Предзимье. Осень+зима (СИ). Страница 6

(Amanita phalloides — бледная поганка, а буквально аманита фаллоидная, корень — то самое, обозначающее мужское начало, а окончание — ides означает «похожий»)

Тая не сдержала смешок.

— И ешь, Таинька, ешь. Тебе силы понадобятся — тут Дарья твоя приехала, вся ваша компания гимназическая собралась, весь ваш серпентарий. Дарья тебя завтра видеть изволят. Высоко она взлетела — замуж за князя Сумарокова вышла. Так что ешь — завтра глодать твои костыньки будут. И иди отдыхать — знаю, что с непривычки четыре часа разницы во времени сильно ударят по тебе, привыкнуть надо обратно.

Проклятье мелких городов: ты только вошел в дом, а все уже знают о тебе и строят планы, причем у тебя нет права отказаться, ты-то тут пришелец, ты тут проштрафившийся, убежавший из города и вернувшийся, поджав хвост.

— Дедушка…

— Я двадцать восемь лет дедушка — слушайся уже давай! Когда-то это все же надо начинать. Уважь умирающего.

Она заставила себя промолчать — деда уже не изменить, а портить отношения сейчас крайне глупо. Тая встала и поцеловала деда в висок. Единственный родной человек, и скоро его не будет. Что ж она так заигралась со временем и своими страхами.

— Иди уже. Твои комнаты все там же — Глаша каждый день там убирается, так что не беспокойся и отдыхай.

Комнаты на втором этаже, окнами выходящие на поселок магмодов, действительно, не изменились — время даже дедушку задело, но не её спальню и небольшую гостиную, в которой она никогда никого не принимала, кроме Даши. Механически съев бутерброд и не заметив его вкус, Тая направилась в ванную — день был долгим и отдых не помешал бы. Завтра она опять будет пытаться уговаривать деда на лечение. Может, Зимовского попросить помочь? Что за мысли в голову лезут, однако. Она Дашу напустит на деда — тот её уважает. Или попросит Кошкина.

Пока Тая мылась, Глаша разобрала её вещи и расправила кровать. Тая, ненадолго замерев перед окном и гадая, где сейчас ОТК, легла в приятно-прохладную после горячей ванны кровать и, забыв поставить будильник, тут же провалилась в сон. Ей снился холод, иней, и сухая стерня, кровящая руки. Раньше в кошмарах всегда приходил лес.

Глава третья, в которой Тая встречается с подружками

Кто-то шел за ним. Уверенно, нагло, не боясь. Только стоит обернуться, как за ним — пустота. И лишь смешок на спиной — снова за спиной! — подсказывает, что преследователь все еще тут, просто он проворнее. И глупо крутиться на месте — он всегда быстрее.

С небес, заставляя смыкаться веки, неслась колыбельная. Она была всюду. И снова, как ни закрутись, не найти источник звука. И сердце трепыхается в груди, готовясь сдаться. Агония. У него агония.

Он уже несколько раз упирался, сам не понимая как, в стену, внезапно возникающую на его пути. Стена каждый раз пахла землей, сухой травой и кровью. Его кровью. Он поднимался раз за разом, и раны на ладонях смыкались, затворяя кровь, и вновь, шатаясь, под рев небес он шел домой. Он дойдет! Он вернется. Потому что иначе скажут, что он всего лишь напился и умер по собственной глупости. Замерз. Он не умрет. Он на зло тому, кто прячется за спиной, дойдет до людей. Люди — это помощь.

Его шатало и заносило в стороны. Его крутило, его снова и снова бросало на земляные стены, и он полз по ним вверх, отказываясь сдаваться. Стерня, как гвозди, протыкала ему ладони, втыкалась в грудь и ноги, пытаясь насадить его на себя, как энтомолог бабочку. Он все равно полз. И поле как терка сдирала с него жизнь, с жадным чавканьем впитывая капли его крови. Он доползет! Он… Веки в очередной раз закрылись. Колыбельная победила. Еще ни один ребенок не убежал от неё.

Таю с сиплым вдохом вынесло из кошмара. Она села на кровати, хватаясь за сердце. То заполошно билось, пытаясь доказать, что поле, кромешная тьма и её смерть были настоящими. Его смерть. Не её. Её ладони были целы, хоть и чесались, словно заживали.

В спальне стояла удивительная тишина. Эхо колыбельной затихало в голове. Лунный свет мягко лился в незашторенное окно. Тая стиснула зубы и направилась в ванную — смыть липкий пот и чужой сон. Мама говорила, что нужна родниковая вода, но и любая проточная тоже сойдет. В холле второго этажа было пусто. Дом спал. Дед тут, в своей спальне, Глаша на первом этаже.

Тая включила свет в ванной — он больно ударил по глазам, заставляя щуриться. Тая наугад сделала шаг, и тут в зеркале отразилась за Таиной спиной черная тень, тонкая, хищная, с непропорционально длинными конечностями, тянувшимися к ней…

Тая не задумываясь схватила в полки опасную бритву, которой до сих пор брился дед, и стремительно развернулась, готовая бить — сон еще цепко держал её в своих тисках.

— Таинька? — На неё удивленно смотрел дед в длинном, черном халате. — Нервы?

Она лишь кивнула, убирая прочь непригодившуюся бритву. Руки её откровенно дрожали. Точно. Нервы. Шилов же говорил, что лечиться все же надо.

— Простите…

И все же, почему к неё пришло поле, а не лес?

Утром, точнее в полдень, Таю в молнеграмме ждали не меньше сотни сообщений. Она села, прислушиваясь к странной тишине в доме. Ни деда, ни Глаши слышно не было. Спешить никуда не хотелось — Тая полночи не могла сомкнуть глаз после кошмара, и она, сонно зевая, стала просматривать все ветки личных сообщений. В основном тут были короткие записи серпентария — все семь её бывших подружек вспомнили о ней и прямо-таки жаждали встретиться. Даша, добрая душа, назначила встречу в «Анаконде» — какой-то новый, незнакомый Тае клуб. Или ресторан?

Даша прислала не меньше двадцати фотографий прошлых встреч серпентария из Санкт-Петербурга, Москвы и еще каких-то городов. Посмотрев, как одевались подружки, Тая скривилась — она с собой не брала ничего на выход. Просто в её походный рюкзак не вместилось бы. Может, пройтись по местным магазинам и что-то купить? Или сразу смириться с тем, что она никогда не соответствовала остальным змейкам-гимназисткам? Дед долго добивался признания и достойного финансирования его проектов — его карьеру сильно подкосил папин брак на нечисти.

Последним в молнеграмме было голосовое сообщение от Даши: «Подосиновик, ты вообще в курсе, что сейчас тут четыре часа дня? Встречаемся, между прочим, в шесть!»

Тая рухнула обратно в кровать. Игры часовых поясов её убивали. Ей не успеть купить что-то приличное, привести свою гриву в порядок и сделать макияж в салоне. Ну и пусть! Змейки все равно поднимут её на смех из-за отсутствия жениха, мужа, детей, богатства и прочего, что положено иметь приличной барышне. Не о карьере же им рассказывать? И не о том, как жила эти годы. Ни рассказов из анатомки, ни из взрывной воронки, в которой Тая вместе с ранеными провела трое суток, дожидаясь, когда кто-нибудь из магмодов прорвется к ним под плотным магогнем, ни из морга, где она рыдала над телом Метелицы, а это болван, волкодлак драный, взял и ожил, когда она уже смирилась с его потерей, ни из обычной послевоенной жизни Таи, змейки не поймут. А рассказывать про Павла Кошкина и остальных она сама не будет. Парней жалко — змейки же на них охоту откроют.

Походник ожил, выплевывая сообщение за сообщением.

«Ты собираешься?»

Нет.

«У тебя есть вечерние платья?»

Нет, конечно.

«Тебе привезти что-то на выход?»

Да нет же! Она же не нищенка.

«У нас вроде один размер, если ты опять не похудела.»

Не-е-ет!

«Кончай худеть — я жабой буду смотреться на твоем фоне!»

— Так не надевай зеленое, — пробурчала Тая. Кошмар растворился в солнечном свете, но настроение было безнадежно испорчено.

Дашина скорость печати поражала. И не лень же. Её энергию да на мужа бы — Сумароков быстро бы сбежал куда-нибудь в опричные земли и навел бы там порядок, как ему и положено по службе.

Тая, оставляя походник на столе, направилась в ванну — надо для начала умыться.

«Меня Сумароков из-за этого разлюбит!»

«Так тебе что-то везти или нет?»