Княжна Екатерина Распутина (СИ). Страница 30

Вдохнув целительную силу, я направила ее ласковый поток на пса, сплетая в нем нити умиротворения, забвения боли и глубокого сна. Под его умиротворяющее сопение я вновь призвала энергию и, словно скульптор, принялась бережно сопоставлять костные осколки. Энергия становилась клеем, скрепляя раздробленное целое. Шаг за шагом я воссоздавала лапу, словно вылепляя ее из света. Следом принялась за мягкие ткани: срастила разорванные вены, вдохнула в них жизнь, наполнила кровоток, призвала легионы лейкоцитов. Раны на коже сомкнулись, словно по волшебству. Еще раз мысленным взором пронзив исцеленную лапу, я убедилась в успехе своего труда и осторожно вернула псу пробуждение. Пусть первым, кто его увидит, предстанет пес живым и здоровым.

Выбравшись из сена, я почувствовала, как силы покидают меня. Мимо Полкана, одарившего меня взглядом, полным недоумения, я побрела домой. Ноги, словно налитые свинцом, едва слушались. Сумерки сгущались над двором. Сколько же времени я провела, даря исцеление?

Я отказалась от ужина, едва доковыляв до комнаты. Сбросив с плеч тяжёлую ношу одежды, рухнула на кровать, проваливаясь в бездонную воронку сна.

Утренний перезвон посуды на кухне лишь слабо коснулся моего сознания: веки, будто залитые свинцом, не хотели открываться. Сквозь пелену дремы, словно далёкий отголосок, до слуха донёсся голос тёти Люси, поварихи, единственной души, одаривавшей меня искренней заботой.

Она коснулась моего лба, проверив температуру, недоуменно что-то пробурчала, пожала плечами. Услышав слабое уверение, что всё в порядке, она ушла, но вскоре вернулась, неся в руках стакан парного молока и тёплую сдобную булочку, щедро усыпанную маком.

Превозмогая слабость, я поднялась с кровати и, сидя на стуле, медленно пережёвывала сладкую выпечку, запивая её молоком, и недоумевала, отчего у меня такое неясное состояние. Отблагодарив повариху, я снова рухнула на кровать, чувствуя, как погружаюсь в забытье.

Пробуждение оказалось лишено определённости. Бросив взгляд на окно, не смогла понять, какое сейчас время суток? Ароматы варёной на молоке каши подсказали — утро.

Я поднялась с постели и направилась в общую ванную для прислуги. К счастью, час был поздний, и там никого не было. Приведя себя в порядок, вернулась в комнату, переоделась и внезапно ощутила неумолимый голод, зверский аппетит, накрывший меня с головой.

Не раздумывая, я побежала на кухню и, распахнув дверь, замерла на пороге.

— Ты чего рот разинула? — добродушно спросила повариха. — Иди за стол, каши твоей любимой накладу.

С трудом оправившись от потрясения, я, словно лунатик, побрела к столу. Опустив на него дрожащие руки, я пыталась переварить увиденное, и, признаться, было от чего прийти в смятение. Взглянув на тетю Люсю, я увидела не просто ее телесную оболочку, но и всю сложную механику жизни: пульсирующую кровеносную систему, хрупкий скелет, трепещущие органы.

Объяснение напрашивалось само собой: я перешла на новую ступень в целительском мастерстве. Теперь мне не нужно направлять энергию, чтобы почувствовать больные места у людей, и представлять всю картину лечения в уме.

Это было не просто восхитительно, это было… великолепно! Бесценное подспорье в исцелении. И толчком к новым возможностям, скорей всего, послужило мое лечение пса. Уж больно много я затратила энергии на восстановлении его лапы. Как же хотелось поделиться этой радостной новостью с Хромусом, но он, бродяга, опять отправился на охоту. Ничего, время еще будет, чтобы обсудить мое новое умение.

Поблагодарив повариху за сытный завтрак, я направилась в класс музыки. Устроившись за своим столом, я невольно устремила взгляд на Савелия Михайловича, учителя математики. Открывшаяся моему взору картина была удручающей. Печень — увеличенная, с землисто-желтым оттенком, бугристая и рыхлая — вопила о годах злоупотребления спиртным. Замедленная детоксикация отравляла его ткани и кровь. Впрочем, и остальные органы не отличались здоровьем.

Я воздержалась от исцеления не из жестокости, а из страха переусердствовать. Боялась, что, увлекшись, ненароком верну Савелию Михайловичу утраченное здоровье. Каждый — сам кузнец своего благополучия. А вдруг Конюхов, воспрянув духом, проболтается о чудесном исцелении? Не хотелось привлекать к себе нежелательное внимание.

Совсем другое дело — Солнцегорова. Старушка страдала от целого букета возрастных недугов. Ей я почистила сосуды, укрепила сердечную мышцу, вывела мелкий песок из почек и залечила застарелую язву. Она была доброй бабушкой, зла мне не желала. Мы вместе учим алфавит, пишем буквы, и она искренне радуется моим успехам.

Воодушевлённая новообретённой способностью, я до самой свадьбы Петра Емельяновича словно тень скользила по усадьбе, врачуя и слуг, и ратников. Барона же и его супругу обходила стороной — не заслужили. Даже мелькнула дерзкая мысль лишить Соловьева мужской силы в первую брачную ночь, но тут же отбросила её. Вдруг хватит старца удар от досады и позора перед молодой женой? Помрёт ещё ненароком, а мне ведь под его кровом жить до самой академии.

Наконец-то свершилось! В день, именуемый в народе «зимним свадебником», достопочтенный барон Соловьев, воспылав нетерпением, отбыл за своей избранницей, дабы обменяться с ней клятвами вечной любви и верности в стенах храма божьего. А затем привез ее в свое скромное поместье, где и разразился пир… Ну, прямо сказать, на весь мир! Само собой, я, снедаемая неподдельным любопытством, лишь украдкой бросала взгляды на собравшуюся знать, а особенно на юную супругу барона, чьи щеки, как невинные розы, алели от каждого его голодного взгляда.

Постепенно благородные гости, распаляясь всё больше и больше, предавались безудержному веселью, а потом и вовсе затянули такие мелодичные песни, что их заунывное, басистое пение скорее напоминало слаженный хор дворовых псов. Под эти трогательные звуки новобрачных, конечно же, проводили в их роскошные покои.

Я, движимая исключительно профессиональным интересом, тоже удостоила взглядом новобрачную, мимоходом запустив диагностику (просто так, дабы убедиться в ее безукоризненном здоровье, конечно же!). Затем, с чистой совестью, отправилась в свои скромные апартаменты. Думала, что из-за гвалта не сомкну глаз, но едва моя головушка коснулась подушки, как я провалилась в безмятежный сон, совершенно не обращая внимания на шум и гам.

В честь бракосочетания барона уроки отменили, и я, счастливая, нежилась в постели до полудня. Сквозь стены доносился неумолчный гул: суетливая беготня слуг, гам гостей, празднующих второй день свадьбы. От этого шумного веселья желудок мой отозвался требовательным урчанием. Пришлось покинуть мягкие объятия простыней и сонно побрести в ванную, а затем и на кухню.

К моему величайшему изумлению, вся прислуга, захмелевшая от вина и всеобщего ликования, совершенно не обращала на меня внимания. Ни единого колкого словца, ни презрительного взгляда. Отобедав наваристым куриным супом, а затем и сочной, румяной ножкой, я запила всё душистым компотом и, довольная, отправилась наблюдать за гостями. Не то чтобы я любовалась ими, скорее, использовала возможность для тренировки: проводила диагностику, попутно избавляя от мелких недугов. И делала я это лишь по одной причине: чем больше я практикуюсь, тем быстрее мой дар достигнет новой ступени, а это, в свою очередь, приблизит меня к заветному переходу на новый ранг, многократно усилив мои способности.

Выйдя в коридор, я невольно стала свидетельницей шествия новобрачных в зал. Инстинктивно задействовав свой дар, я обомлела от увиденного. Барон сиял довольством, словно жеребец, только что сошедший с кобылы. Возможно, так оно и было. Но то, что творилось внизу живота его юной жены, повергло меня в ужас: там клубилась грязно-зеленая субстанция, напоминающая живую кляксу. Оторвавшись от этого кошмарного зрелища, я взглянула на Анастасию и поняла, что она ничего не чувствует. Лишь легкая бледность выдавала ее состояние, что и неудивительно. Вероятно, барон, подстегнутый конской дозой возбудителя, доказывал молодой супруге свою мужскую силу. А вдруг он заразил ее чем-то?