Предзимье. Осень+зима (СИ). Страница 24

— А с кем тогда?

— А вот это секрет. Я потом тебе все расскажу. Все, пока.

Тая скрестила пальцы на руке — она всегда так делала, когда лгала. Все же Веронике удалось посеять зерно сомнения в искренности Даши.

— Повеселись… — Дашин голос прозвучал как-то неуверенно. Кажется, она уже начала жалеть, что согласилась прикрыть Таю.

Метелица скосил на нее взгляд, пока она набирала в телефоне номер деда:

— Все хорошо?

Она лишь кивнула и отчиталась деду, что заночует у Сумароковых. Дед хмыкнул и смирился. Раньше бы добавил обязательно: «Смотри, в подоле не принеси!» — а сейчас лишь пожелал повеселиться. Да, отец женился на матери, когда она была уже глубоко беременной. Дедом это подавалось, как пример настоящего мужского поступка, только Тая знала одно: мама на свадьбе не настаивала. Она бы прожила с Таей и одна, без отца. Была бы она при этом счастливой — совсем другой вопрос.

Тая убрала телефон в карман, потом не удержалась — достала его и отключила. Так будет надежнее. С Даши станется названивать ей ночью — это будет немного некстати.

Метелица снова повторился:

— Скунсик, все хорошо? — Смотрел он при этом весьма обеспокоенно.

Она фальшиво улыбнулась:

— Лучше не бывает!

Метелица что-то рыкнул в небеса, но пояснять не стал. Он свернул с главной улицы на боковую, ведя Таю к себе. Дорожки тут были узкие, давно не чиненые. Асфальт кое-где растрескался. Фонари светили через один — разруха, словно в трущобах. Земля на небольших клочках внутренних двориков спала, усмиренная человеком, а полоска леса становилась все ближе и ближе к Тае. Метелица то и дело посматривал на неё, но молчал. Так и шли в тишине мимо одинаковых домов с облупленной на фасадах краской и с отлетевшей штукатуркой. С виду совершенно обычные, но стоит только присмотреться, как становится понятно, что это не дома, а одиночные клетки для магмодов. Стальные жалюзи на каждом окне, готовые опустится при малейшем подозрении на опасность пациента, тяжелые, непробиваемые когтями двери, укрепленные серебром стены, камеры везде — на уличных столбах освещения, на дверях, поди еще и в домах напиханы. Чума! Точно, гетто.

Метелицу поселили в доме, стоявшем на отшибе. Лес могучими сосновыми лапами заглядывал в окна, готовый шагнуть на заросший высокой травой задний двор. Тая передернула плечами, пока Гордей доставал ключ от дома. То ли похолодало, что ли в Тае снова проснулась мнительность. Она оглянулась за спину — никого. Только ощущение чужого, недоброго взгляда не проходило. Зимовский следит за ней? Или кто-то другой?

— Это ты за мной ходил, когда я проверяла заброшки?

Метелица наклонил голову на бок:

— Тая, с чего такие подозрения? Я присматриваю, а не слежу за тобой.

Она отвернулась.

— Тай?

— Ничего.

Тая снова оглянулась, всматриваясь в окружающие дома, фонари, пустые улочки… Никого. Просто мнительность или… Лес. Он тихо шелестел ветвями, отказываясь засыпать, когда рядом ходит его законная добыча. Хищный, голодный лес. Ему колыбельную кто бы спел, чтобы он отстал от Таи.

Гордей распахнул дверь в дом, пахнуло больницей — тот самый душный аромат цветов, которым маскируют запах антисептиков. Свет в холле зажегся сам.

— Прошу! Скромно, но терпимо.

Тая кивнула, проходя в духоту дома. Она стащила с себя рюкзак и поставила его на полку в холле. Дверь захлопнулась, заставляя вздрагивать.

Гордей, включая свет сразу на всем этаже, продолжил на правах хозяина:

— Тут кухня и гостиная, спальня и ванная на втором этаже. — Он разулся и прошел мимо Таи. — Есть будешь или?.. Тут куча армейских пайков, и так по мелочи в холодильнике.

— Я не настолько соскучилась по армии, — призналась Тая, тоже разуваясь и стаскивая с себя куртку. Дом был странный — с одной стороны, вроде есть все, что нужно для жизни, с другой стороны, та же мебель, кроме стульев, прочно прикреплена к полу — чтобы в приступе буйства никто столами и шкафами не кидался. Точно, гетто.

И мебель стандартная, такую в любой больнице можно найти, кроме кухонного гарнитура, конечно. Тот тоже бедный, серый, уже потрепанный жизнью, как все в поселке магмодов.

Гордей понятливо посмотрел на Таю:

— Ничего, не страдай так — пару недель можно тут перекантоваться, а дольше никто и не задерживается. Тут же как… Или ты легко излечим, или тебя перемещают в закрытое крыло хроников. Оттуда уже всё — не вырваться.

— Ясно.

— Тогда сейчас найду тебе футболку и гостевую зубную щетку. Надеюсь, моей пастой и шампунем ты не побрезгуешь. Полотенце в ванной свежее — не бойся, пользуйся. Я утром менял. Спальня в полном твоем распоряжении. Я поднимусь через полчаса. Тебе хватит, чтобы привести себя в порядок?

— Более чем… — Тая замерла, ища глазки камер. Они тут точно должны быть.

— Скунсик… — От Метелицы не скрылись её взгляды. — Ты не волнуйся — я тут все камеры того… Взломал. Они показывают идиллическую картинку обычной жизни.

Хорошее предупреждение, однако.

Он сунул ей в руки футболку, которую достал из сушильного автомата на кухне, и запакованную еще в торговую упаковку зубную щетку.

— Что-то еще, Тая? Штаны не предлагаю — ты в них утонешь. Но если нужно — оторву от сердца.

— Нет… Пойду я.

— Я поднимусь через полчаса — не волнуйся.

Тая стала подниматься по скрипящей от старости лестнице. Метелица с воплем: «Стой!» — обогнал её у двери ванной, закрывая проход:

— Прости, забыл кое-что. Я мыло проверю — вдруг оно шерстистое. Ты же мне потом полжизни будешь припоминать.

Он включил свет в ванной, схватил мыло из мыльницы, откровенно застонал, потом подумал и достал из шкафчика новое:

— Все, вот теперь точно все. Я пошел…

Тая лишь рассмеялась. Видимо, с личной жизнью у Метелицы так и не складывалось, раз про такие мелочи он не сразу соображает.

Снизу прилетело обиженно:

— Несмешно, скунсик!

Тая не стала принимать душ — только умылась и почистила зубы, переоделась в футболку, которая была ей почти по колено, и вышла из ванной.

Метелица, уже одетый по-домашнему, спешно перезаправлял кровать свежим бельем:

— Прости, снова забыл. Теперь точно все новое. Не брезгуй.

Она прислонилась плечом к дверному косяку и улыбнулась:

— Да чтоб тебя, Гордей. Ты себя в морге помнишь?

Он рассмеялся. Было приятно снова видеть его человеческое лицо. Гордея нельзя было назвать красивым, но его лицо было мужественным и простым. Короткие светлые волосы, привычная щетина на лице, морщины на лбу — Гордей часто хмурился и приподнимал брови, и кожа это ему припомнила, заметно прибавляя лет. Но улыбка у него была сногсшибательная, просто он редко ею пользовался.

— Все, все, понял, осознал, проникся. Я тебе тут бутерброды сделал и яичницу сбацал. Ешь, а то от тебя скоро только кожа да кости и останутся.

— Хам ты!

— Я просто честный, скунсик. Все, меня снова нет. — Он оглядел спальню еще раз, от заправленной кровати до зашторенных окон, не нашел к чему придраться и вышел из спальни, чтобы не мешать Тае. На Таю, кстати, точнее на её голые ноги, он не бросил ни одного заинтересованного взгляда. Метелица пусть и был взбалмошным иногда, но никогда не переходил границ дружбы. Это в нем Тая и ценила.

Есть не хотелось, но это сейчас. Кто его знает, что будет ночью. Шариться в чужом доме ей не хотелось. Тая заставила себя поесть — Гордей же старался, — и легла в кровать. Она была не шибко широкой — кое-кто ночью не выспится. Она же привыкла засыпать в любом положении и в любом месте, даже если запахи неприятные, даже если свет мешает, даже если страшно. Рядом с Гордеем страшно не бывало. Ему она доверяла полностью. Даже Кошкину она не могла довериться до конца, но не Метелице.

Он пришел, когда она почти скользнула в сон. Тихо лег рядом, поверх одеяла, положил горячую руку на её лоб, и Тая провалилась в свои кошмары. Снова и снова ей снилось одно и тоже.

Поле. Стерня. Алым туманом расползающаяся по полю его кровь. Боль во всем теле. Высокое черное небо, с которого льется колыбельная. Дикое, звериное желание жить. И кто-то за спиной, кого не поймать.