Княжна Екатерина Распутина (СИ). Страница 14

— А ты не боишься, что их найдут? — допытывалась я.

— Нет… Я их надежно укрыл. В это место ни одна душа не проберется.

— Ясно. Тогда слетай, покопайся в сундуках и найди мне вещи для мальчика моего размера… И захвати в библиотеке книгу по магии. Пожалуйста.

И это слово, кажется, и впрямь соткано из волшебства: зверек исчез и возник вновь минут через пятнадцать. На рожках — кружево паутины, дымчатая шёрстка поблекла под слоем пыли.

— Ну и пылища же там! — недовольно проворчал он, расплываясь в ленту. Извиваясь, вытолкнул из себя вещи и затрепанный пузатый том. — Больше ко мне сегодня не приставай. Отправляюсь на охоту. Буду увеличивать наш капитал, — гордо заявил он, вернув себе прежний облик. — Глупая твоя Глашка. В трех километрах от усадьбы — разлом. Слабый, конечно, но и в него иногда забредают сильные монстры, — отрапортовал Хромус и растворился в воздухе.

Проводив взглядом место, где только что юркнул зверек, я невольно позавидовала его свободе. С тихим вздохом опустившись на кровать, раскрыла книгу и погрузилась в чтение, надеясь отвлечься. День ускользал незаметно, но чем глубже я проникала в описания магических даров, их каналов, этих резервуаров света, что именовались ядрами или источниками, тем сильнее ощущала, как чужда мне эта наука.

Тяжесть в голове заставила отложить книгу. Ужин давно миновал, и сумерки мягко окутывали двор, призывая меня к действию. Стремительно переодевшись в мальчишеский наряд, я взобралась на подоконник. Осторожно ступая по карнизу, прижимаясь к шершавой каменной кладке, медленно продвигалась по узкому выступу к углу дома, где рос старый дуб. Сколько лет он хранил в своей коре, я не знала, но одна из его мощных ветвей пролегала совсем рядом с углом здания. На нее я и перебралась, ощущая под пальцами прохладную шершавость коры.

Лезть к необхватному стволу не было смысла. Окинув взглядом ветви, я выбрала самую изящную и, словно кошка, перебралась на нее. Чем ближе подбиралась к тонкому краю, тем сильнее прогибалась ветка под моим весом. С замиранием сердца я осторожно свесила ноги, затем опустила корпус и, повиснув на руках, разжала пальцы. Приземление смягчила кучка скошенной травы, но острая боль пронзила ноги. Дождавшись, когда она утихнет, я юркнула в спасительные кусты, а затем перебежками, словно затравленный зверь, добралась до тренировочного полигона. К моей великой радости, площадка пустовала. Не теряя ни секунды, я сорвалась с места и начала бег.

Две недели тайных тренировок подошли к концу, когда меня за этим занятием застукал Яким.

— А кто это у нас тут по ночам не спит, а? — промурлыкал он вкрадчиво, пытаясь разглядеть меня в сумраке. Когда же его взгляд сфокусировался, седые брови изумленно взметнулись вверх. — Это что же получается! — пробормотал он, явно опешив. — Зачем вам эти мальчишеские тряпки?

Я поняла, что отпираться бесполезно. Пришлось выложить всё как на духу. — Хочу быть сильной, Яким. В платье далеко не убежишь, вот я и залезла на чердак, взяла старье. Всё равно ведь никому не нужно.

Кажется, моя пламенная речь повергла старика в ступор. Он долго молчал, переваривая услышанное. — И как же это тебе в голову пришло? — наконец поинтересовался он.

— Да чего тут думать-то, — отмахнулась я, стирая со лба капельки пота. Понимая, что секрет больше не утаить, я выпалила: — Вы меня выдадите Петру Емельяновичу?

— Гм, — задумчиво хмыкнул Яким. — Молчать не имею права. Но пока барон в отъезде, всё решает Надежда Викторовна. Сегодня ее волновать не буду, а вот завтра обо всем доложу.

— Ябеда! — бросила я, увернувшись от его протянувшейся руки. — Сама дойду, — проворчала себе под нос, ускоряя шаг по вытоптанной тропинке, ведущей к особняку.

Словно тень, скользнула к дому и, ловко взобравшись на подоконник, нырнула в распахнутое окно гостиной. Затаив дыхание, прильнула ухом к двери, убеждаясь в тишине коридора. Едва приоткрыв створку, просочилась в узкую щель и, словно испуганная лань, помчалась по длинному коридору к своим покоям. Несколько томительных минут, и вот я уже в комнате. Стремительно сорвав с себя пыльную одежду, кинулась в ванную. Прохладные струи воды смыли усталость, и, накинув легкую ночную рубашку, я рухнула на мягкую перину.

Хромус, свернувшись калачиком, мирно посапывал на подушке. Пришлось его разбудить.

— Влипла я по самое не могу, — прошептала я, с отчаянием зарываясь в пуховое одеяло. — Яким меня застукал… Завтра же доложит старшей жене Петра Емельяновича.

— Не кисни… Выкрутимся, — сонно пробормотал Хромус, сладко зевнув и причмокнув, словно пережёвывая невидимые остатки пищи.

Хотя «лента» и не была плотоядной, она черпала энергию из окружающего мира, словно губка, впитывая свет. Или же поглощала сафиры, превращая их мерцающее сияние в силу, возвращающую ей бодрость после схваток с чудовищами.

Послушав верного друга, я повернулась на бок, и сон сморил меня мгновенно. Утром, едва успев пригубить парного молока, я заметила странный взгляд Глафиры. Она склонилась ко мне и прошептала, словно боясь быть услышанной: — Ваше сиятельство, Надежда Викторовна просит вас к себе. Позвольте проводить.

Тяжело вздохнув, я промокнула губы салфеткой и, поднявшись из-за стола, направилась в гостиную, предчувствуя непростой разговор. Глафира привела меня в зал, и, к моему изумлению, я увидела там все семейство Соловьевых в сборе. Две жены Петра Емельяновича, тугодум Михаил, язвительная Светка и статная красавица, очевидно, жена Дмитрия.

Десять пар глаз, словно рентгеновские лучи, пронзили меня насквозь.

— Скажи-ка мне, Катерина, — голос Надежды Викторовны звучал, как скрежет металла, — это правда, что ты, облачившись в мужской наряд, бегаешь по полигону ночью?

— Правда, — ответила я, сохраняя ледяное спокойствие. — Телом слаба, вот и решила укрепить дух упражнениями. А мужской наряд… В платьях по снарядам не полазаешь, да и не побегаешь.

— Выходит, Яким правду молвил, — протянула она, — не юродивая ты, а девица с разумом. И давно ли ты всё постигать начала?

— Не ведаю, — пожала плечами, делая вид, что наивна. — Как себя помню, такой и была.

— Вот как… Может, тогда поведаешь нам о своей жизни? — не унималась баронесса, словно плела паутину допроса.

— Да что о ней рассказывать? — развела руками, импровизируя на ходу. — Лишь чудище вспоминается, зверь огромный, на пса похожий. Ударило лапой, и полетела я кубарем, боль адская в голове, потом тьма… А очнулась — вокруг люди чужие. Так и прозрела, наверное.

— Стало быть, удар по голове на рассудок твой повлиял, — заключила баронесса, прищурив глаза.

Отвечать ничего не стала, пусть всё додумывают сами.

— Так она воровка, а еще книги в библиотеке брала! — взвизгнула Светлана, соскочив с дивана и ткнув в меня пальцем, словно клеймом пометила.

— Тебе что, старого тряпья жалко? — поинтересовалась я, поражаясь, сколько яда вместилось в эту юную особу.

— Светлана, веди себя прилично, — одернула ее мать и тут же объявила, словно приговор зачитала: — Раз разум твой ясен и ты всё понимаешь, переходишь под опеку будущей свекрови. Воспитанием твоим отныне занимается Софья Николаевна.

С этими словами она поднялась с кресла, взяла дочь за руку и, гордо вскинув голову, направилась к выходу.

Следом за ней, не проронив ни слова, поднялась с дивана ее невестка. Бросив на меня взгляд, полный презрения, словно я была жалким насекомым, она последовала за ними. В комнате остались мы втроем.

Михаил явно скучал. Достав из кармана баранку, он тайком откусил от нее кусочек и тут же спрятал обратно в потайное место, словно боялся, что ее от него отберут.

Софья Николаевна впилась в меня ледяным взглядом, обжигающим хуже огня, а затем, с деланной задумчивостью, произнесла:

— Завтра мои девочки с учебы приезжают, будешь вместе с Глафирой им прислуживать. Заодно и манерам научишься.

В памяти тут же всплыл разговор с Глафирой. «Алена и Василиса, девицы тринадцати и пятнадцати лет от роду, — говорила она, — капризнее Светки в сто крат, настоящие юные ведьмы!»