Предзимье. Осень+зима (СИ). Страница 77

Колыбельная вгрызалась в Таю, мешая связно думать.

— Не спа… Не спать! — уговаривала себя вслух Тая.

Не спать… Вцепиться в край кровати, подтянуться вверх, убедиться, что за Гордея исправно дышит аппарат — ему колыбельная не мешает работать, найти глазами стол с перевязочными материалами. Турунда из ваты — так себе замена берушам, но хоть что-то. Колыбельная смолкла в ушах, но все равно проникала в Таю вибрацией воздуха. Кости предательски резонировали, заставляя колыбельную звучать в Таиной голове.

Шатаясь, как медведь после зимней спячки, Тая направилась в коридор, забыв про телефон. Он так и остался на полу, загоравшимся экраном выдавая приходящие сообщения. Не до того. Потом. Она объяснит все потом. У колыбельной же есть предел действия, кто-то заметит, кто-то услышит, сюда пришлют полицию, охрану, войска, магов, кого-нибудь. Главное, чтобы это был не Илья. Ему не стоит сталкиваться со своими обезумевшими родственничками.

Тая вцепилась в дверь, чтобы не упасть, и тут же пожалела об этом — колыбельная вцепилась в нее, сонной вибрацией погружая в сон. Тая сползла на пол. Глаза сами закрылись, как будто на них положили могильную плиту. Дверь скрипнула, открываясь, и колыбельная стала громче — она продолжала литься из динамиков.

Пол был такой удобный. На нем так и хотелось лежать и видеть сны. В нос ворвались ненавистные ароматы хлорки, с которой тут мыли полы. Руки заледенели — в патологии отопление еще не включили. Именно холод отрезвил. Хватит! В лесу намерзлась. Тут мерзнуть она не собиралась.

Тая, прошипев ругательства, попыталась встать. Пол льнул, уговаривая остаться. Колыбельная бушевала в теле, расслабляя мышцы. Тая оперлась на руки и попыталась сесть. Руки оказались ломкими — они предательски согнулись в локтях, снова заваливая Таю на пол. Голова зазвенела, столкнувшись с мрамором. Гематома обеспечена.

— Чу… ма…

Перед глазами все двоилось и плыло. Тая, чувствуя себя мошкой, застрявшей в густой смоле нереальности, рвалась прочь из сна, где её ждали Илья и Даша. Нельзя! Она, понимая, что уже не сможет сесть, по полу пустила лед, стараясь не задевать странные дрожащие в сонном тумане белые горы на полу — упавших медбратьев и врачей. Лед рванул по стенам, взрывая динамики вместе с камерами и глуша колыбельную.

Навалившаяся на Таю тишина чуть снова не отправила её в сон. Она распласталась на полу, обнимая его. Хотя бы чуть-чуть, хоть капельку сна. Это была её давняя мечта еще со времен войны. Висок холодил мрамор пола. В носу все свербело от противных запашков больницы. В голове набатом стучало сердце, накачивая мозги адреналином. Стресс придет или страхом, заставляя бежать, или оцепенением, так учили в институте. Бей или беги. А нет, не оцепенением — злостью и боем. Точно, в институте ей не восстановиться — знания не те.

Бей или беги — правило адреналина. Она будет бить — это её выбор. Только сейчас чуть-чуть полежит и соберется с мыслями. Она же смотрела видео, которое ей дал Гордей. Сколько там действовала колыбельная? Вспомнить бы. Илья довез её тогда до больницы, потом доехал до конечной автобусов, потом походил на улице и поорал в небеса, потом медленно поехал к дому. Сколько это по времени? Десять минут, пятнадцать, двадцать? Тая не помнила. Точно не двадцать — Гордей тогда же пирожки жарил. Знала бы она еще, сколько пирожки жарятся на сковороде! Будем считать, минут пятнадцать. Ей надо продержаться минут пятнадцать, и проснется охрана. Вместе они справятся с любой змеей, даже подколодной. Только кто защитит людей на других этажах?

«Чума, что ж у тебя все так не продумано, Тая!»

Сонная муть медленно расслабляла свою хватку — колыбельная еще мурлыкала где-то глубоко легкой вибрацией, пробираясь с других этажей. Надо встать, так власть колыбельной будет меньше. Тая сперва села, потом нашла в себе силы и, цепляясь за стену и ломая ногти, встала — она заметила каталку в коридоре, на которой кто-то лежал. Борта каталки не были подняты, санитары валялись в отключке, и больной, если начнет шевелиться во сне, может упасть, а это совсем не дело.

Надо шевелиться и самой идти за матушкой Ильи. Только сперва она обезопасит парня на каталке.

Она холод. Она лед. Илья говорил, что боится её. Наверное, он не поймет её, если она разберется с его матерью, но что поделать. Не срасталось у них с Ильей изначально, вот и сейчас не срастётся.

Тая по стеночке, которая сейчас лишь смутно мурлыкала, так что не разобрать ни слова, дошла до каталки, перешагивая через сонные тела. Там, под белой простыней, лежал Кот — бледный, лысый, с множественными шрамами, как чудовище Франкенштейна, с черными пятнами очищающихся ожогов, с уже шелушащейся кожей там, где заживало, родной и знакомый до боли. Свой.

— Эх ты, Сонная красавица… — проворчала Тая, поднимая борта и с трудом катя перед собой каталку в палату, возле которой валялось тело охранника в гвардейской форме. Кажется, скоро кое-кто примерит на себя императорскую корону. Павлу она, наверное, пойдет.

Кот приоткрыл глаза и что-то сказал — Тая ни слова не разобрала. Она рассмеялась, не слыша своего смеха:

— Молчи, рыбка, все равно не слышно…

Его веки, сейчас лишенные ресниц, снова дрогнули, открываясь. Кот что-то снова просипел. Тая опомнилась и вытащила из ушей турунды.

— А… сю… шка… Что… про… ис… хо… дит… — он захлебывался словами, но все равно пытался сказать, слеповато моргая и щурясь.

Тая, открывая дверь в палату Кота и дергая каталку на себя, в последний момент вспомнила, что нехорошо закатывать пациента ногами вперед, и выругалась:

— Твою же мать…

Кот даже нашел в себе силы улыбнуться, когда понял, что его чуть не закатили в палату как покойника.

— Ра… но… хо… ро… нить…

Тая улыбнулась в ответ:

— Точно! Ты еще покрасуешься у нас в горностаевой мантии, Государь! Главное — не спи. Тут где-то ходит колыбельщик. Я вырубила динамики, сейчас закачу тебя в палату и пойду дальше.

— А… сю… шка… Не смей! Ты же…

Разворачивая каталку и вталкивая её в палату, Тая возразила:

— Сейчас не сплю тут только я и ты. Постарайся не заснуть — сейчас ты сам защищаешь себя. Вряд ли ты нужен колыбельщику — ты не магмод, тут куча более вкусных целей. Не спи! Я найду мразь и…

Тая не знала, что «и…», потому легко закончила, отдавая все на волю фантазии Кота:

— …и вернусь!

Он вцепился обожженными пальцами ей в запястье:

— Стой…

Она осторожно, не желая причинить лишней боли, освободила свою руку из его захвата:

— Паша, все будет хорошо. У тебя все будет хорошо. Только не спи! Я справлюсь.

Она пошла прочь — перетащить Кота в кровать она не в силах. Она обезопасила его, как могла. Сейчас закроет дверь, заблокирует ее с пульта, и змейка не прорвется ни к Коту, ни к Гордею, ни к остальным парням.

— А! Сю! Шка! — сипло неслось ей в спину.

Она лишь напомнила в дверях:

— Не спи!

В коридоре все было по-прежнему. Лежали люди, кое-кто даже сменил позу на более удобную, а кто-то благостно пускал пузыри из слюны, журчала под полом колыбельная, таял иней на стенах, лужицами скапливаясь на полу. Колыбельщик так пока и не появился. Нехорошо. Придется идти за ним… За ней самой и искать по этажам.

Знать бы еще, что умеют змейки. Встретится вновь с Ильей — с живого не слезет, пока все не расспросит, что могут и не могут полозы. Если, конечно, Илья с ней еще будет разговаривать. Кто знает, насколько ценятся семейные узы у полозов. Может, там как у корсиканцев вендетта до последней капли крови или еще что-то. Вряд ли Илья её простит за родственников. Чума… И даже не лепра, а все сразу. И ведь не хотела ругаться, но что делать, если жизнь такая.

Ноги подгибались — не от усталости, от продолжавшего исподволь наползать сна. Тая шла рукой держась за стену. Ей нельзя падать. Надо идти и останавливать Зимовских-Подгорных, пока кавалерия опаздывает. По пути она пыталась разбудить хоть кого-то, особенно одетого в форму охраны, но ответом были только стоны и храп. Она замерла возле пульта охраны, где экраны сейчас показывали только тьму. Тая нажала блокировку дверей и задумалась: взять оружие у спящего охранника в больничной форме или нет? Метелица говорил, что с оружием в руках она опасна, тут же добавляя со смехом: «…для самой себя в первую очередь!»