Предзимье. Осень+зима (СИ). Страница 5

Она не считала, что война сломала её. Уйдя со своего третьего курса в мединституте на фронт, как и другие её однокурсницы, она выжила и стала сильнее. Сломали её тут и задолго до войны, если уж говорить честно. Только пугать дедушку такими откровениями она не будет. Тринадцать лет, в конце-то концов прошло с тех пор. Чертова дюжина. Все давно забыто.

— И не надо на меня так обиженно смотреть, Таинька. Я же все понимаю, все твои мыслишки.

— Дедушка… — Она словно снова оказалась в детстве, когда с её мнением не считаются. Дед старше — только это и имеет значение. В доме, действительно, ничего не поменялось. Так не было у Таи права голоса, так оно и не появилось. — Простите…

Дед всегда требовал, чтобы она обращалась к нему на вы.

— Все потом, Таинька, — дед снова махнул рукой и прикрыл глаза.

В гостиную вошла Глаша с тяжелым подносом в руках. Она споро расставила на столе между креслами чашки с чаем, тарелки с выпечкой, сыром, нарезанными тонкими ломтиками ветчиной и помидорами. Только когда Глаша ушла к себе, дед сам начал:

— Я вызвал тебя, чтобы сообщить не очень хорошую новость. Глаша не знает еще — ты её не пугай, хорошо? У меня четвертая стадия рака. И не смотри так, это не лечится — я все перепробовал уже. Осталось совсем чуть-чуть.

Он принялся насыпать в свой чай сахар и медленно размешивать его, чтобы ложка не дай бог не стукнула о чашку. Пальцы его при этом чуть подрагивали.

Тая, и так потерявшая аппетит из-за поездки, совсем растерялась, чуть не расплескав чай, который только и взяла со стола.

— Дедушка…

Тот наигранно улыбнулся, стараясь её утешить — он всегда был сильным, он даже на могиле её родителей не проронил ни слезинки, потому что ему надо было держаться из-за Таи:

— Ну что ты. Мне восемьдесят пять, я хорошо пожил — чего обо мне плакать? Я воспитал сына, я воспитал тебя. Жаль, правнуков не увижу…

Тая отставила на стол чашку — ничего не хотелось. Только оказаться в тишине и одиночестве, быть может.

— Дедушка, вы же знаете, что это невозможно. — Удар, привычный и заслуженный, все равно больно ударил в Таино сердце. Может, потому что нанесен родной рукой, той, что в курсе всего случившегося?

— Таинька, всегда надо верить в чудо, — крайне нравоучительно сказал дед. Вот любит он говорить ненужные сентенции. Так и не отучился от покровительственных ноток в голосе. — Чудеса случаются. Может, и в твоей судьбе произойдет чудо.

Да, чудеса случались, как сегодня например — приехала и сразу столкнулась с Зимовским. Чудо, только со знаком минус. Надо было хотя бы газеты почитать перед отъездом, но все, что касалось безопасности магтехграда, было засекречено. Не факт, что она нашла бы что-то про Зимовского. И Даша! Даша впервые в жизни промолчала. Ничего не сказала. Это же надо.

— Ты не бойся, за мной долгов нет. — Дед принялся из хлеба и исходящей слезой ветчины собирать себе бутерброд. — Я даже накопил приличную сумму — бесприданницей ты не будешь. Со службы меня уже попросили, но так даже лучше — последние дни проведу дома, а то все в лаборатории пропадал. Дом продан — земли выкупил Совет магтехграда под строительство новых домов магмодам. Все копейка тебе. Я договорился — мне дадут дожить тут…

Тае хотелось орать: ну какие копейки, когда речь идет о главном — о жизни! Тая старательно твердо, чтобы дед точно услышал её, сказала:

— Я завтра же куплю билеты в Санкт-Петербург — у меня есть хорошие знакомые доктора.

Он с необычным для ракового больного аппетитом вгрызся в бутерброд.

— Не стоит. Пустое. Я уже давно привык к мысли о смерти. Да и… Если мы поедем в Санкт-Петербург, то я не уверен, что из этого выйдет что-то хорошее. Деньги уйдут на лечение, на жилье — я же не могу проживать с тобой в одной твоей комнатушке. А болезнь запущенная — меня не вылечить. Все деньги уйдут на лечение, и что останется тебе? Долги? Не хочу так с тобой поступать.

Тая возразила — пусть дед опустил руки, она их опускать не намерена:

— Дедушка, вас же и вылечить могут.

Он взял паузу, доедая бутерброд. Тая тоже молчала, обдумывая, как все случившееся, объяснить Павлу. Он должен был приехать в Змеегорск через неделю вместе с императрицей — он свитский офицер. Тая обещала показать ему город и познакомить с дедом. Павел же поймет её внезапное возвращение? Тут же речь идет о часах и днях, тут нельзя задерживаться на неделю-две, как она собиралась изначально. Дед вытер салфеткой пальцы и принялся собирать новый бутерброд, в этот раз с сыром и помидорами.

— Если вылечат — еще хуже будет. Пенсия мне положена мизерная, издевательство чистой воды. На что будем жить, если спустим все деньги на лечение безнадежного старика? На твое жалование медсестры? Таинька, не стоит. Так я хоть уйду спокойно, зная, что кой-какие деньги я тебе оставил. Бросать тебя в долгах, эгоистично тратя деньги на ненужное лечение, это не по мне.

Тая сжала руки в кулаки. Почему она так была глуха к деду, её единственному родному человеку на свете? Приезжай она сюда, в Змеегорск, побори она в себе неуверенность и страхи, то все могло быть иначе.

— Таинька, не бери в голову. — Он протянул бутерброд ей и буквально вложил его в её ладонь. — Ешь давай, а то на лице только глаза и живы. Кушай!

Тая скривилась, проваливаясь в неприятные воспоминания, когда дед снова и снова заставлял её есть, повторяя: «Кушай!» Он вытащил её с того света, неужели она не сделает для него того же?

— Дедушка…

— Тема моего лечения закрыта, Таисия, — твердо сказал он. — Хватит об этом.

Тогда-то это бы её заткнуло, но не сейчас:

— Вы неправы. Я в состоянии достойно содержать и себя, и вас. Завтра же я звоню своим знакомым и договариваюсь о вашем лечении. Мне понадобятся ваши выписки, анализы, обследования, схемы лечения — надеюсь, это все у вас на руках.

Он сверкнул глазами, напоминая, что все еще старший в семье:

— Таисия, все! Ты переходишь все границы разумного. Тут пока я еще старший, мне и решать. Ты тут, большего мне и не надо. Я не хочу лечиться. Уколы, операции, болезненные процедуры — я не хочу этого. Хватит. Это больше не обсуждается. Я уйду спокойно, зная, что с тобой все хорошо. Все, что мне нужно, это чтобы ты была рядом.

— Я останусь тут сколько надо, — еле выдавила из себя Тая. — Я уволилась перед отъездом — мне не давали отпуск, так что могу тут пойти в медсестры. В больнице или в каком-нибудь институте.

— Даже не думай об том. Деньги есть, я не последний босяк, в конце-то концов. Таинька, работа привяжет тебя к Змеегорску, а это то, чего ты всеми фибрами своей души стараешься избегать.

Тая молча укусила бутерброд. Она и не знала, что дед её знает настолько глубоко. Он улыбнулся, замечая её растерянность:

— Таинька, не думала, что я все твои секреты знаю? Молодость слишком самоуверенна… Не бери в голову, и ешь. Я подал прошение в Императорскую канцелярию по поводу дворянства. Да, оно получено уже после твоего рождения, но ты у меня единственная наследница — вдруг император пойдет на встречу? Станешь дворянкой — выбор женихов будет куда как больше. Я князя Зимовского попросил — он обещал похлопотать за тебя.

Тая еле сдержала стон — только не это! Зимовский, хлопочущий об amanita phalloides, это… Это… Это страшно.

Дед только довольно рассмеялся:

— Что, он все еще называет тебя бледной поганкой?

— Дедушка…

Он довольно хлопнул ладонями по подлокотникам кресла:

— Я твою бабушку в свое время тоже поганкой звал — ох и вредная она была! Пять лет мне голову кружила, все не то, да не так ей было. Не воротила бы нос, на пять лет мы бы с ней счастливее были. И ты не вороти нос, тогда помощь предлагают, Таинька. Зимовский та еще сволочь, но он наша сволочь, змеегорская, полезная. Он трусливый, прикрылся своими болезнями да отсиделся тут, не вылезая за пределы города всю войну, но он все равно Зимовский. Он сейчас тут в чиновниках по особым поручениям ходит, за безопасностью следит, полицию гоняет и в хвост, и в гриву, жандармов тех же… Ты уж сильно не вороти от него нос — тут императрица приезжает, Зимовские вхожи в её ближний круг. Он похлопочет за тебя, тогда уже и говори ему правду, что сам он phalloides. Как он от брака бегает, так точно только — ides.