем трогательно, по-девичьи, поцеловала его в губы.

— А тебе, срамница, значит, можно меня дразнить? — улыбнулся Юха и, изловчившись, подхватил ее подмышками и уложил на спину. Они совсем прилипли друг к другу и к покрывалу, но не желали расплетать объятий и выматывались до беспамятства, до боли, до взрыва, который с разницей в несколько минут опустошил обоих и стер все границы между хищником и пищей.

Гелена не знала, что доставило ей больше счастья — спазмы, пронзившие собственное тело, или его короткий выдох и алые следы на ее бедрах от его судорожно вцепившихся пальцев. Юха выплеснул в нее так много внутреннего пламени, что живот ненадолго свело от боли и девушка слегка встревожилась.

— Ты уверен, что это не опасно?

— Для тебя даже полезно, — заверил парень, поцеловал ее в лоб и блаженно вытянулся. — Как же сейчас пусто внутри и хорошо! Ты очень славная девушка, Гелена, по крайней мере теперь, когда вырвалась из-под темных чар и стала собой. Не играешь, не ломаешься, не ненавидишь собственное тело. В ведовстве ты далеко пойдешь.

— Спасибо, — улыбнулась Гелена. Передохнув немного, они поочередно вымылись и оделись в чистое — Юха принес ей подходящую льняную рубашку, — и она наконец расставила в голове все по местам. Разумеется, лесной парень не был ее судьбой, а только естественной частью, первым этапом этой новой судьбы. Ее ждало впереди обучение, каждодневный труд, опасности дикой природы, людских пороков и гнева богов, целительные ароматы хвойного леса и холодных озер. И как награда, отдых для души и тела, — праздники и гулянья, в которых неизбежно будет грубое веселье и молодые демоны, не стесненные этикетом, охочие до секса и обмена энергией. Не один, а многие — лесовики и водяные, ласковые и наглые, юнцы и опытные обольстители, те, кто не намерен связывать себя долгими отношениями, а если и свяжет, то безусловно не с ней. Случай Ильи и Накки все-таки исключение, подтверждающее правило, а правило таково, что люди и нечисть слишком разные и не зря им не дано общего жизнеспособного потомства. Чтобы без опасений отдохнуть одну ночь и разойтись, не травя друг другу будущее...

Но как ни странно, распробовав и приняв это горькое снадобье, Гелена вдруг почувствовала легкость и покой. К счастью, она совсем молода и успеет вдоволь насладиться их вниманием и ласками, а обучение ведовству позволит продлить красоту и здоровье. Обратной дороги из темного мира все равно нет, но и в нем нашлось место дружбе, поддержке и теплу.

Юха даже принес ей большую кружку какао с шоколадным печеньем и она совсем расслабилась, словно сегодняшние события были просто кошмарным сном. Они сидели рядом, вели спокойную дружескую беседу и Гелене порой не верилось, что совсем недавно она горячо целовалась с этим парнем, стонала в такт его толчкам, навивала его серебристые волосы на свои пальцы.

— Юха, а зачем вы вообще прибились к гостинице, если можете жить в лесу?

— Потому что лес уже не тот, что в былые времена, — спокойно ответил юноша. — Прежде он был подобен храму, где мы не только служили, но и отдыхали. Теперь же город почти все сожрал, но даже оставшиеся клочки люди норовят пометить хуже собак. Когда-то в детстве вырубка деревьев и прокладывание дорог казались мне лязгом чудовищных челюстей, которые вот-вот разжуют и перемелют весь лес и нас в придачу. И многие духи в самом деле погибали, сейчас нас мало осталось.

— Прости, что я стала допытываться, — смутилась Гелена.

— Наоборот, спасибо что спрашиваешь, — добродушно отозвался Юха. — Увы, лес медленно умирает, потому что люди стали относиться к нему как к харчевне, в которой можно и есть, и гадить. Если бы они забирали его дары хоть с толикой сознания, веры и уважения к богам, все могло быть иначе и мы бы спокойно жили как наши деды. А теперь долго там не продержимся — погибнем или изменимся, уже необратимо...

Юха немного помолчал и повторил, перекатывая звуки:

— Необратимо... Надо же, как к слову пришлось. Но пока лес еще дышит, Гелена, мы будем ему служить и отгонять вредителей, насколько можем.

— А почему вы не наведете морок на всех, кто вырубает леса?

— Увы, он действует не на всякого человека, к тому же, если выгонишь одних, все равно придут другие. Но случается и так, что высшие боги, которые куда сильнее нас, сердятся и посылают наводнения или огненный дождь.

— Это когда торфяники горят? — сообразила девушка.

— Да, случается и такое. Или мороз вроде недавнего, хотя лес-то от него вздохнул свободнее, даром что людям было тяжко.

— Вижу, вы их не любите?

— Мы и не должны, — заметил Юха. — И если домовые знают о людях хоть что-то светлое, то мне они почти всегда показывались только задом. Но я никогда им не желал зла. Особенно детям, конечно, — они если и рвут цветы, то по легкомыслию и от любви к прекрасному. Я всегда помогаю им найти дорогу или обогреваю, если они устали и заснули на земле, пока за ними не придут старшие.

— Я же говорила, ты хороший, — улыбнулась Гелена. — Да и друзья у тебя очень славные. Придешь потом ко мне в гости на лодочную станцию?

— Приду, конечно, по праздникам там всегда весело, — лукаво отозвался Юха. — А ты меня навещай, когда захочешь. Ты не думай, что мы только в постель зовем, я тебе еще много расскажу про лес, про все его тайны и мудрости, которые надо знать, если хочешь учиться настоящему колдовству.

— А ты знаешь, что водяницы называют меня Хелла? Поначалу было не по себе: очень уж напоминает имя скандинавской богини мертвых! А потом я как-то быстро освоилась. Меня всегда норовили обозвать на свой лад, но уж на этом имени я надеюсь подвести черту, — заявила девушка.

— На нашем языке оно наоборот означает «светлая, пламенная, нежная». И тебе очень идет.

Наконец они вволю наговорились и задремали под одним одеялом, обменявшись легкими, почти невинными ласками. Несмотря на то, что всплеск неконтролируемой страсти схлынул, Гелена не чувствовала отчужденности или брезгливости, — с этим парнем все природные порывы казались какими-то здоровыми и чистыми. Будто в его лице сам лес принял ее, даровал новую жизнь через древний и прекрасный ритуал.

Когда же все поднялись к позднему завтраку, Юха подарил Гелене одну из веточек рябины.

— Привяжи к своему амулету: она защитит от темных сил и будет напоминать обо мне, — тепло сказал лесовик. Гелена почему-то обрадовалась почти как в юности, когда получала наивные подарки и записки от хороших мальчиков, с которыми ее потом развела судьба.

Завтраку все отдали должное — Гелена уже перестала удивляться, что духи, которым человеческая еда без надобности, так любят варить кофе, печь ажурные блины, макать их в густую сметану и закусывать голубикой или малиной. Все это пахло жизнью и спокойствием, говорило о том, что земля не вымерла, не опустела, что у людей наступил новый день, а значит, и их потусторонним спутникам будет чем заняться. В столовой стоял аромат еловых веток и сладостей, которые успела испечь рыжая Сату, а Хейкки нажарил нежного мяса с ягодной подливкой.

За столом молодежь многозначительно и весело поглядывала на них с Юхой, но почему-то Гелене это было приятно. Правда, нашлось одно исключение — совсем молоденькая девушка-лесовица с длинными темно-русыми волосами и зелеными глазами. Она смотрела на Гелену с явной обидой и неприязнью, а чаще отворачивалась, уставившись в тарелку и поджав нежные розовые губы. Ведьма, разумеется, сразу поняла, откуда ветер дует, и ей от души захотелось подбодрить девчонку. У той было удивительно искреннее и беззащитное лицо, без той самоуверенности, какой отличались Накки и Сату, и в нем читалось не раздражение собственницы, а настоящая боль.