Бездарь и домовой (СИ). Страница 56

— Девочки, — снимая фату, спокойным голосом сказала невеста подружкам, которые так и стояли рядом с ней, пребывая в полуобморочном состоянии. — Девочки, помогите мне снять платье, пожалуйста.

— Прямо здесь⁈

— Ну, да, это же моя комната.

— Но ты, оказывается, не Маша!

— Ну и что? Я всего лишь хочу снять платье. Помогите мне, пожалуйста.

Офонаревшие подруги послушно расстегнули крючки на спине, платье упало на пол.

— Ух, хорошо-то как! Аж задышалось легче, — все так же спокойно произнесла невеста, поводя плечами.

Крупные полушария с вишнями заходили ходуном. Я сглотнул. Невеста, тем временем, освободилась от трусиков, оставшись в одних белых чулках и туфельках, и я в очередной раз вознес хвалу моей чудесной Наташе, хотя, признаюсь, кровь прилила повсюду.

— Где же он, где-то тут он ведь был-то, — приговаривала голая невеста, перебирая какие-то вещи, лежавшие в углу кровати. — А! Вот же он!

С победным видом, натурально улыбаясь, она надела прозрачный изысканный пеньюар, который, однако, эротическое впечатление только усилил. Вернув на голову фату, невеста принялась крутиться перед зеркалом.

— Всё-таки чудесно. Чудесно же! Девочки, скажите, мне идёт? Девочки?..

— И…идёт, — прошептала рыжая. Кожа ее совсем побледнела, веснушки стали почти черными.

— Спасибо, моя хорошая. Всё просто: я так предвкушала, как выйду на свою первую брачную ночь вот в таком вот виде, а теперь у меня ее, увы, не будет. Но я хотя бы его немножко просто так поношу…

Дубровский, отвернувшись от происходящего, открыл окно и курил, бездумно глядя в сад. Я вертел головой, то отслеживая драку, то, чего уж там, любуясь умопомрачительными прелестями невесты, кем бы она ни была. В открытое окно долетало разноголосье птиц и зверей, и всё — про «слава новобрачным, совет да любовь». Для того, чтобы этот фильм снял Кустурица, мне надо бы взять аккордеон и спеть что-нибудь зажигательное, в тон происходящему. Но ни аккордеона, ни гитары, которая, отчасти, могла бы спасти положение, увы, не наблюдалось.

Тем временем на пороге возник кот — тот самый, что приходил в Кистеневку звать нас. Сев в дверях, зверь ошалело оглядывал происходящее.

— Что здесь пррроисходит? — спросил кот.

— Ничего особенного, Вась, — дружелюбно пояснил Дубровский, поворачиваясь от окна. — Свадьба не состоялась, и теперь идет драка. Но ты не волнуйся: совсем скоро прилетят опричники и всё будет хорошо.

С кота в миг слетел благообразный вид: вскочив, кот выгнулся дугой и заорал:

— Опрррричники? Убийцы, меррррзавцы, палачи! — и бросился вон, вопя: — Мурррка, спасай котят, опррричники едут!

У драчунов все оставалось стабильно, невеста всё вертелась перед зеркалом, подружки, обнявшись, сидели на диване и старались вообще никуда не смотреть.

Послышался рокот, за воротами садился черный конвертоплан с опричной символикой.

— Наконец-то, — процедил Володя, плебейски выбрасывая окурок в окно. — А то подзатянулось.

— Не скажи, — возразил я. — Мало кто может похвастать, что растянул одну минуту примерно на пятнадцать. Но у нас получилось.

— Это да, — вздохнул Дубровский, кинув тоскливый взгляд на невесту.

За окном послышался грохот башмаков.

— Поююю тебя, бог Гименей! — взревел медведь.

— Ять!

— Горчаков, отставить! Это игрушка, все вперед.

— А дать на лапу добрыми мишкам?

— Ять нах! Я тебе на рыло ща начислю!

— Отставить! Не обращать внимания, вперед!

Башмаки прогрохотали по лестнице.

— Дубровский, ты не представляешь, как вы с твоим дружком некромантом мне надоели, — поприветствовал нас, входя, ротмистр Шереметев. — Так, драчунов — разнять.

— Есугэй, ко мне! — крикнул я. Телохранитель послушно оставил в покое Стрешнева, на котором, как собаки на медведе, повисли трое опричников.

— Ну, — продолжил ротмистр, когда баталия прекратилась. — Я жду объяснений. Кстати, барышня, вы бы халатик надели — у меня тут толпа голодных мужиков, однако.

— А мне правда, идёт, да? — спросила невеста, отчаянно кокетничая.

— Ис-клю-чи-тель-но. Исключительно идет, слово мужчины и офицера. Халат. Живо.

— Есть! — козырнула невеста, рассмеялась и надела халат.

— Объяснения непременно последуют, — ответил Дубровский. — Предпочитаете здесь, или пройдем в более подходящее помещение? Кстати, так и не видел госпожу Екатерину Михайловну Стрешневу, мать семейства. Надо бы проследить, чтобы в этом зоопарке с ней не приключилось чего-нибудь.

— Я здесь, — холодно произнесла высокая женщина, входя в комнату, и сразу стало ясно, в кого пошла Маша: такая же космическая красота, только выдержанная. — Ну что, дуралей несчастный, мы доигрались? А ведь я говорила… Господа, столовая в вашем распоряжении, прошу, — и, повернувшись, пошла по лестнице вниз. Мы все, включая невесту с подружками и Есугэя, последовали за ней.

Расселись за столом, повисла тишина. Все выжидательно смотрели на Дубровского, а он внезапно растерял всю свою уверенность. Вообще-то, что бы тут ни происходило, а в ситуацию парень в любом случае попал весьма непростую — надо только понять, какую именно.

— Айййййяяяяя! — внезапно вскричал Есугэй в белой сорочке, галстуке и любимых черных очках. Ему тоже досталось место за столом — очень, надо сказать, удачно.

— Спасибо, Есугэй, — слабо улыбнувшись, кивнул Володя. — Да-да, я сейчас.

Он встал, в полной тишине сделал несколько шагов, вернулся и, держась обеими руками за спинку стула, негромко начал.

— Мне кажется, Машу Стрешневу я любил, сколько себя помню. Как-то вот так сразу она стала привычной и всегдашней частью меня. Возможно, даже, скорее всего, в этой самой привычности и кроется моя ошибка — то, что я проморгал ни много, ни мало, машину смерть. Ведь, вроде бы, все же хорошо, дело бежит к свадьбе, все, как надо — а то, что видимся раз в несколько месяцев — и то, умотанные, немногословные оба — так это жизнь такая взрослая, куда деваться. Но я любил ее. А она умерла. Насколько понимаю, произошло это по какой-то дурацкой бытовой причине — ничего катастрофического в наших краях, слава Богу и Государю, давно не случалось.

— Маша упала с лестницы, — тихо встряла Екатерина Михайловна. — Чуть больше полутора лет назад. Упала с лестницы: подломился каблук, перелом шейных позвонков, почти мгновенная смерть. И, как назло, в доме никого из нас не было, а слуги нашли ее и подняли тревогу минут десять спустя, когда уже ничего не сделать.

— Спасибо, Екатерина Михайловна, — кивнул Дубровский, принимая объяснение. — Вот такое вот горе. Маша умерла. Не знаю, как бы я тогда воспринял известие о ее смерти — понятно, что тяжело. Но было бы мне тяжелее и больнее, чем вот сейчас, в эту минуту? Не уверен. Потому что то, что с ней в итоге сделали, не укладывается в рамки моих представлений о… даже не знаю… наверное, о том, что делать можно и том, чего делать нельзя ни при каких обстоятельствах.

Кирилл Антонович, убитый горем, решил воссоздать свою дочь при помощи маго-хтонических биотехнологий. Будучи доктором соответствующих наук, он представлял себе, что и как делать, и с энтузиазмом сумасшедшего кинулся в этот страшный проект. Когда ему не хватило собственных знаний и опыта, он связался с коллегами из арагонского концерна Лос Трес Барбосес, которые как раз выпустили серию новейших домовых и несколько перестарались: они у арагонцев вышли чрезмерно живыми. Но Стрешневу-то как раз именно это и было нужно! Вот откуда длительные «обмены опытом» в Сарагосе, которые, признаться, даже щекотали мне самолюбие: вот у меня будущий тесть какой, мировая величина! Кстати, «барбосы» на днях очень плохо кончили, если не знаете. Поняв, что их домовые слишком много себе позволяют, они их всех уничтожили, честно вернув владельцам деньги и выплатив щедрые компенсации. Но кто-то из бывших владельцев не согласился с таким решением и буквально стер концерн с лица Тверди…

— Кстати, Федор Юрьевич, — встрял ротмистр Шереметев. — А вашего домового тоже постигла такая участь?