Хозяйка старой пасеки 3 (СИ). Страница 13

Стрельцов покачал головой, укоризненно глядя на меня. Отец Василий улыбнулся:

— Барышня права. Иногда мне кажется, что мы слишком уж оберегаем детей от превратностей жизни. И, столкнувшись со злом, они оказываются беззащитными перед ним. Глафира Андреевна, думаю, понимает это как никто. Прошу прощения, если обидел вас.

— Вы не обидели, — кивнула я. — И я согласна с вами. Впрочем, не так давно, — а кажется, целую жизнь назад, — мы говорили с графом об оранжерейных цветках.

Стрельцов отстроил свою фирменную морду кирпичом, которая должна была означать «я умываю руки».

— Хорошо, Варвара, поступай как знаешь, но имей в виду — если что, я не смогу тебя защитить.

— Разъяренные пчелы могут быть смертельно опасны, — добавил Иван Михайлович.

— Я буду очень, очень осторожна, — повторила Варенька.

Когда мы спустились во двор, трое мужиков, сидевших на скамейке и о чем-то негромко переговаривавшихся, как по команде замолкли, подскочили и низко поклонились нам.

— Спасибо, что пришли помочь, — сказала я. — Подождите еще немного. Герасим, проводи людей в кухню и проследи, чтобы им дали хлеба и каши. Передай Акульке, что я… — Спохватившись, я хлопнула себя по лбу. — Погоди, сама с тобой схожу.

Герасим с улыбкой покачал головой, похлопал себя по груди раскрытой ладонью.

— Справишься? Хорошо. Тогда как отведешь, кликни кого-нибудь из мальчишек, чтобы люди не скучали.

Чтобы приглядели за посторонними, хотя кто за кем еще приглядывать будет.

— И поможешь мне с пчелами.

Он поклонился, а следом и мужики.

Мы с Варенькой отправились в сарай, собирать инструменты и рамки. Я как раз намеревалась просить кого-нибудь из мужчин помочь перегрузить улей в тачку, когда появился Герасим.

Полированное дерево улья заблестело в закатных лучах, когда дворник выкатил тачку из сарая. Отец Василий улыбнулся.

— Смотрю, вы времени даром не теряете. Но действительно ли пчелы благосклонно примут ящик? Ведь они привыкли гнездиться в дуплах деревьев.

— Примут, — ответила вместо меня Варенька. — Уже приняли подобные. Глаша мне показывала, и наблюдать за пчелами так интересно!

— Тогда я в самом деле очень рад, что несостоявшееся вместилище смерти послужит новой жизни. Пожалуй, я мог бы освятить вашу пасеку прямо завтра с утра.

— Но я планирую еще…

— Неважно. Доброе начало тоже требует благословения.

Я не стала смотреть, как обследуют тело: хватало забот с пчелами. Нужно было успокаивать их магией и дымом, осторожно раскрыв колоду, пласт за пластом вынимать сломавшиеся соты и срезать те, что уцелели. Внимательно осмотреть их, прежде чем мягкой щеткой стряхнуть пчел в новый улей. По счастью, матка осталась невредима, и когда я переселила ее в улей вместе с куском сот, пчелы потянулись к своей королеве.

Солнце опускалось все ниже, тени становились все длиннее, и поэтому я не стала возиться с растопленным воском, чтобы вклеить в пустые рамки расплод и соты с медом, а просто и безыскусно привязывала подходящие по размеру куски бечевками к деревянной основе. Пчелы приклеют их прополисом.

Варенька помогала мне, и без нее я провозилась бы куда дольше. А что она старательно поворачивалась спиной к телу и лишний раз не оглядывалась — понятно и объяснимо. Впрочем, труп оставался на пасеке недолго. После осмотра Иван Михайлович заявил, что более обстоятельно изучит его в помещении, и я отправила Герасима за мужиками, чтобы помогли перенести тело.

Иван Михайлович собирался уйти в дом, но его окликнул Стрельцов.

— Иван Михайлович, отец Василий, я бы еще хотел попросить вас стать свидетелями при осмотре погреба. — Он обернулся ко мне. — Глафира Андреевна, вы не возражаете? Спуститесь с нами?

Показалось мне, или его слова прозвучали чуть напряженно? Будто он ждал, что я начну ему запрещать.

Как будто я могу что-то запретить должностному лицу при исполнении!

— Если одного раза вам не хватило, осматривайте сколько угодно.

— Я не успел обследовать стены и пол на возможные тайники, — зачем-то объяснил он. — Из-за… известных вам обстоятельств.

Интересно. Отец Василий был в курсе «обстоятельств», у Ивана Михайловича тоже наверняка возникнут вопросы, когда он увидит, что творится в омшанике. Стрельцов опасается, что в кустах еще кто-то сидит? Или что мужики, которые унесли труп, услышат что не надо?

— Делайте что считаете нужным. Только, пожалуйста, не заставляйте меня снова лезть в погреб. Я вполне доверяю батюшке и доктору, — я обозначила реверанс в их сторону, — чтобы не отрываться от более неотложных дел.

Стрельцов не стал настаивать. Уже когда он открыл дверь омшаника, я вспомнила кое-что.

— Не будете ли вы так добры заодно посмотреть, есть ли у этого погреба гидроизоляция?

— Что, простите?

Я мысленно хлопнула себя по лбу.

— Глиняный замок. Ну, знаете, слой глины вокруг, чтобы грунтовые воды не затапливали.

— Знаю, — кивнул он. — Удивлен, что и вы об этом знаете.

Наверное, стоило бы придержать язык, но я устала от его намеков.

— Барышня не значит дурочка. Возможно, многие из нас играют эту роль, чтобы кавалерам было проще чувствовать себя на высоте. Что может быть приятнее, чем объяснять восхищенной глупышке элементарные вещи?

Варенька хихикнула. Стрельцов на миг стиснул челюсти.

— Прошу вас помнить о том, какое влияние вы оказываете на мою кузину. Некоторые рассуждения не совсем подходят для ушей юной барышни.

— Потому что чересчур умная невеста — не лучший товар на брачном рынке? — окончательно взбеленилась я. — Возможно, даже хуже, чем порченая девка?

Варенька ахнула, закрыв рот ладонью. Отец Василий укоризненно покачал головой. Даже Иван Михайлович заметно смутился.

— Глафира Андреевна! — возмутился Стрельцов. — Я не позволю вам…

— Не позволите перестать делать вид, будто мир устроен не так, как есть на самом деле? Будто показная глупость — лучший способ потешить мужское самолюбие? Или будто целомудрие почему-то подобает только женщинам — и почему-то оно не в голове?

— Глафира Андреевна, не соглашусь с вами, — негромко заметил священник. — Грех остается грехом независимо от пола грешника.

— Правда? Отче, вы не хуже меня знаете, что женщина должна каким-то образом не только быть безгрешной, но и не допускать даже тени посягательств на свою честь, даже чересчур назойливых ухаживаний — но при этом у нее нет никакой возможности защитить себя от этих посягательств!

Вот только мне бы лучше об этом не вспоминать. Потому что сегодня я активно поощрила… гм, посягательство.

И если он об этом напомнит… Кто меня за язык тянул!

— Довольно! — рявкнул Стрельцов. — Варвара, немедленно возвращайся в дом. Глафира Андреевна, ваше… вольнодумство просто неприемлемо, учитывая собравшееся общество.

— Ах, простите, господин исправник! — Да что ты будешь делать, язык словно живет своей собственной жизнью! — Вот уж не подумала, что размышления одной барышни могут попрать устои общества!

А еще я совершенно не подумала, что пчелы не терпят отрицательных эмоций. Разъяренное жужжание заставило меня опомниться. Я обернулась к улью.

Я здесь. Я чувствую, как ноги упираются в землю. В воздухе пахнет медом и вечерней росой. Я зла, потому что мы в очередной раз не сошлись во мнениях… по поводу одной цитаты из блаженного Августина. Но это не касается пчел. Я здесь. Меня никто не обижает. И пчел никто не обидит.

Магия потекла вокруг меня, беспокойное жужжание сменилось умиротворенным гулом.

— Значит, ваше благословение способно и на это, — улыбнулся Иван Михайлович. — Со стороны выглядит… необыкновенно.

— Пчелы не терпят ссор. — Злость не до конца остыла во мне, и я не удержалась: — В отличие от людей.

Стрельцов, кажется, собирался просверлить меня взглядом. Я не стала отводить глаза: стыдиться мне нечего.

— А вы можете усмирять только пчел или… других божьих созданий тоже? — Отец Василий лукаво покосился на исправника.