Бездарь и домовой (СИ). Страница 6

Чёрный ворон, что ж ты вьёшься над моею головой…

Ох, ничего себе голосина у Феденьки! И со слухом всё прекрасно — ишь, как выводит, да драматично, заслушаешься. Но это не дело, так и до провала недалеко, надо вывозить в другую сторону. А то вдруг папаша очаруется, да и оставит — хоть на правах тенора при домашнем театре? Хотя, какой тут, на хрен, тенор — бас без малого…

Оборвав песню, снова приложился к бутылке. Одновременно, стараясь делать это незаметно, хватанул лука из миски с шашлыком, мазнул по глазам. Ожидаемо хлынули слёзы — то, что надо.

— Сукабаран! — всхлипнул я во весь голос. — Козёл старый, аристократ хренов! Родную кровиночку не пожалел! А я вам покажу-у-у! — Тут настало время очередного глотка из бутылки. — Я всем вам покажу! Вы еще вспомните Федю Ромодановского! На коленях приползёте, падлы! У-у-у, гады зажравшиеся, аристо, мать вашу, краты!

— Ну и мразь, — брезгливо процедил князь, выключая монитор. — Отзывайте дрон, с этой сарынью всё ясно. Всё окончательно ясно.

Нафаня, он же Хосе Натаниэль де Лос Трес Барбосес Террибле Бромиста, проказником был профессиональным, ибо фамильное мастерство в этой области досталось ему по факту рождения и было отточено во время полных головокружительных приключений детства и юности в родной Сарагосе. В последнее время, правда, когда он на птичьих правах дальнего всеми нелюбимого родственника проживал в доме Ромодановских, блеснуть умением не удавалось, так что представившуюся возможность домовой собирался использовать по полной — проказы ему были жизненно необходимы для душевного равновесия.

Логика его была несложной: чтобы остановить противника, его надо хорошенько напугать. А лучше всего пугать детскими страхами, сидящими на задворках памяти всю жизнь. Оставалось только извлечь эти самые страхи, что домовому было вполне по силам: этим созданиям оказались доступны, в том числе, зачатки искусства, которые современные высоколобые именуют менталистикой.

Детство запомнилось уроженцу города Кемерово гоблину Ерёме, как бесконечный занудный кошмар. Справедливости ради, стоит сказать, что редко какой гоблин может похвастать беззаботным детством: традиционная многодетность при не менее традиционных более чем скромных условиях жизни иного не предполагали. Хотя, если б нашелся сторонний наблюдатель, он мог бы не без удивления констатировать, что именно этому представителю орочьего племени как раз свезло, как мало кому: после того, как почти всю его семью спалили в бане «по причине сильной алкогольной интоксикации», как было написано в протоколе, его подобрал и обогрел учёный дед Макар. Ерёма не вникал, какой именно ученостью обладал тот самый дед, кому он прямо с пепелища попал в услужение, но человеком тот Макар оказался вреднючим и требовательным. Батрачить приходилось с утра до ночи, а еще обучаться грамоте и счету — спасибо, в школу не отдал, добрый человек. Наказание за любую провинность было воистину ужасным. Нет, юного гоблина никто не порол и вообще пальцем не трогал. Его просто ставили на колени в угол — безо всякого, впрочем, гороха, — и заставляли слушать мутнейшую дичь из книги, которую дед Макар называл «Наставления Чандрагупты сыновьям».

Про этого самого Гупту Ерёма понял только, что он-ска большим, ять, царём был в далекой стране Бхарате, ять. Денег нажил много, сыновей тоже, и, так как больше, ять, делать ему нехрен, учил-ска этих самых сыновей всякой придури, коей у него была полная башка. Дед Макар читал, Ерёма вынужденно слушал, категорически ничего не понимал и оттого страдал несказанно. Картинки, к слову, в той книжке были такими жуткими, что ужасали даже почти начисто лишенного фантазии гоблина. И вот одну из них он теперь воочию наблюдал на засеке.­

Прямо под большим старым дубом на траве сидело огромное, больше горного тролля, существо с тёмно-синей кожей. Одето оно было в оранжевые шаровары и розовую распашонку. На ногах — мягкие тапочки с загнутыми мысами. Но это всё ерунда: вместо головы у него на плечах красовалась здоровенная слоновья башка — как и положено, с хоботом и бивнями. И самый ужас, что именно такое чудовище юный Ерёма видел в проклятой книжке деда Макара[1]!

[1] Автор в курсе (и Нафаня, скорее всего, тоже), что это описание более всего подходит Ганеше. Но гоблин Ерёма об этом точно не знал!

— Ч-ч-ч…рагупта? — пробормотал гоблин ставшими непослушными губами.

— Да, я Чандрагупта! — важно изрекло чудовище, и продолжило тем же тоном: — Я явился сюда, чтобы наказать тебя, Ерёма!

— Но за что⁈

— Неважно. На колени!

Гоблин, трясясь от страха, завыл, заплакал, но приказ исполнил.

— Послушай же поучение семь тысяч триста девяносто пятое, — проговорил Чандрагупта, и начал: — Давным-давно, в эпоху седых времен, жила-была семья скромная, близкая сердцу земли и неба. Был среди них старец мудрый, почтенный обладатель великого знания древних секретов земледелия, и звали его Махариши Ахшвабрапудра. Однажды посеял сей мудрец семена дивного растения, которое росло столетиями в землях далеких Севера. Сеял он бережно, полив щедро, оберегая ростки от солнца палящего и ветра злого. Но не знал никто, что растение сие было священным даром богов, дарованным миру для испытания людской мудрости и единства. Прошли дни, месяцы и годы, и вырос плод величественный, громадный, золотистый, сияющий в лучах солнца, будто драгоценность небесная…

— Аыыыбх! — глаза гоблина закатились, он рухнул без чувств и так и не узнал, чем закончилась сказка про репку по версии Чандрагупты.

Нафаня подтащил бутылку вина поближе к нему, пошептал над нею что-то — и был таков.

До чего душевно мы посидели с Нафаней! Убедившись, что никто за нами больше не следит, мы устроили самый настоящий пикник, попутно обсуждая ближайшие планы.

— … мне бы в городе осесть, — рассуждал я. — Привычнее оно как-то. Сам-то я городской человек, как ни крути. Но вот тот фантастически разнообразный город, что на другом берегу реки, нам точно не подойдет: слишком близко. К слову, до сих пор понятия не имею, ни что это за город, ни что за река.

— Река называется Ока. А город на том берегу — Калуга, сервитут, — просветил меня домовой.

— Ох как, — призадумался я. Значение слова «сервитут» по прошлой жизни мне было известно, но здесь оно явно было какое-то другое. — И что там?

— Был я там пару дней — не понравилось. Суета, толпы туда-сюда, прямо тебе Вавилонское столпотворение!

— Поди, и опричники есть?

— А где их нет?

— Визуально наблюдаю на противоположном берегу местного жителя, который ест жареное мясо в компании магохтонического конструкта среднего порядка.

— Тищев, скажи-ка мне, а что у нас на том берегу?

— Юридика Ромодановских.

— Вот именно. И даже если местный будет кататься по реке верхом на русалке с во-о-от такими сиськами, мы не сможем предъявить ему за аморалку, пока он до середины реки не доплывёт. Продолжай наблюдение и не отвлекайся на глупости.

Возвращались кружным путем. Рюкзак отлично спрятали, я вдоволь хлебнул арагонского, немного облился им же и повалялся по оврагу, так что выглядел еще менее презентабельно, чем обычно.

— Любимый город может спать спокойно! — орал я песню, которая и в этом странном мире оказалась популярной, что наводило на мысли. Но вот и дошли — по дороге-то оно куда как быстрее. — Домой хочу, дружочек. Ты бы проводил меня, а? А то ноги не держат, — доверительно попросил я встреченного во дворе слугу, который не успел от меня скрыться.

Разумеется, в своих покоях я быстро протрезвел. Сбросил грязную одежду, хорошенько вымылся и лёг спать. Завтра у меня тяжёлый день — День рождения, однако.

— Гордеич, ска, это конец света, нах! — бормотал несчастный Ерёма, благоухая арагонским перегаром. — Сам Чандрагупта, ска, здесь! Наказ-звал мня, ска, подду… Подду… Под дубом сказки, ять, читал-ска!