Хозяйка старой пасеки 3 (СИ). Страница 23

— Продолжим после завтрака.

Полкан выбрался из-под кровати и шумно отряхнулся. Сиганул на ноги Марьи Алексеевны.

— Я же просила не лазить в кровать с пыльным пузом, — проворчала я.

Марья Алексеевна повела под животом Полкана. Поток воздуха стряхнул пыль и выдул в окно.

— Вот и все, теперь пузо не пыльное, — сказала она.

— Балуете вы чужого пса, — неодобрительно покачал головой исправник.

Я хотела ему поддакнуть, но мимолетную мысль тут же вытеснило озарение.

Поток воздуха. Перепад температур — как тот магический фен, когда мы сушили волосы.

— Есть! — завопила я. — Бро…

Я осеклась. Открыли ли здесь броуновское движение?

— Что, простите? — переспросил Стрельцов.

— Бродячие молекулы, — попыталась я выкрутиться.

Теперь все присутствующие изумленно смотрели на меня.

— Ай, не обращайте внимания. Мысль в голову забрела и осенила.

Разные материалы реагируют на температуру по-разному. Значит, и молекулы будут двигаться по-разному. И магия будет по-разному их воспринимать.

Я подняла руки ладонями вниз, точно так же как Стрельцов. Значит, магия, огонь, тепло. Пол стал прозрачным.

Я двинула пятно под кровать, до места, где лежал Полкан. Все то же — лаги, утеплитель, брусья…

Силы исчезли мгновенно. Я пошатнулась, и Стрельцов подхватил меня под локоть.

— Глафира Андреевна, нельзя же так безрассудно экспериментировать!

— Да, Глашенька, похоже, чай с медом понадобится прежде всего тебе, — покачала головой Марья Алексеевна. — Ты уж присмотри за ней, граф.

— Присмотрю, — кивнул Стрельцов. Подставил локоть. — Обопритесь на мою руку, пожалуйста.

Я помедлила.

— Будет куда неприличнее, если вы упадете с лестницы, — сказал граф, будто читая мои мысли. — Обопритесь, или я на правах исправника посажу вас под домашний арест в вашу спальню, пока не пройдет слабость от магического истощения.

Пришлось подчиниться — под смешок генеральши и довольное виляние хвостом Полкана.

— Я пришлю к вам девочек с завтраком, — пообещала я.

— Непременно, Глашенька, непременно.

Как ни противно было признавать собственную слабость, поддержка Стрельцова на лестнице стала необходимой. В голове у меня звенело, перед глазами плясали мошки, и немного пошатывало. Все же виснуть на исправнике слишком уж откровенно не хотелось, и я вцепилась в перила. Однако обмануть удалось только саму себя.

— Не пытайтесь сделать вид, будто вам лучше, чем на самом деле, — мягко сказал Стрельцов. — Я знаю, что такое магическое истощение.

Судя по всему — гипогликемия и резкое снижение артериального давления. Но вслух об этом лучше не говорить.

— Тогда мне придется сделать вид, будто я мешок с мукой, — попыталась отшутиться я. — А вы тоже устали после обыска.

— Значит, вы будете самым легким и милым мешком с мукой из всех, что мне доводилось видеть.

Я залилась краской, мысленно ругнулась: как мало, оказывается, надо, чтобы смутить юную барышню.

— Я совершенно не устал. Всего лишь обыск одной комнаты. Я привык рассчитывать свои силы, в отличие от вас. Магия — не игрушка, Глафира Андреевна, с непривычки вы могли потерять слишком много сил.

— Откуда возьмется привычка, если не тренироваться? — возмутилась я. — Любое незнакомое дело, хоть письмо, хоть приготовление еды, требует много сил поначалу, пока не сформируется навык.

— Разумеется. Однако письмо безопасно…

Не уверена. Что написано пером… и так далее.

— … в отличие от магии. Разве вам мало благословения? Зачем рисковать, изучая стихии?

— Жизнь — вообще дело рискованное, с печальным исходом, — фыркнула я. — Это ж не повод не жить.

Он покачал головой.

— Не передергивайте. Речь идет о вашей безопасности, а не о философии бытия.

— Безопасность? Этот мир, подкидывая очередную неприятность, не слишком спрашивает, предпочитаю ли я безопасность. Благословение выглядит отличной штукой, но вы остановили медведя не им, а огнем. И от Савелия…

— Глафира Андреевна, бога ради! Чтобы отбиваться и рисковать жизнью, есть мужчины!

— Есть, да не про нашу честь, — проворчала я.

— Не наговаривайте на себя и не оскорбляйте меня.

— Я не хотела вас оскорбить. Но давайте посмотрим правде в глаза. Даже отец или муж не может быть рядом непрерывно. Даже нанятый телохранитель, который будет следовать за мной будто тень, не станет сопровождать меня… в некоторых ситуациях.

— Давайте посмотрим правде в глаза, — согласился он. — Чтобы вы могли всерьез потягаться с опытным боевым магом, понадобятся годы упорных занятий. И все равно он останется сильнее физически.

Я вздохнула.

— Куда-то нас с вами не туда понесло, Кирилл Аркадьевич. На самом деле я не собираюсь отбиваться стихийной магией от Кошкина или какого-нибудь последователя Савелия, не с утра будь помянут. И уж тем более не собираюсь кидаться огненными шарами в любого, кто мне не понравится.

— Тогда зачем?

— Мне интересно.

— Это ответ на вопрос «почему», а не «зачем», — не унимался он.

— Не бывает бесполезных знаний и бесполезных умений. — Я улыбнулась. — Вот, скажем, это умение видеть сквозь стены — отличный способ проверить, чем занят внезапно притихший ребенок. Любая мать вам скажет: если там, где находится ребенок, вдруг стало тихо — он явно занят чем-то потенциально разрушительным и чаще всего опасным.

— Особенно если нянька отвлеклась или уснула, — рассмеялся он. — Но все же, прошу вас, не экспериментируйте в одиночку. Пусть рядом будет кто-то, кто сможет остановить вас или помочь. Магическое истощение — это не просто усталость. Так можно навсегда лишиться магии, но это полбеды. Можно лишиться и жизни.

Я кивнула.

— Спасибо за предупреждение, я буду помнить об опасности.

Как, оказывается, приятно верить, что о тебе беспокоятся.

— Но тогда и вам не стоит увлекаться магическим обыском. Дом большой, а сил у вас, не в обиду будь сказано… — Я замялась, пытаясь подобрать действительно не обидную формулировку. — Не бесконечное количество.

На лице Стрельцова промелькнуло что-то, что я не успела понять.

— Справлюсь.

— Вам виднее. Но, может быть, стоит отложить часть комнат на завтра.

Он развернулся ко мне.

— Хотел бы я знать: вы в самом деле беспокоитесь о моем здоровье — или о том, что я могу найти?

— Исправник — это не профессия, а образ мыслей? — хмыкнула я. — Четверть часа назад вы сказали, будто желаете, чтобы я больше вам доверяла. Но доверие возможно, когда оно направлено в обе стороны. Или невозможно вообще.

Я выпустила его локоть и шагнула на ступеньку ниже.

— Так что решайте сами, о чем я беспокоилась на самом деле — о вас или о том, что в каждой комнате у меня припрятано по парочке трупов и полпуда хатайской контрабанды.

Стрельцов придержал меня за плечо.

— Лестница еще не кончилась, Глафира Андреевна.

Я промолчала. Вырываться тоже не стала — глупо было бы потерять равновесие и в действительно сверзиться.

— Вы правы, исправник — это образ мыслей. Не самый привлекательный, как выясняется. — Он вздохнул. — И не самый последовательный. Одновременно помнить, что все могут быть не такими, как кажутся, и просить о доверии… — Он чуть крепче сжал мое плечо. — И все же мне не все равно, какая вы на самом деле. И не безразлично ваше беспокойство. — Он помолчал. — Спасибо вам за него. Простите. Я не привык к чужой заботе.

Продолжить обыск сразу после завтрака не вышло. Отец Василий, заверив мой отказ от наследства, попросил сопроводить его на пасеку, чтобы освятить ее. Вслед за ним потянулись и все домашние, кроме Марьи Алексеевны, разумеется. Не знаю, сильно ли отличался обряд от существовавшего в нашем мире, как-то не довелось мне в прошлой жизни присутствовать при освящении.

Я вслушивалась в такие простые и такие житейские слова молитвы — о помощи в трудах и делах насущных, о благословении дел рук человеческих и всякой жизни. Смотрела, как искрятся в лучах солнца капли воды, слетающей с кропила, и как размеренно сменяют друг друга пчелы у летков. Вдыхала запах свежей травы и луговых цветов. И где-то внутри зрела уверенность: я справлюсь. И с хозяйством, и с Кошкиным, чтоб его собаки драли, и с долгами.