Хозяйка старой пасеки 3 (СИ). Страница 16

— Не стоит, — улыбнулся он. — Чем вы намерены занять вечер?

— Здоровым сном. И вам от души советую поступить точно так же. Сегодня у всех был трудный день.

— Благодарю за заботу. Но перед тем, как мы разойдемся по своим комнатам — хотите изучить протокол осмотра тела?

Я вздохнула.

— Там есть что-то заслуживающее внимания?

Продираться через врачебный почерк и заковыристые термины не хотелось совершенно. Но вместо ответа Стрельцов собрал со стола бумаги и всунул их мне в руки.

Впрочем, почему «вместо»? Вполне себе очевидный ответ.

Почерк у Ивана Михайловича оказался вполне разборчивым — совсем не такой, как у врачей нашего времени. И формулировки не походили на канцелярско-протокольные. «При первоначальном осмотре тела покойного Савелия Никитича Кузьмина, мужеска пола, обнаружено…»

Дальше шло подробнейшее описание позы тела и положения конечностей, лежащих рядом предметов (злополучной колоды), со следами крови и прилипшими волосами, одежды и ее состояния вплоть до целости всех пуговиц и пыли на обуви, хотя мне всегда казалось, что такие вещи — дело Стрельцова.

«На затылке рана овальной формы с истечением крови и мозгового вещества…»

Следует ли мне скривиться, как это сделала бы любая приличная барышня на моем месте? Не стоит. Актриса я отвратительная, да и в приличные барышни не гожусь.

«При повторном осмотре обнаружены отломки затылочной кости, вдавленные в вещество мозга с размозжением оного и повреждением оболочек мозга, что и послужило причиной смерти».

Я еще раз перечитала описание. В самом деле, очень неудачно свалился: костные отломки разорвали твердую мозговую оболочку как раз в месте слияния сосудов, собирающих кровь от мозга. Такие повреждения несовместимы с жизнью.

«По обе стороны от грудины следы заживающих ожогов…» Хорошо я его приложила, даже стыдно немного.

А это еще что?

«На груди и левом надплечье повязка, пропитанная сукровицей и гноем. После удаления повязки обнаружена сквозная рана, проходящая через переднюю грудную мышцу в подмышечную впадину и далее сквозь широчайшую мышцу спины…»

И было очевидно, откуда взялась рана. Вот ведь повезло гаденышу! Под мышкой проходит крупный сосудисто-нервный пучок, попади пуля чуть иначе — и никуда бы Савелий не убежал. Правда, допрашивать бы снова было некого, однако Марья Алексеевна сейчас спала бы с целыми ребрами, а остальные не получили бы впечатлений, без которых прекрасно можно обойтись.

Хотя Варенька, наверное, с последней фразой бы не согласилась.

8

Я подняла голову. Зачем-то подровняла стопку бумаги, прогладила пальцем края — не выбивается ли где-то листок — прежде чем опустить на стол.

— Почему сейчас?

— Не понимаю вас.

— Перестаньте, Кирилл Аркадьевич. Все вы понимаете. Я не пыталась притвориться, что свежа как роза, бодра и готова разбираться с делами, пока они не закончатся. Очевидно, что я закончусь куда раньше дел.

Он повел рукой, словно собирался меня перебить, но я не остановилась.

— Не надо рассказывать мне, будто я прекрасно выгляжу и справлюсь со всем. Я не настолько дура, чтобы в это поверить. Я спросила, может ли дело подождать до утра. Вы вручили мне протокол, давая понять, что до утра дело не подождет. Однако я не вижу здесь ничего, что не могла бы узнать утром. Савелий мертв, это уже точно не изменится. Почему сейчас? Особенно если учесть, что и вам не помешал бы отдых?

Он улыбнулся, как кот, играющий с мышью.

— Прямой вопрос заслуживает прямого ответа. Потому что сейчас вы устали. Устали настолько, чтобы не следить за тем, что и как говорите. Вы правы, в этих бумагах нет ничего срочного. Савелий не воскреснет ни завтра, ни к скончанию времен. Что по-настоящему срочно — посмотреть, на что именно вы обратите внимание в этом протоколе, когда у вас нет сил притворяться невинной барышней.

И почему я не удивлена?

— У меня действительно нет сил притворяться прелесть какой дурочкой или хрупким цветком. И никогда не было. Поэтому я задам еще один прямой вопрос — вы и контрабанду хотите повесить на меня? Учитывая, что… как вы там сказали? «Хозяйка задает тон всему, что происходит в доме»?

Он промолчал, и это молчание было красноречивей любых слов.

— Что ж, спасибо за честность. — Я вспомнила еще кое-что. — И раз уж вы разоткровенничались за ужином — не расскажете заодно, сильно ли Кошкин пострадал от того диверсанта с гранатами?

— Почему Кошкин? — удивился он.

— Вы сказали, что грабили тех, кто возит чай, фарфор, шелка и так далее. Это хатайские товары, насколько я понимаю. Кошкин торгует чаем в нашем уезде.

Стрельцов ответил не сразу, как будто мой вопрос натолкнул его на какую-то мысль.

— Не совсем так. Он возит чай из Хатая через наш уезд в Белокамень. Минуя ярмарку в Великом Торжище.

— А заодно продает цыбик-другой местным помещикам.

Стрельцов кивнул, как-то отрешенно, словно продолжал что-то обдумывать.

— Так сильно ли он пострадал? — напомнила я.

— Куда меньше, чем конкуренты…

— … которых не стало после тех нападений.

— С чего вы взяли?

— С того, что мой управляющий сказал: раз я рассорилась с Кошкиным, мне придется самой ездить за чаем на ярмарку в Великое Торжище.

Стрельцов неопределенно покачал головой — ни да, ни нет.

— Честность заслуживает ответной честности. Возвращаясь к… — Он указал на протокол. — Вы не разочаровали, Глафира Андреевна. Ни испуганных охов, ни притворных обмороков. И внимательное изучение деталей ранений. Настолько внимательное, будто они о чем-то вам говорят.

— Они говорят мне о том, что человек, который едва не убил нас всех сегодня — мертв. Страху я натерпелась сегодня в омшанике столько, что на сегодня его запасы исчерпаны, и уж не буквы на листе бумаги способны их возобновить.

Я снова начала просматривать протокол.

— Что вы ищете теперь? — полюбопытствовал Стрельцов.

— Описание старых шрамов. Боевых ранений.

— Их нет.

Я покачала головой.

— Очевидно, что это Савелий лез тогда в дом. Однако то, как он вел себя в день вашего приезда, никак не вяжется у меня с образом опытного боевого мага, которого даже вы не смогли одолеть.

— Мне нравится это «даже», — хмыкнул исправник. — Я-то обычный человек. А что до Савелия… внешность часто обманчива. И чем искуснее хитрец, тем лучше умеет казаться не тем, кто он есть в действительности.

— Может быть, — проворчала я, старательно отгоняя ощущение, будто на самом деле исправник снова говорит вовсе не о Савелии. — Вам виднее, с вашей-то работой.

— Не расскажете мне, зачем бы он мог лезть в дом посреди ночи?

Я усмехнулась.

— Правде — представления не имею, что ему понадобилось — вы не поверите. Врать не вижу смысла. Разбирайтесь сами.

— Разберусь, будьте покойны. Надеюсь, вам не будут сниться кошмары этой ночью. Я бы себе этого не простил.

Нет. Спать. Немедленно. Потому что мне опять чудится намек в его словах. В этот раз — не на возможное преступление.

— После такого денька я буду спать как убитая. Чего и вам желаю.

— Спать как, — он выделил голосом это слово, — убитый — это прекрасно. Главное, чтобы действительно «как». — Он улыбнулся.

Я ответила такой же ехидной ухмылкой.

— Мне невыгодно, чтобы вас сменил другой исправник. Какой-нибудь тупой солдафон, который потащит меня в тюрьму за убийство тетушки… и ваше заодно. Вы по крайней мере умеете думать. Когда не цепляетесь к словам. И есть надежда, что вы найдете настоящего преступника. Доброй ночи.

— Доброй, — согласился он. — Тем более что следующий день будет не менее хлопотным, чем сегодняшний.

— Прошу прощения?

Что он еще приготовил?

— Мне придется обыскать магией весь дом. Зачем-то ведь Савелий в него полез. А вам придется за этим наблюдать, во избежание… недоразумений.

— Обыскивайте сколько вам заблагорассудится, — фыркнула я. — А насчет недоразумений… Мы снова возвращаемся к вопросу о вашей беспристрастности и моем доверии. Вы живете в этом доме не первый день.