Ледяное сердце (СИ). Страница 16

— Ты прямо уж и о разводе заговорил? Лихо тебя в оборот взяли! А не думал, с чего бы это вдруг?

— Понятно, куда ты клонишь: я и не шибко богат, и фактурой не вышел, и потенциальный алиментщик. Так? Только женщины иногда любят не за что-то, а просто любят, и не пилят из-за каких-то надуманных обидок! Мне иногда кажется, что чем больше для них стараешься, тем тебя меньше ценят, а вот эгоистов и альфачей носят на руках...

— Блин, ну ты как подросток со спермотоксикозом заговорил! — поморщился Илья. — А у тебя, на минутку, двое детей, за которых вы оба обязаны отвечать.

— Вот я иногда и думаю: кругом обязан, а права мои где? — вздохнул Олег. — Ты пойми, Илья: я же у себя дома никому не нужен! Лишь бы деньги приносил да не отсвечивал. По-моему, мы с Ларой уже давно не разговариваем ни о чем, кроме Милкиных школьных взносов, которые, естественно, я и оплачиваю!

— Ну ты герой прямо! Я своему сыну тоже все оплачиваю, потому что кто это должен делать? Может, Пушкин, или Дед Мороз?

— Тебя хоть никто не пилит и не предъявляет бесконечных претензий...

— А ты на мое место хочешь? — жестко спросил Илья. — Чтобы твоя жена тебя бросила с младенцем на руках, а потом умерла, лишь бы не пилила?

— Да, прости, это я сдуру... Но Илюха, вот честно, порой мне кажется, что и у меня не семья, а непонятно что. Дома забыли про мой день рождения, а незнакомая девушка вдруг взяла и поздравила, просто от сердца! И что удивляться, что я не мог остаться равнодушным?

— А кто говорил, что все эти праздники и прочие бабские глупости ему нахрен не сдались? И что глупо поднимать шум из-за того, что на день ближе к смерти стал? Вот они и избавили тебя от этого шума, но ты опять недоволен!

— Да мало ли что я говорил? — Олег сердито поморщился. — Это ее обязанности вроде как... Ну допустим, из меня не вышло хорошего отца, но разве я вообще права на счастье не имею? Все же могут ошибиться! Хотя и сейчас не поздно, мои годы для мужика, знаешь ли, совсем не проблема! Ты же ее, наверное, успел разглядеть? Молодой бабе как раз-таки опытный мужик и нужен, а не сопливый ровесник.

— Олег, а тебе совсем не кажется, что ты о своем счастье вспомнил в самый неподходящий момент? Когда сын пропал, дочь в пубертате и жена в депрессии? Это бить лежачих называется, если ты не понял!

— А может, наоборот, естественно, что именно в такой момент? Знаешь, все в природе стремится жить и размножаться, и боится смерти, — это нормально! И дело мужика все-таки оплодотворять и продолжать род. Как наши предки делали, когда умирал ребенок? Зачинали и рожали новых, только так это и работает. А если бы годами слезы-сопли лили, так мы бы вымерли давно, к чему сейчас и движемся.

— Ну все с тобой ясно, спасатель человечества ты наш, — вздохнул Илья, подумав про себя: «Что же, я сделал что мог». Нездоровый блеск в глазах собеседника, какая-то чужая ухмылка и вызывающие нотки в голосе окончательно убедили, что его рассудок подвержен сильному влиянию. Илье также стало ясно, что физически Олег еще не был близок с ведьмой, но это лишь разжигало в нем аппетит и злость, которая изливалась на его родных. И сама собой такая проблема никак не могла рассосаться. Да, Накки права, нельзя осуждать кота за то, что он не волк, но детские страдания важнее.

Илья поднялся и положил руку на плечо Олега — непринужденно и даже по-дружески, как бы смиряясь с его точкой зрения. Но затем он незаметно сжал пальцы, будто перетягивал невидимый канал, и мужчина отключился на пару минут. Голова Олега безвольно откинулась назад, глаза закатились, рот скривился.

Зрелище было пугающим, но к счастью, на кухне они были вдвоем, и Илья решил сделать еще кое-что. Ему казалось, что Олег наверняка носит при себе какую-то вещь, связанную с ведьмой и хранящую ее запах и ауру. У того всегда на поясе была сумка с запчастями и еще какой-то мелочью, и Илья осторожно заглянул туда. Почти сразу он нащупал какой-то плоский предмет, завернутый в ткань, — это оказалась доска с выжженным портретом девушки. Лишь несколько плавных штрихов: развевающиеся волосы, полуприкрытые глаза, чуть намеченные губы и ямочки на щеках. И разводы на дереве, похожие то ли на облако, то ли на водную гладь позади героини. Даже столь скупой рисунок передал в женском облике тот странный надлом, который Илья сразу почувствовал, увидев девушку в ресторане.

«Ох и талантливый мужик! — подумал Илья без всякой зависти: учиться у Олега власти над деревом было ему лишь в удовольствие. — Только зря думает, что музу встретил, скорее уж какую-нибудь ехидну».

Он спрятал доску и аккуратно застегнул сумку. Вскоре Олег очнулся и стал протирать глаза. Ему казалось, что он лишь на секунду зажмурился.

— Черт, Илья, что-то мне голову прихватило, — пожаловался он. — Я же позавчера отрубился недалеко от этой гостиницы, а очнулся на автобусной остановке, на скамейке. Еще хорошо, что кто-то меня перетащил и даже карманы не обчистил. У самого, видишь, нервы ни к черту, а меня почему-то никто не жалеет! Эх...

Поднявшись со стула, Олег вяло поплелся к выходу, но Илья знал, что минут через пять он оклемается и станет нормально работать. Вопрос теперь был в том, как скоро назреет отторжение и долго ли придется держать его в таком состоянии.

Ночью, когда Ян уже спал или потихоньку от отца читал под одеялом какую-нибудь фантастику с телефона, Илья пошел на кухню и увидел на полу мокрые следы, тянущиеся от подоконника. Он понимающе усмехнулся и почувствовал, как прохладные руки сзади прикрыли ему глаза.

— Что же ты не предупредила? — мягко сказал Илья. — Мне даже угостить тебя нечем.

— У тебя сегодня и так было много хлопот. Как ты себя чувствуешь?

— Да неплохо, по сравнению с прошлым, только слегка тошнит и не спится. Боюсь я все-таки за этого дурака, хоть и понимаю, что иначе ему вообще трындец.

— Садись, я тебе чай заварю и помассирую ноги, — предложила Накки. — Тебе в форме надо быть, мы ведь через неделю тебя ждем на свадьбе. Сынишку тоже с собой возьми, ему будет весело.

— Ну, на церемонии-то ему делать нечего, а так возьму, мне спокойнее, — сказал Илья и положил ноги на табурет. Накки вначале промокнула его ступни влажной тканью, затем смазала себе руки каким-то жирным маслом и принялась их разминать. Вскоре тошнота отступила и усталость сменилась приятной расслабленностью. Илью раньше смущали подобные услуги, но он понял, что Накки совсем не считает себя униженной, и привык получать от них удовольствие.

Однако в этот раз она была как-то тиха и задумчива. После паузы девушка вдруг промолвила словно в такт собственным мыслям:

— Тебе и самому надо бы жениться, Велхо...

— О как! — удивился Илья. — Я что, уже тебе надоел?

— А при чем здесь это? Мы с тобой как были, так и останемся любовниками. Просто у тебя будет жена, у Яна — мать, и вы еще успеете подарить ему братьев и сестер. Таким, как ты, минун культа[1], необходима семейная опора и тепло, потому что у вас чудовищные нагрузки на ум и сердце. Ты же не хочешь сгореть раньше отпущенного времени?

— То есть, завести семью и бегать тайком налево? Нет уж, я один раз в юности попробовал изменить, и мне этого на всю жизнь хватило.

— Ладно, не хочешь тайком — договорись по-честному, что иногда будешь встречаться с одной женщиной, которая ни к чему тебя не обяжет, не забеременеет и не заразит. А все остальное время ты чист и в полном распоряжении жены. Поверь, Велхо, — тут Накки вкрадчиво понизила голос, — многие женщины и не на такое пойдут, чтобы обзавестись своим гнездом.

— А тебе зачем на такое идти? — спросил Илья, аккуратно придержав Накки за подбородок и взглянув ей в глаза. — Просто ты никак не похожа на ту, которая с радостью будет делить мужчину с другой женщиной. Вот я и пытаюсь понять, в чем ты сейчас мне врешь.

— Мне сладко быть первой, а не единственной, — улыбнулась водяница. Она казалась безмятежной, но Илья уловил участившееся дыхание и жар ее хищного нутра, заметил помутневший взгляд, да и массаж понемногу выходил за рамки целебной процедуры. Еще чуть-чуть, и она не выдержит, бросится целовать ему пятки с жадностью голодного, добравшегося до куска хлеба. Не сказать чтобы Илье это не нравилось, но он еще собирался поговорить о походе в парк, а в возбужденном состоянии Накки совсем не могла мыслить. Да и ее внезапные поучения не пришлись ему по вкусу. Он осторожно, но твердо положил руку ей на плечо и произнес: