Хозяйка старой пасеки 3 (СИ). Страница 14

— Ментальной магии не существует, — сухо заметил тот.

— Но есть женская мудрость.

— Вот уж чего во мне никогда не было, — фыркнула я.

— Жаль. Господь наделил нас страстями, но не забыл и наградить разумом, чтобы тот направлял страсти в нужное русло. Когда мы забываем об этом, взрослые разумные люди превращаются в детей, которые дразнят друг друга, играя в родительском саду. Беда в том, что взрослые игры куда опаснее.

Он не пытался просверлить меня взглядом, как исправник, в голосе звучала лишь легкая укоризна, но мне почему-то показалось, что священник видит меня насквозь.

Вместе с моими дурацкими и совершенно неуместными чувствами.

— Спасибо, отче, — поклонилась я. — Я буду помнить о даре господнем.

7

Стрельцов вылез из омшаника, как раз когда я закончила работать и размышляла — дожидаться ли его или отправляться вместе с Варенькой домой. Устала я как собака, даже на любопытство сил не осталось.

Исправник внимательно посмотрел на меня. Я выдержала его взгляд ровно столько, чтобы не казалось, будто я прячу глаза. Играть в гляделки я не собиралась. Как и гадать по его каменной физиономии.

Доктор появился следом за Стрельцовым. Неодобрительно посмотрел на свои испачканные туфли и начал шоркать ими о траву. Священник вылез последним. Он выглядел умиротворенным, будто грязь на обуви и подоле рясы его вовсе не касалась.

— Ничего необычного, — соизволил наконец сообщить Стрельцов.

— Ну и славно, — кивнула я, раздумывая, катить ли обратно тачку с инструментами самой или заставить кого-нибудь из людей. У Вареньки, кажется, подобных вопросов не возникало, потому что она взяла меня под руку, намереваясь развернуть к дому.

В самом деле, пусть мальчишки укатят. Р-р-аботнички.

Исправник решил вспомнить еще кое о чем.

— Что касается гидро… напомните, как вы это назвали?

— Глиняная прослойка, — улыбнулась я с видом «прелесть какая дурочка».

— Она есть, так что по весне можете не беспокоиться за сохранность содержимого погреба.

— Но из-за нее сохнуть будет долго, потому что воде некуда уходить, — заметил священник. — Надеюсь, в сундуках, которые там стоят, нет ничего ценного? Тогда можно будет просто оставить дверь открытой. Иначе все зарастет плесенью.

Я покачала головой:

— Ничего ценного нет, но я бы не хотела оставлять дверь открытой. Не ровен час, приблудится какая-нибудь животина и свалится. Жалко. Надо придумать что-то вроде решетки…

Хватит ли обрезков досок, пошедших на ульи? Герасим старался кроить дерево как можно экономнее…

Полкан, который все это время валялся в траве, положив голову на лапы, поднял ее и гавкнул.

— Хочешь сказать, что присмотришь? — хмыкнула я.

Он бодро завилял хвостом. Варенька рассмеялась, я тоже улыбнулась.

Послать кого-то из парней сколотить решетку? Но скоро станет совсем темно. Так ничего и не решив, я вернулась в дом. Расплатилась с мужиками, закончившими свою скорбную работу, и направилась в людскую.

— Вы хотели настоящего мужского дела? — заявила я подскочившим мальчишкам. — Завтра все, кроме Антошки, который идет с Герасимом, займетесь омшаником. Вынесете все, что там есть, на поверхность. Снимете всю мокрую землю до глины, насыпете песка. И сверху сухой земли. А то, что вытащите из ямы, отнесете к краю огорода, пересыпать компост.

Копорка — тоже органика, перегниет как милая. Заодно и навоз из навозника в дело пустим, нечего ему просто так воздух портить. В этом году огород уже не спасти, но ведь будет и следующий.

И после того, как мальчишки заменят земляной пол, нужно будет обработать омшаник серой, чтобы плесень не развелась в деревянных стенах, пока они сохнут. Заодно и от грызунов избавлюсь.

— Как прикажете, барыня. — Федька вытянулся «во фрунт», но получилось у него так потешно, что я едва скрыла улыбку.

— А что такое компост? — полюбопытствовал Данилка.

— Куча особым образом заготовленной гнили для огорода, — отмахнулась я. Заниматься прямо сейчас просвещением не было сил.

Мальчишки переглянулись с видом «опять барыня чудит». Придется все-таки объяснить.

— Земля в растения свои соки отдает. Чтобы она лучше восстанавливалась, надо хоть часть того, что взяли, вернуть. Поэтому сорняки, ботву по осени и прочее ненужное собирают, переслаивают навозом да землей и оставляют перепревать. Через полгода-год получается добрая жирная земля, которую потом хорошо на грядки добавить.

Данилка нахмурился.

— Дядька говорит, нехорошо навоз в поле закапывать, пусть и перепревший. Стебель у пшеницы да ржи выходит длинный, но слабый, ложится и зерно прорастает прямо в колосе.

— Правильно, потому что…

И как, спрашивается, объяснить неграмотным мальчишкам, что причина — в избытке азота, который пускает стебли в рост, при недостатке калия и фосфора, придающих им прочность?

— Потому что навоз сам по себе для растений слишком жирный. Это как человеку дать масло ложками есть.

— Вкусно… — вздохнул Кузька.

— Вкусно. Но съешь ты ложку, съешь две, а на пятой стошнит. Поэтому масло на хлеб мажут да в кашу кладут. А навоз нужно с золой, известью и костной мукой перемешать.

— Зола — это от дров, получается, мы то, что осталось от дерева, земле возвращаем, — задумался Данилка. — Костная мука — чтобы стебель крепкий, как кость, был?

— Можно и так сказать. То, что кости крепкими делает, сделает крепким и стебель.

Костная мука — источник фосфора и кальция. И если кальция вокруг сколько угодно — мел, известка — то другой относительно доступный источник фосфора не найти.

— Так что зола и костная мука крепость дают. А навоз — рост. Вместе получается как надо. Еще можно растения не сжигать, чтобы золу получить, а просто дать перепреть, как я и говорила. Хотя у нас нескоро будет столько компоста, чтобы на поле хватило. Пока только на огород. Поняли, что к чему?

Мальчишки закивали.

— Вот и хорошо. А потом ямы для силоса сделаем. Силос — это… — Я вздохнула. — Потом расскажу.

Софья говорила про «сезон». В самом деле, в природе предки молочного скота зимой ели сухую траву и побеги из-под снега. Но в природе они зимой и молоко не дают. Так что придется мне позаботиться и о сочном зеленом корме, если я не хочу лишиться молока на зиму. Да и курам в мешанку силос пойдет. Это только кажется, что до зимы далеко, моргнуть не успеешь — и холода.

— Барышня, дозвольте еще спросить, — снова подал голос Данилка. — Вам самой кто об этом рассказывал? Что крепость дает, что рост прибавляет?

— Книги. Умные люди изучают, как мир устроен, а потом пишут книги, чтобы рассказать об этом другим.

— Барышня, дозвольте мне с Герасимом грамоте учиться, — попросил Данилка.

Антошка хихикнул.

— Будешь ворон считать и звезды на небе?

— Дурак ты, дураком и помрешь, — огрызнулся Данилка.

— Конечно, учись, — вмешалась я. — Можешь прямо сейчас пойти и сделать себе дощечку для письма.

Я еще раз объяснила, как сделать церу. Убедилась, что мальчишка все понял. Задержалась в дверях, прежде чем уйти.

— Дурак не тот, кому господь ума не дал, а кто и даденым не пользуется, голову на плечах носит лишь для того, чтобы в нее есть.

Федька хмыкнул, ткнул Антошку кулаком в бок. Тот скривился, но отвечать не стал.

— Барышня, а мне учиться дозволите? — попросил Федька. — Раз уж дядька Герасим для такого не старый, то и я, наверное, могу.

— Дозволяю, — кивнула я.

И, кажется, мне нужно подумать, как организовать им место для занятий.

Но это может немного подождать. Зато распоряжения насчет завтрака-обеда-ужина ждать не будут. Я направилась на кухню.

Первое, что бросилось мне в глаза, — два накрытых тряпицей ведра на лавке.

Молоко!

— Сколько вышло? — спросила я.

Стеша разогнулась над тазиком с посудой.

— Два полных ведра. Хорошие коровы, удоистые. Что с молоком делать прикажете?

Два ведра. И это только после вечерней дойки. Пожалуй, я погорячилась с тремя коровами, но согласиться на две было бы слишком большой уступкой Софье. Уступкой, которую могли снова принять за слабость. Однако молока выходило явно больше, чем могли выпить мои гости и мои работники. Разве что три раза на дню готовить молочные каши, а в обед радовать всех молочной лапшой. Я мысленно хихикнула, вспомнив, что не пробовала это блюдо со времен детского сада. И, пожалуй, не хочу пробовать сейчас.