Хозяйка старой пасеки 3 (СИ). Страница 32

А вот Данилка смотрел на меня с неподдельным любопытством. Я встретилась с ним взглядом.

— Говори.

— Барышня, дозвольте спросить. — Он замялся, подбирая слова. — Как вы все это считаете? Я подумал, если заранее все знать, можно же куда бережливей кипелку… да и вообще все тратить. Будьте добренька, научите.

В детстве я ненавидела, когда взрослый, не желая объяснять, отделывался фразой «вырастешь — узнаешь». Когда выросла, привыкла считать, будто ребенку, а тем более подростку можно объяснить что угодно на доступном его разуму уровне.

Но как объяснить любознательному мальчишке, который никогда не слышал про таблицу умножения, вычисление площадей?

Все же я попробовала.

— Смотри. Когда хозяйка печет хлеб, она примерно знает, сколько в ее кадку нужно насыпать муки, сколько налить воды и сколько закваски оставить, чтобы получилось хорошо.

Он кивнул.

— Вот и с кипелкой так же. Мало возьмешь — проплешины на стене останутся, много — раньше времени осыпаться начнет. Умные люди пробовали так и этак, и получилось у них, что если взять участок стены в ширину аршин и в высоту аршин, кипелки понадобится фунт с четвертью. Мы с Сергеем Семеновичем измерили, сколько таких участков, — я положила аршин на траву и продемонстрировала, — помещается на стенах погреба. Значит, столько же раз нужно взять по фунту с четвертью.

— Сложно, — вздохнул Данилка.

— Сложно, — согласилась я. — С непривычки. А когда привыкнешь, понятно. Все равно что топором работать. Только счет тебя по ноге не стукнет, если промахнешься.

— А этому вы тоже будете учить? И где смотреть, и как считать?

— Буду.

Впору начинать составлять учебный план. Чтение, чистописание, арифметика… Азы биологии, физики и химии — в той мере, в которой они применимы в повседневной жизни. География? Пожалуй, не стоит рассказывать детям, которые выберутся из своей деревни в лучшем случае до уездного города, о дальних странах и людях, в них обитающих.

Или стоит?

— Глафира Андреевна? — осторожно окликнул меня Нелидов.

Я опомнилась, сообразив, что таращусь в пространство, вцепившись в аршин.

— Простите. Задумалась. — Я обернулась к парням. — Продолжайте работу, как закончите, пошлите за мной. Кузька, беги в дом, принеси ковш с водой в хозяйственный сарай. Сергей Семенович, вы мне поможете.

Чтобы вскрыть бочку, пришлось сбить верхний обруч и подцепить крышку долотом. Белые комки ничем не пахли, но это ни о чем не говорило. Вернулся Кузька с водой, я соскребла щепкой немного порошка и бросила его в воду. Порошок зашипел и запенился, как ему и полагалось. Значит, то, что надо.

Я велела собрать по сараю все подходящие емкости. Лучше всего подошло бы что-то вроде противней или неглубоких ящиков — чтобы увеличить площадь контакта с воздухом. Однако ничего подобного в сарае не нашлось. Зато обнаружились залежи горшков с отбитыми краями, рассохшихся лоханей и треснувших долбленых корыт. Я велела Кузьке перетащить их к омшанику и попросила Нелидова пока снова закрыть бочку. Известь гигроскопична, и незачем ей находиться на воздухе. Да и мальчишкам проще будет перекатить один бочонок, чем таскаться туда-сюда с кучей емкостей.

Уже отдав распоряжения, я запоздало сообразила, что дворянин может счесть это «черной» работой, не подобающей ему по статусу. Но даже если управляющий так и подумал, виду не подал — приладил на место крышку и подбил обруч молотком, засаживая его на место.

— Спасибо за помощь, — сказала я управляющему. — Возвращайтесь к своим занятиям.

— Не за что, Глафира Андреевна, — поклонился он.

Я вышла во двор. Полкана не было видно — похоже, присматривал за мальчишками. Мурка выбралась из сарая, потерлась о мою юбку. Я почесала ее за ухом.

Чем заняться, пока мальчишки возятся с импровизированными трубами? Найти Стрельцова и обыскать еще одну комнату? Самой поискать жаровни и расставить их пока в погребе? Проверить, как справляются девочки на кухне? И где Варенька? Занята своей книгой или чего похуже?

Мурка потянулась и разлеглась на солнышке. Я мысленно хихикнула: вот чем мне нужно заняться на самом деле. Хотя бы минут пятнадцать, прежде чем снова куда-то бежать.

Я устроилась на скамье под яблоней, но понежиться на солнышке мне не дали.

— Глаша, что ты делаешь! — возмутилась невесть откуда взявшаяся Варенька. — Немедленно уйди в тень, или скажи, где твоя парасолька, я принесу. Испортишь лицо, и как потом выводить веснушки?

— Простоквашей и петрушкой, — пожала плечами я.

— И все равно! Лучше сразу укрыться от солнца, чем потом ходить пестрой, как перепелиное яйцо!

Неугомонная барышня умчалась в дом, едва не сшибив с ног Пелагею. Та поклонилась мне, замерла, выжидая.

— Говори, — разрешила я.

— Барышня, прощения просим. Стешке моей в голову втемяшилось грамоте учиться. Так ежели она к вам с просьбой придет, гоните. Нечего ей на баловство время тратить.

Что ж, этого следовало ожидать. Мать наверняка знает свою дочь и пытается подстраховаться на случай, если та заупрямится.

— Почему баловство? — спросила я, хотя уже знала ответ.

— Потому что господам подобает. У них и книжки есть, и время их читать. А нашей сестре что? Разве от книжек дети крепче родятся? Или дела домашние сами делаются?

Я вздохнула — который раз в этом мире. Я уже пошла наперекор Стрельцову, отдав Вареньке письма. Сейчас, на трезвую голову, это не казалось таким уж хорошим решением. Стоит ли помогать Стеше идти наперекор материнским словам?

Ладно, попробуем по-другому.

— Ты права, — кивнула я. — Книжка каши не сварит и огород не засадит.

Пелагея разулыбалась, а я продолжила:

— Ты права и в том, что для господ грамота — забава, а крестьяне и книг-то не видят. Только вот какое дело. Грамота не только для развлечения, она прежде всего для дела нужна.

— Какого еще дела?

— Возьми хотя бы хозяйство. Записывать, сколько чего потрачено, сколько прибыло. Три года этого никто не делал, и прежний управляющий вместе с экономкой все эти годы меня обкрадывали. Записывала бы я, поймала бы за руку куда раньше.

Прасковья покачала головой.

— Эх, барышня, это вам, господам, есть что считать да что записывать. А у простой бабы все в одном сундуке умещается. Там и воровать-то нечего, не то чтобы записывать.

— А разве вы холсты не помечаете, чтобы пока стираются да сушатся, не украли? — не сдавалась я.

— Помечаем, конечно. Да для этого грамота не нужна.

Попробую зайти с другой стороны.

— А что дочери на приданое отложено, в том же сундуке? Обо всем помнишь и с тем, что на свое хозяйство, не перепутаешь?

— Для приданого у всех моих девочек свои сундучки есть. — В голосе Пелагеи послышалось легкое удивление переменой темы. — Как первое полотенце сама подрубит, туда на приданое и положит. И потом складывает.

— Если есть что положить.

Женщина помрачнела.

— Стеша твоя — девка умная и работящая, такую кто угодно замуж возьмет, и не посмотрит, что рябая. С лица воду не пить. Да только приданого у нее осталось лишь то, что при свекре твоем успели собрать, верно? — Кажется, я нашла нужный аргумент. — Сейчас вот сколько-то змеек у меня заработает, добавит, что сможет. А помнишь, ты когда за нее просила, говорила, что господским блюдам она не научена? Как ты думаешь, что мне проще — самой объяснять или сказать: вот, мол, книга, где знаменитый повар все-все описал, как правильно делать, читай да повторяй?

— Да неужто вы мою Стешку прогнать задумали? — всполошилась женщина.

— Прогонять я ее не собираюсь. Но все же подумай, какую работницу мне легче найти? Девку, которая умеет полы мыть да кашеварить, или ту, которая грамоте разумеет?

— Так зачем вам грамотная работница-то?

— Как это зачем! Записать что, когда у меня руки заняты.

— Акулька, змея подколодная, сперва напросилась, а теперь подсиживает! — воскликнула она.

Похоже, Стеша уже успела нажаловаться матери на подругу.