Предзимье. Осень+зима (СИ). Страница 31

Надо что-то делать. Надо что-то решать. Вернуть себе свое, выдирая из Зимовского свою жизнь без надежды на то, что нити приживутся, или спасать город, заодно спасая и Зимовского. Выбор? Выбора у Таи не было. Что случилось — то случилось. Забирать чужое она не будет.

Для начала Зимовскому нельзя шевелиться — одно неловкое движение рукой в пароксизме боли и… Нити будет не распутать.

Лед потек с ладоней Таи, приковывая Зимовского к полу. Мужчина непонимающе дернулся и пробормотал:

— Тая, освободи меня — я справлюсь.

Он не понял, что льдом его сковала именно она.

Тая не сдержалась — закричала, даже понимая, что неправа:

— Заткнись!

Он снова дернулся, пытаясь встать — мышцы прорезались под кожей, напрягаясь изо всех сил.

— Тая! Капля доверия — я справлюсь! А ты уходи — тут опасно!

Она закрыла глаза — ей тоже было больно, не так, как Зимовскому, но все же. У него болело тело, у неё — душа.

— Заткнись, Зимовский, — прошипела она, заставляя себя смотреть ему в глаза, наглые и абсолютно нераскаявшиеся. — Хоть одно слово, и твоя мечта об «умерли они в один день» осуществится прямо сейчас. И вместе со всем Змеегорском, Зимовский. Ни слова!

— Тая… — Он потрясенно смотрел ей в глаза. — Уходи!

— У кого-то проблемы с пониманием? Молчи! Я же послушаюсь и уйду. А ты прихватишь с собой весь городок.

— Тая… — Его скрутило об боли, и он не сдержал крик. — Мр-р-рак!!! Будь… Осторожна…

— За. Мол. Чи.

Она, стараясь не задеть нити, села на корточки рядом с ним, положила руку на грудь Зимовского, туда, где заполошно билось его сердце и где недовольно гудели нити, грозясь окончательно запутаться — тогда Зимовского и город будет не спасти: жахнет так, что мало никому не покажется. Тая закрыла глаза и тихонько запела, представляя, как веретено послушно кружится в её руках, снова заматывая на себя нити:

— Где-то плачет свирель,

Тихо прядется кудель…

Крутится веретено

Пусть за окошком темно.

Сердце мое мертво —

Нити моей все равно.

— Тая…

Веретено успокаивалось, начав движение по часовой стрелке — оно вновь наматывало на себя нити, чтобы они не запутались. Нити скользили в ладони Таи. Они были остры, как бритва. Они резали её пальцы. И алый лед обволакивал нити, сглаживая узелки и неровности.

— Молчи…

Он сглотнул и хрипло сказал:

— Тая, сейчас нити намотаются на веретено и уходи. Забудь обо мне — уходи! Пусть веретено намотает все нити на себя. Дальше я справлюсь сам.

Она подалась к нему, заглядывая в наглые глаза:

— Справишься, да?! Зимовский, золотая нить — моя. Это моя жизнь, ты понимаешь или нет?! Замолчи, а то Снегурки бесчувственные, мы не понимаем чужой боли — я забудусь и весь Змеегорск вместе с тобой положу. Просто потому, что ты тварь и мне хочется тебя убить.

— Тая…

Зимовский замолчал — Тая заморозила слюну в его рту, сковывая язык и губы. Давно надо было вспомнить, что иная и не понимаешь людей.

Тая продолжила петь:

— Кто-то прядет лен

И хочет быть отомщен.

Кто-то прядет шерсть,

Чтоб получить лесть.

Жизнь свою я пряду —

Судьбу для тебя украду.

Так раньше делали, спасая детей. Она же спасает Зимовского… Нет, она спасает Змеегорск. Она спасает Дашу, Женю, Метелицу, деда, Глашу, незнакомых ей магмодов, даже Веронику. Не Зимовского. Его настигнет закон. Метелица и Кошкин законопатят его далеко и надолго. Или?.. Тут холодно. Тут чертовски холодно, а он неподвижен. Лед же растает утром, не оставляя следов. Думать об этом было приятно.

Веретено снова поменяло направление — нити слетали с него, скользя между Таиных пальцев, и входили в грудь Зимовского. Тот только громко дышал, когда очередной узелок протискивался в его сердце.

— Один…

— Заткнись!

— Я узлы считаю!

— Считай про себя!

Веретено жужжало, ввинчиваясь в грудь Зимовского. Запахло чем-то соленым. То ли кровь, то ли не сдержавшего стон боли Зимовского пробило на слезы. Поздновато, на самом деле.

— Та… я…

— Молчи, или я за себя не отвечаю.

— Пять…

— Ты сбился!

— А ты вообще… не считаешь…

Последний узелок вошел в Зимовского, когда он в очередной раз потерял сознание. Двадцать один узел или двадцать два? Тая сбилась со счета, как и Зимовский.

Нити закончились. Кончик последней, плохо сплетенной, с множеством узелков, мелькнул в груди и исчез. Тая с трудом подавила желание поймать нить и поселить её в своей груди — она не тварь. Она честно проживет столько, сколько ей отмерил Зимовский. Хотя, наверное, ей ничего не осталось — среди выбелившего стены инея ей было тепло.

Тая выдернула из груди Зимовского веретено. С него закапала кровь. Тая положила его на пол и со всей дури опустила на него ногу, ломая. Снова, снова и снова, пока не остались щепки, пока не закончилась внезапно проснувшаяся в сердце ярость. Все же холод забрал не все чувства.

Веретена больше нет. И больше никто не заберет чужую жизнь. Тая расплакалась и отошла в сторону от Зимовского. Тот вроде в очередной раз пытался прийти в себя. Сил у Таи больше не было.

— Тая… — просипел сорвавший голос Зимовский. Веретено прогрызло в нем хорошую такую дыру — и грудина препятствием не стала. Было видно, как в сердечной сумке бьется наглое сердце. Костную пункцию делают под обезболиванием и все равно это дико неприятно, а тут… Веретено крутилось наживую. Бедный Зимовский.

— Заткнись!

— Я не…

Она не выдержала:

— Это. Добровольный. Ритуал. Иначе нить жизни не приживется. Ты живешь мою жизнь!

— Тая…

— Молчи.

— Тая, я все исправлю!

— Молчи! — Она как ребенок заткнула уши.

Хватит! Она устала. Она и так спасла ничем не заслуженную жизнь Зимовского. Да он и ногтя тех магмодов, погибших на поле из-за него, не стоил. Тая развернулась к выходу и столкнулась с Метелицей. Он смирно стоял в дверях за защитным кругом и крайне серьезно рассматривал Таю. Из одежды на нем были только джинсы. Он тоже, как и Тая, не особо мерз.

— Тая… Ты была Снегурочкой? И выжила… Всегда знал, что ты чудо.

Она вышла из круга и ногой затерла линию — теперь тут безопасно.

— Не совсем, Гордей. Если тебя интересует моя шкатулка с драгоценностями, то я её не получила. Какой-то уникум модифицировал ритуал, что б его! Вязев, тогда еще городовой, нашел меня и вынес из леса. Только веретено он не нашел. Все решили, что я бредила. Мне никто не поверил, что мою жизнь забрали. Я была живая, а то, что потеряла почти всю свою жизнь — мне не поверили.

— Антип Семенович Вязев? — почему-то с легким напряжением в голосе спросил Метелица.

Зимовский за спиной прошипел:

— Это мой человек! Не смейте его трогать!

Тая даже не обернулась к нему, как и Гордей — тот ждал ответа только от нее.

— Да. А что?

— Его поле сожрало, когда он побежал прочь от цеха. Жетон по моей настоятельной просьбе только и выплюнуло. Значит… — Гордей её продолжил пристально рассматривать.

Зимовский витиевато продолжил ругаться — встать он не мог, впаянный в лед.

Тая развела руками:

— Значит, я все не так понимала. Вязев и Зимовский работали вместе.

— Попрошу! — взвыл Зимовский, выкручивая руки в попытке освободиться. — Я не знаю, как я тут оказался!

Гордей рыкнул — звериное начало волкодлака так и рвалось из него:

— Молчи, тебе пока слова не давали. Тая? Тут холодно… Как и в полях…

Она закрыла глаза. Так ей думалось проще.

— Одно твое слово и…

— Гордей… — Она поняла, что он ей предлагает. Сама об этом думала.

— На улице градусов десять. Он неподвижен и раздет. Ему хватит и пары часов. А нас тут с тобой не было. Всего одно слово и…

— Пойдем! — твердо сказала она под дикий рев Зимовского: «Тая!» — Он заслужил получить ровно то, что получили из-за него магмоды.

Себя она добавлять в список его жертв не стала.

Глава четырнадцатая, в которой Тая возвращается домой

Ночь была безмятежна и тепла. Все портил разрывающий небеса яростный крик Зимовского из оставшегося позади цеха: