Предзимье. Осень+зима (СИ). Страница 45

Гордей осторожно возвращает её назад. Тая послушно снова шагает в сугроб, утопая в снегу, и оборачивается. Тьма. Гордей извиняется, и она послушно идет и идет по узкой зимней тропке. Только всегда она видит тьму — опустить взгляд вниз, в сугробы, она тогда не догадалась. Нормальные змеи зимой спят. Гордей возвращает её назад на освещенную улочку перед лесом и заставляет осматривать застывших темными силуэтами, изъеденными временем, людей. Тая никого из них не помнит, чтобы опознать. Гордей ругается, заставляя Таю глубже погружаться в сон — вдруг все же сможет что-то вытащить из памяти.

Выплывает она из глубокого сна в цехе. Обнаженный Зимовский судорожно вдыхает воздух и выдавливает: «Тая? Помоги!» Он опознал её по феромонам, самец павлиноглазки… Хорошо, что она догадалась его сковать льдом. Тая садится рядом с Зимовским и считает узелки на длинной, раздирающей пальцы нити. Гордей снова и снова заставляет её вспоминать, пока не получается раз за разом двадцать два узелка. У неё и у Гордея. Двадцать две забранные жизни. Даже сейчас во сне Тае хочется прибить Зимовского или его матушку. А колыбельная звучала тридцать три раза — прям по сказочному канону. А найденных тел всего двенадцать. Это же столько еще искать и искать…

Гордей пихает в Таю свое воспоминание: Зимовский стаскивает с себя одежду и уточняет у него: «Ты же быстрый?» Гордей вопросительно хмыкает — он опять думает, потому и молчит. Зимовский смиряется и добавляет: «Если я сейчас рвану за Таей — бей на смерть, не задумываясь!» Он не вторую ипостась от Таи прятал — он прогонял её прочь на безопасное расстояние. Надо. Было. Все. Честно. Сказать! Гордей вздыхает и сдается, мужская солидарность — страшная штука, как и женская, впрочем. А змей из Зимовского красивый — огромный, горящий золотой чешуей и внезапно уменьшающийся до размеров обычного ужа. Он все же полоз — характерного петушиного гребня на голове, как у василиска, у Зимовского нет.

Потом… Тая тонет в череде быстрых, непонятных снов. Мелькают Зимовский, Кот, Ника, Даша, дед… И наконец-то простые, дурные сны, в которых Тая гуляет по любимому городку. Еще бы голова не раскалывалась при этом.

Проснулась Тая в тишине. Голова была приятно пуста и до инея холодна — Гордей купил вчера в аптеке грелку и заморозил в ней воду. Надо было видеть лицо аптекаря, когда он продавал Гордею витамины для беременных и спазмолитики. Новые слухи гарантированы. Главное, что они не заденут Нику и Орлова.

Тая осторожно села в постели, ожидая тошноту — она не заставила себя долго ждать, но ледяной пузырь все же сделал свое дело: Таю лишь подташнивало, а не штормило. На прикроватном столике её уже ждал стакан с растворенным обезболивающим и записка от Гордея.

«Тая, вынужден уйти по делам. Завтрак на столе — не забудь разогреть. На кремацию постараюсь успеть. Прошу: доверься и не беги. Ты даже не знаешь: беременна на самом деле Вероника Орлова или нет. Представь, что с тобой будет, попытайся ты похитить Орлова из отделения — тебя остановят. Или ты оставишь за собой кучу трупов. Ты сыграла свою роль и теперь многим мешаешь. Тем же Разумовским. Если никак не удержаться от дарования свободы Орлову — захвати с собой тогда и Зимовского. Он для тебя сейчас не опасен — ты не пахнешь феромонами. Мне будет спокойнее, знай я, что ты уйдешь на подвиги с Зимовским. Зима.»

И что она опять упустила? Тая водрузила на голову пузырь со льдом, придерживая его одной рукой, и отправилась на поиски завтрака — организм не оценил обезболивающее на голодный желудок — он дико до рези разболелся. Гордей расстарался — Таю с утра ждали пироги, кофе и шарлотка.

Ровно в двенадцать Тая была в крематории. Он был построен военными и прежде всего предназначался для кремации умерших от особо опасных болезней и утилизации биоматериалов, так что никакого зала для прощания тут не было — просто небольшое помещение, окрашенное масляной краской, чтобы проще было дезинфицировать, откуда гроб перемещали в камеру, только и всего. Кто-то из похоронного бюро попытался зал украсить лентами и цветами, но смотрелось это дико. Дед лежал в гробу не похожий сам на себя — танатопрактик поработал из рук вон плохо.

Было больно — Тая так и не смогла с дедом поговорить по душам, признаться в своих планах, надеждах, в конце концов просто попрощаться. И поплакать на его плече — она уйдет вслед за ним совсем скоро. А ведь страшно. Она так и не привыкла к мысли о смерти за эти годы. Чума, но забирать жизнь из Зимовского там в цехе тоже было неправильно. Кот обещал что-то придумать, но тут или ты жив, или жив кто-то иной. Убивать ради себя Тая не позволит.

Надо было поцеловать деда на прощание, но Тая со своей боязнью микробов не могла это сделать. Впрочем, дед знал о её фобии и не надеялся на последний поцелуй. Она даже прикоснуться к нему не смогла себя заставить.

По стенам и так прохладного зала потек иней — Тая плохо контролировала себя. Сердце пошло в разнос, уши заложило, а пальцы оледенели. Надо взять себя в руки, только это не получалось.

Тая знала, что никто из приглашенных дедом не придет — визит императрицы важнее памяти умерших, но все равно пустота в зале была для нее неожиданностью. Пришла Ника вместе с Женей. Правда, они не задержались — Евгении стало плохо от запахов, и Вероника, извиняясь, ушла вместе с ней. Примчался и запыхавшийся Гордей — в черном чиновничьем мундире и с траурной лентой на рукаве. Кошкин прийти, конечно же, не мог. Сюрпризом оказался Аристарх Белкин — Дашин отец. Он пришел из своей лаборатории прямо в белом халате — кажется, о приезде императрицы он и не подозревал.

Белкин произнес короткую речь, и с согласия Таи гроб отправили в камеру для кремации. У Гордея зазвонил телефон, заставляя извиняться и выходить из зала. Тая понимала — служба не ждет. Белкин прослезился, когда гроб обняло пламя горелок. Железный занавес упал, закрывая окно камеры. Вот и все. Тая окончательно одна. Она свободна от города. Почти — есть еще Орлов и Гордей, который просил никому не верить и в тоже время просил о доверии. Взаимоисключающие пункты.

— Жаль, очень жаль… У него было столько идей и дальнейших разработок, — пробормотал Белкин, под локоток беря Таю и ведя её прочь из зала. Похоронный агент только и успел ей сказать, что урну с прахом доставит завтра в дом сам.

— Аристарх Иванович…

Сейчас Тая не хотела, чтобы к ней прикасались. История с феромонами была еще слишком свежа. Их могли и где-то тут изготовить. Только забрать свой локоть из неожиданно крепких, при этом раздутых ревматоидным артритом пальцев не удалось. Не отцеплять же их силой.

— Полноте, Тая… Ты же с детства дружила с моей Дашей… Мы почти свои, родные. Семен — самый недооценённый ученый. Гений, что умер в забвении и незаслуженной опале. Если бы не ты…

Тая вскинулась — слушать, как она испортила карьеру деду, она не собиралась:

— Аристарх Иванович, не стоит об этом!

Гордей вклинился между Белкиным и Таей:

— Простите…

Белкин качнул головой:

— Об этом стоит говорить. Об этом кричать надо. Если бы не ты — не было бы магмодов. В каждом из магомодифицированных людей твои гены. Ты — надежда на возвращение магии и возвышение Отчизны. И ты, и Семен незаслуженно замалчиваетесь. Я буду рад, если ты оставишь мне, как старому другу семьи, записи Семена.

Тая сглотнула: если магмоды несут ее гены, то становится понятно, почему колыбе…

Гордей сбил её с мысли:

— Простите, Аристарх Иванович, а кто дал разрешения на использовании Таисии Саввовны в качестве подопытного кролика?

— Полагаю, её родители.

Гордей осек его:

— Они погибли задолго до разработки программы магмодов. Или я что-то не знаю?

Белкин довольно рассмеялся:

— Вы многого не знаете, молодой человек. И не стоит совать свой нос куда не следует. — Он похлопал Гордея по плечу: — имперский сыск и безопасность не спят, они такого любопытства вам могут и не простить.

Тая отвернулась в сторону, решив промолчать, что Гордей сам себя за любопытство наказывать не будет.