Адвокат Империи 16 (СИ). Страница 44

После этих слов на лице Князя появилась улыбка.

— Ты не ему не смог отказать, Саша, — поправил меня он. — Ты машине не смог отказать. И самому себе.

— Ну, и это тоже, — не стал я спорить. Пусть это и будет лицемерно или двулично, но он был прав. В конце концов, человек я или кто?

Немного подумав, протянул ему ключи, от чего Князь вопросительно посмотрел на меня.

— Хочешь, чтобы мои ребята её проверили? — уточнил он.

— В том числе. И по документам тоже пробейте. Вообще целиком. Не то, чтобы я совсем уж не доверял Артуру, но…

— Но ты не забываешь о том, чей он сын, — закончил за меня Князь и взял ключ.

— В точку. Не хочу потом напороться на проблемы, о которых мог бы узнать заранее. Случай с Молотовым меня кое-чему научил.

— Молодец. Предосторожность никогда не помешает.

Попрощавшись с ним, я поднялся к себе в комнату, помылся и завалился спать. Ну, точнее упал в кровать. А затем лежал, глядя в потолок, так как сон совсем не шёл. Вот ни в какую.

Сначала мысли крутились вокруг машины. Словно тихие шепотки, побуждающие меня снова одеться, взять ключи у Князя и опять поехать кататься. Ей богу, как ребёнок, которому подарили новую игрушку.

Этот порыв я яростно задавил в зародыше. Человек должен быть хозяином своих страстей, а не наоборот… Угу, сказал тот, кто не смог этим самым страстям отказать.

Затем, как только я немного успокоился, в голову полезли уже другие мысли. Например о том, что в постели с Кристиной я заснул куда быстрее. Да и вообще, кровать казалась какой-то чересчур большой для меня одного. Когда мы ночевали тут с Викторией, такого ощущения, как бы смешно ни было, у меня не возникало. Как и проблем с тем, чтобы заснуть.

Это всё отдых. Определённо отдых! Раньше я просто метался от решения одной проблемы к другой, жертвовал сном ради работы. Вот и засыпал едва голова касалась подушки, проваливаясь в сновидения. При этом уставал так, что едва только открывал глаза, как сны рассыпались разноцветными конфетти и моментально вылетали из памяти, словно их и не было.

А сейчас…

Повернул голову и взял в руку лежащий на тумбочке мобильник. Половина третьего утра. А сна ни в одном глазу.

А ведь завтра на похороны Григория ехать.

Заснул я только к половине пятого…

В этот день не было снегопада. Не было пасмурности. Небо не затягивали мрачные и тяжёлые свинцовые тучи. Нет. Похороны Григория проходили пусть и в морозную, но ясную погоду под ярким солнечным светом. В каком-то смысле это даже выглядело символично. Всю неделю погода стояла отвратная, будто сам мир грустил об ушедшем из жизни человеке.

Я приехал туда заранее. На такси. Мою крошку люди Князя забрали ещё с утра, отвезли её на эвакуаторе в одну из автомастерских, работникам которой Князь не только доверял, но и хорошо приплачивал. А я давил в душе порывы поехать вместе с ней. Просто на всякий случай, чтобы проследить, что с ней не сделают ничего плохого.

Но делать нечего. Я сам его об этом попросил. В итоге собрался. Оделся. К половине двенадцатого вызвал себе такси и поехал.

Прощание с Григорием проходило в кафедральном соборе в старом центре города. Похож на знакомый мне Исаакиевский, но отличающийся более пышной архитектурой и большей помпезностью. Впрочем, меня эти архитектурные изыски нисколько не тронули. Я и в прошлой жизни был убеждённым атеистом и никогда религией не интересовался. Верующий адвокат. Это даже звучит немного смешно.

Нет. Куда больше меня поразило то, сколь много людей пришли проводить Григория Распутина в его последний путь.

Площадь оказалась заполнена до предела — людское море, казалось, тянулось до самых фасадов, заполнив мостовую, ступени и даже крытые галереи стоящих по краю окружающей собор площади домов. Прохладный зимний воздух стоял густой, неподвижный, как будто сам город затаил дыхание.

Но больше всего меня поразили люди. Собравшиеся плечом к плечу, они так сильно отличались друг от друга. Кто в старых куртках, кто в дорогих пальто, но всех объединяло одно выражение — тихое, тяжёлое внимание. Никто не говорил громко — лишь редкое покашливание, шелест ткани и мерное позвякивание колокольчиков у стоящих на карауле вокруг собора Императорских гвардейцев. Мне вообще казалось, что над площадью вокруг храма повисла тяжёлая и мрачная тишина, сквозь которую едва слышалось тихие перешёптывания и всхлипы.

Странно. Я ожидал, что будет куда громче. Что люди будут обсуждать случившееся. Будут говорить друг с другом. Но — нет. Даже те редкие, кто порывался снимать происходящее на камеры своих телефонов, казалось, делали это тайком, осторожно, чтобы не помешать другим.

Люди хотели выразить своё уважение ушедшему, и окружающие их уважали это желание.

Когда гроб вынесли из ворот, толпа словно качнулась, и над ней прошёл едва уловимый вздох — не плач, не крик. Это сложно описать. Единое движение живых, которые вдруг ощутили, что прощаются не просто с человеком, а с эпохой, частью чего-то большего, чем их собственная жизнь.

Они прощались с кусочком истории их Империи. Кто-то шептал слова молитвы, кто-то просто стоял, глядя в землю. И в этом молчании было больше уважения, чем в самых торжественных и возвышенных речах.

Стоя с краю от фасада храма, я увидел её. Елена вышла следом за несущей гроб процессией. В длинной и чёрной траурной одежде. Рядом с ней, в похожем одеянии, шла Ева со своим отцом, сопровождая подругу. И только следом за ними из высоких дверей храма вышла остальная процессия тех избранных, кого допустили внутрь. Десятки… нет, даже сотни аристократов. Они тянулись вслед за Еленой Распутиной в своих чёрных траурных костюмах, будто живое продолжение её платья.

Вон, следом за Распутиной и Армфельтами шли Меньшиков и Румянцев. За ними я увидел Лазаревых почти в полном составе. Павла. Валерию. Их сыновей. Всех, кроме Насти. Видел графов Филатова и Смородина. Следом за ними вышел Браницкий — вот уж кого не ожидал увидеть. Спокойного и мрачно молчаливого. Даже Волкова приметил. Максим в чёрном костюме вышел из собора одним из последних, шагая в гордом одиночестве.

Но лица знакомых мне аристократов — лишь капля в море. Куда больше было тех, кого я не знал. Даже примерно не стал пытаться сосчитать их. На первый взгляд из храма вышло человек триста, если не больше. Да нет. Точно больше.

И далеко не у всех на лице царило скорбное выражение. Многие о чём-то переговаривались. Я даже заметил парочку женщин в пусть и строгих, но роскошных нарядах, которые шли последними и о чём-то переговаривались с улыбками на лицах.

Не знаю, что именно стало причиной их веселья, но меня это… не возмутило, нет. Скорее покоробило.

Окружающая собор толпа расступилась, давая процессии и идущим за ней людям свободно пройти к машинам. Многие кидали на дорогу перед несущими гроб цветы. Сначала их были единицы. Я собственными глазами видел, как невысокий мальчуган — может быть, семи или восьми лет — бросил перед собой одинокую алую розу.

А следом за ним это же стали делать и остальные.

Любовь. Скорбь. Гордость. Злость. Воодушевление. Всё это я видел на лицах собравшихся здесь людей, пока они бросали прекрасные цветы на пути несущих гроб.

Медленно, но верно полоса чёрных плит, которые покрывали площадь, превращалась в багряное море от рассыпающихся по ней цветов. Те, кто стояли в толпе позади, просили других передать их ближе. Какие-то из цветков были перевязаны лентами. К стеблям других крепились маленькие записки с пожеланиями.

Каждый вкладывал в этот жест что-то своё. И, что характерно, многие из них говорили слова поддержки одинокой девушке, что шла следом за телом своего деда. Не кричали. Именно говорили. С теплотой. С любовью и состраданием.

На моих глазах парочка девочек пролезла под невысоким ограждением и подбежала к Елене с букетом цветов, протягивая их растерянной девушке.

Даже со своего места я видел, как она плачет, пусть и с улыбкой на лице.