Черный ратник (СИ). Страница 21

— Свой сбор, — пояснил он, ставя кружку передо мной. — Зверобой, душица, немного иван-чая. Успокаивает нервы и заживление ускоряет.

Он положил на льняную салфетку ломоть черного хлеба и кусок сыра с крупными дырками. Я не стал церемониться. После смотра и боя с Громовым есть хотелось сильно. Хлеб оказался чуть черствым, а сыр солёным и немного островатым. Чай обжёг губы, но по телу растеклась волна тепла. Напряжение долгого дня понемногу отпускало.

Пантелеймон сидел напротив, медленно потягивая отвар из своей кружки и наблюдая за мной.

— Орден куёт инструменты, — вдруг заговорил он, — и распоряжается ими так, как захочет. Иногда использует, а иногда губит.

Я взял ещё ломоть хлеба и принялся активно жевать.

Пантелеймон допил свой отвар и поставил кружку на стол с тихим стуком.

— Любая сила, что даётся свыше, будь то аура ратника или моя магия, всегда требует платы. Иногда платишь ты, а иногда те, кто рядом.

Он встал как раз, когда я успел дожевать хлеб. Я допил отвар, чувствуя, как горечь на языке сменяется долгим сладковатым послевкусием.

Он проводил меня до дверей.

В главном зале работала сероглазая девушка. Сестра милосердия, которую загнали на крышу дворяне. Она намывала одно из широких окон. За едой я её и не заметил.

Всё ещё босая.

— Понравилась? — неожиданно спросил Пантелеймон.

— Да хрен его знает, — честно признался я. — Спасибо за помощь.

— Постарайся к нам не частить, — Пантелеймон открыл дверь, и я вышел наружу. — А если зачастишь, то придётся угощать тебя чаем, так что не забудь сладости.

Я кивнул. Пантелеймон закрыл дверь, отрезав меня от приятно пахнущего спокойного пристанища и вернув в суровый жёсткий мир снаружи.

Прислонившись к стене у окна, меня уже ждал Олаф. Видимо, разобравшись с казармой, он решил не оставлять меня одного в незнакомом месте.

— Готов? — спросил его я.

— Я-то готов, — усмехнулся однорукий. — А вот ты не поверишь, с кем тебя жить определили.

Глава 9

Светлые стены лазарета остались за спиной. Мы с Олафом шагали по Цитадели.

— Держи, — Олаф протянул мне свёрнутую в трубочку бумагу.

Я принял её и заглянул внутрь. Это оказалась нарисованная от руки карта цитадели с бастионами, казармами, плацем и многим другим.

— Спасибо, — коротко кивнул я.

В реальности, в отличие от рисунков, цитадель была суровой. Мы шли мимо тренировочных площадок, где подмастерья глухо били по тренировочным манекенам, а ратники сходились друг с другом под аккомпанемент звенящей стали. Свистели тетивы, а на земле красовались мокрые следы сапог. Всё сливалось в ровное рычание огромного зверя: Ордена.

Олаф нёс свой мешок одной рукой, на лице застыло привычное спокойствие.

Мы прошли под аркой, где на чернеющем камне красовался знак: скрещённые клинки над волчьей головой. На воротах были свежие вмятины.

Внутренний двор жил своей жизнью. На помосте тренировались подмастерья, кто-то падал, кто-то орал. Наставники мелькали между ними, как волки среди щенков, проверяя, кто был крепче. Я вдруг поймал себя на мысли, что так и должно быть, а слова Пантелеймона обрели смысл. Орден — не храм, а кузня. И мне это чертовски нравилось.

Казарма, куда меня определили, стояла у стены. Это было длинное здание из тёмного камня с узкими окнами. Здесь же, у порога, ждали двое ратников в латах, с лицами, скрытыми под забралами. Только глаза были видны, тёмные и усталые.

— Ну, добро пожаловать в новую жизнь, — усмехнулся Олаф и хлопнул меня по плечу. — Мне сюда не положено.

Было логично, что оруженосцы и слуги жили в другом месте, отдельно от будущих ратников.

— Так с кем меня заселили? — спросил я.

— Сам узнаешь, — махнул рукой Олаф. — Когда освоишься, начнём тренировки.

Олаф развернулся и зашагал прочь.

Я согласно кивнул. Сам понимал, что мою ауру здесь рано или поздно обнаружат, а мне нужно было, чтобы это произошло именно поздно.

Я подождал, пока широкая спина Олафа удалится, и шагнул внутрь.

В полумраке коридора меня встретил дежурный «Ворон». Он выдал мне сверток с бельем и махнул рукой в конец коридора.

— Восьмая комната. По списку, ты и Громов. Не деритесь пока, — бросил он, уже отворачиваясь.

Я лишь усмехнулся про себя. Олаф мог бы и сказать, что мне придётся жить с недавним противником.

Внутри казармы царил гул разговоров и смех. Я прошёл к своей комнате и толкнул дверь. Внутри было не особенно просторно, но места хватало. Стояло две койки, два стула, у кроватей был ящик для вещей, а ещё под узким окном красовался крепкий стол.

В общем, комфортное жильё по сравнению с некоторыми местами, где мне приходилось оставаться в прошлой жизни. Громов уже был внутри, он сидел на своей кровати и куском тряпки оттирал грязь с сапога.

Вот только он был не один. Напротив, на свободной койке и на табуретах развалились трое. Те самые дворянчики, которые бросали камни в помощницу лекаря. Они оживлённо болтали, разложив на моей постели карты и явно чувствуя себя хозяевами положения. При моём появлении их разговор резко оборвался, а шестеро глаз уставились на меня с немым вызовом.

Я остановился на пороге, медленно перевёл взгляд со всех лиц на свою, заставленную чужими вещами кровать, а затем на Громова.

— Кажется, кто-то ошибся дверью, — произнёс я спокойно.

Главарь, парень с бородкой и хвостом, лениво приподнялся на локте и оскалился.

— О, а вот и наш герой-победитель. Мы в гости к соседу зашли, а тут, видишь ли, свободно было.

Я смотрел на этот детский сад с лёгким удивлением. Уж слишком сильно контрастировали спокойный и серьёзный Громов с тремя раздолбаями. А вроде и один, и другие были аристократами.

— Теперь занято, — я сделал шаг вперёд. — Убирайте своё барахло.

Один из прихвостней, невысокий детина, фыркнул.

— А ты кто такой, чтобы приказывать?

Отвечать я не стал, просто подошёл к кровати, взял простыню за край и встряхнул её. В итоге карты разлетелись по всей комнате, и большая часть оказалась на полу. Повисла гробовая тишина. Даже Громов перестал тереть сапог.

Главарь аристократов медленно поднялся. Он больше не скалился, лишь крепко сжал зубы.

— Ты сейчас сам в грязи ползать будешь, — прошипел он.

И тут раздался низкий, похожий на раскат грома, голос.

— Соловьёв, вали отсюда.

— Чего? — взорвался главарь, которого назвали Соловьёвым. — Мы же…

— Твоя келья где? — Громов наконец поднял голову. Его тёмные глаза были спокойны. — Вот и неси своё дерьмо туда. Мешаете.

Громов не вставал, не сжимал кулаки. Ему не нужно было бросать громких слов или угроз. Он просто констатировал факт. И Соловьёв понял, что силы изменились. Его взгляд метнулся от неподвижного Громова ко мне, стоящему с видом полного безразличия. Соловьёв сам загнал себя в ловушку. Уйти было унизительно, а остаться значило начать конфликт с Громовым, что было откровенно глупо.

— Ладно, — сипло выдохнул он, с ненавистью глядя на меня. — Но это не конец. Ты у нас попляшешь, особенно на испытаниях. Обещаю.

Он грубо толкнул своих приятелей. Те, пробормотав ругательства, стали собирать свои вещи. Через минуту они вышли, хлопнув дверью. В комнате, которую Громов назвал кельей, снова стало тихо. Я снял с плеча вещевой мешок и принялся обустраиваться.

— Я бы и сам справился, — сказал я Громову то, что на мужском языке означало «спасибо».

Громов лишь что-то неразборчиво хмыкнул в ответ.

— Да достали, — после паузы пробурчал он. — А ты хоть драться умеешь.

Я ожидал в этот день построения или инструктажа, но, похоже, водоворот орденской жизни начинал втягивать подмастерьев медленно и методично. Поэтому я по большому счету остаток дня изучал карту и бродил по цитадели. Точнее там, где подмастерьям было разрешено бродить. Больше провокаций ни от дворян, ни от простолюдинов не было, и день закончился спокойно.

Я лёг спать в боевой готовности, с клинком под рукой. Громов несколько раз косился на меня, но говорить ничего не стал.