"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 (СИ). Страница 18

Короче, еда есть, но больше всего водки: есть и «Белый орёл», и «Rasputin», где на голографической этикетке был подмигивающий сам Распутин, и «Довгань», который чего только не выпускал, и даже водка, на этикетке которой был нарисован Жириновский в кепке. Выборы-то недавно были, а водка до сих пор осталась. Хотя не факт, что это оригинал, вполне может быть сивуха, разлитая в соседнем доме. Пить такое опасно. Пива тоже много, местного и привозного.

— Дашка, — упрашивал мужик. — У меня как в песне: душа горит, а сердце плачет. Дай хоть чекушку.

— Не дам! — послышался женский голос из-под прилавка. — Валерий Петрович, не дам! Не просите!

— Ну, пожалуйста! Запиши вот, в тетрадку! — он начал её листать. — Вот моя брала в долг молоко и творог. Добавь чекушку. Одну всего.

— Ага, и меня Клавдия Петровна потом задушит или Самвел прогонит. Тетрадка — для продуктов, не для водки, — продавщица в норковой шапке поднялась, отряхнула передник, а потом замерла, уставившись на меня широко открытыми глазами.

— Вот хожу-хожу везде, — я подошёл ближе и облокотился на прилавок. — Вдруг, думаю, тебя где-нибудь найду, Даша. И как получилось, в первом же магазине встретились.

— Это знак, — нашёлся алкаш. — За это надо выпить.

— Не надо, — Даша зыркнула на него, потом на меня, и поправила головной убор. — Я твоего друга только что видела. Это же он тогда в госпиталь к тебе в окно залезал, чтобы передачку отдать, когда его внизу не пустили.

— Он и есть, — я кивнул.

— Мужик, — алкаш посмотрел на меня, — выручи, брат, возьми мне пузырь. А я тебе вот, кассету отдам!

Он показал мне кассету, лежащую в авоське.

— Не слушай его, Старицкий, — всполошилась Даша. — У него язва. Он сам, когда трезвый приходит, просит не продавать. Ему вредно пить.

— Жить вообще вредно, должен заметить, — алкаш гордо вскинул голову и пошёл на выход.

Он хотел хлопнуть дверью погромче, но вышел лишь лёгкий стук — слишком лёгкой была сетчатая дверь. Даша потянулась и выключила магнитофон, боковая дверца с кассетой с тихим шумом открылась.

На девушке старый передник, как у продавщицы из советского универсама, а на голове — норковая шапка. В эти годы женщины их носили даже в помещениях, это было даже модно.

Из-под шапки выбивались волосы оттенка, который в зависимости от освещения казался то русым, то с рыжим отливом. Под передником — фиолетовый вязаный свитер и джинсы. В ушах — большие серьги-кольца без камней. Глаза — серо-зелёные, смотрели на меня.

Она, вот точно она, Даша Тимофеева. Память пробудилась мгновенно, будто не прошло тридцати лет.

— Старицкий, не упади! — упрашивала меня Даша.

На ней белый халат, волосы связаны в хвост. Мы в палате с облупленными стенами, где нет свободных мест. Сильно пахло лекарствами.

Слева от меня — морпех Серёга с перевязанной головой, справа — Иван Иваныч, танкист, замотанный в бинты, как мумия. Только глаза сверкали весёлым огоньком.

— Тебе ещё рано вставать, — повторяла Даша.

— Да смотри, — я, опираясь на целую ногу, убрал руку от спинки кровати и резко повернулся. — Я хоть танцевать… ах, ёпт! — чуть не потерял равновесие.

Она меня подхватила, не дав упасть. Такая хрупкая, а меня удержала.

— Старицкий, это уже через край, — недовольно сказала она. — Вернитесь на своё место…

Яркое воспоминание из 95-го быстро ушло, но оставило приятные впечатления. Я посмотрел на неё и улыбнулся.

— Сменщица задерживается, — Даша поглядела на прилавок, потом на часы, висящие на стене. — В полночь должна явиться, звонила.

Часы показывали без десяти двенадцать.

— А когда ты успела приехать? — я наклонился ближе, но отодвинулся и убрал руки — стекло витрины опасно затрещало.

— Вот если бы ты письма читал, Старицкий, — пробурчала она и взяла веник, чтобы подмести возле ведра с картошкой.

— Читал каждое, — признался я. — И до сих пор стопочка в шкафу лежит…

Которую я забыл с собой забрать при переезде вместе с её адресом. Но если учитывать, как долго шла почта в эти дни… да и многие годы спустя так же плохо. Возможно, письмо просто не успело до меня дойти. Слишком быстро уехал.

— Но последнее было в июле, — продолжил я, — я ещё в армейке был, сразу тогда ответил, адрес прислал. Но до дома ничего не дошло.

— Я тебе писала в сентябре! Писала, что приеду, у меня сестра двоюродная здесь живёт. В гости зайти хотела. Приехала, блин, — она надула и лопнула пузырь жвачки.

— Этого письма не было, — я задумался. — Даже не знал. Ну, слушай, Дашка, давай тогда сейчас тебе отвечу.

— Не поняла, — она посмотрела на меня, сощурив глаза.

— Ну, как? Здравствуй, Дарья Батьковна, — я усмехнулся и начал говорить так, будто зачитываю письмо. — Пишу тебе из дома. Нога больше не болит, только немного тянет, по ночам спать больше не мешает. Всё тебя вспоминаю, как мы в госпитале с тобой виделись, по ночам болтали и телевизор смотрели в ординаторской, когда ты дежурила. Питаюсь хорошо, с друзьями в неприятности не влезаем, не пьём, живём дружно, хотим открывать общее дело. Обязательно с ними познакомлю. Хотел переехать и работать на вахте, но передумал. А как твои дела?

— Блин, ну ты как письмо написал, — Даша засмеялась. — Да вот, в госпитале уволили, думала, куда устроиться, и вот, сестра позвала, я приехала. Вот.

— А что там случилось?

Сетчатая дверь открылась, по ступенькам спустилась женщина в джинсовке, чуть пошатываясь. От неё разило перегаром. На ногах у неё колготки-сеточки, на плече — маленькая сумка, макияж — яркий, как боевая раскраска. Чем она занималась, понятно сразу.

— Даша, вот тебе должок за вчера, — она положила две купюры по десять тысяч на прилавок. — И дай ещё сигареток, как обычно.

Скользнув по мне равнодушным усталым взглядом, проститутка вышла. Следом зашёл какой-то мужик в длинном сером плаще, с шёлковым шарфом, под которым толстая золотая цепь и красный пиджак. На пальцы он напялил золотые массивные печатки, и виден ещё один перстень — татуированный. Под мышкой — кожаная барсетка. Туфли острые, но надеты не с брюками, а со спортивными штанами. Походняк — ни с чем не спутаешь, сразу понятно, что бандит из 90-х.

— Никто не выступает, Дашка? — пьяным голосом спросил он.

— Всё спокойно.

— Ну и славненько. Дай сигареток и пива.

Мужик с подозрением посмотрел на меня и тоже удалился, пшикнув банкой пива. Судя по голосам в подъезде, проститутка там его ждала и не прогадала — ушли вдвоём.

— Да ты тут всех знаешь, — сказал я.

— Я вообще первую ночь боялась, — затаив голос, произнесла Даша и огляделась. — Когда кто-то спускался, у меня аж сердце ёкало. Но сейчас спокойно, одни и те же ходят.

— Ну всё равно, надо аккуратно, в городе кого только нет. Так что с госпиталем случилось?

— Из-за главврача, — она нахмурилась. — Как давай возле меня крутиться да подкатывать, когда от него Ленка из хирургии уехала с офицером. Ко мне подошёл, я ему по лицу зарядила, и всё… вылетела на следующий день.

— По рогам ему настучать пора было, — жёстко произнёс я. — Он с меня тогда тянул двести баксов, чтобы комиссовать по ранению. А когда понял, что я комиссоваться не хочу, хотел сто баксов, чтобы на реабилитацию отправить. И с пацанов тянул бабки, чтобы в Москву перевели и в очередь на протезы поставить.

— Было такое, — согласилась Даша, глядя на меня. — И как ты здесь сам?

— Прорываемся. Большие планы. А раз ты здесь, — я улыбнулся, — сходим куда-нибудь? Завтра вечером, ну?

— Ну, надо подумать, — она поправила шапку. — Смогу, чего бы нет? Там дискотека будет.

Староват я уже для дискотек, но что-нибудь придумаем. Правда, денег пока ещё нет, но тут будем над этим работать.

— Вот мой адрес и телефон, — она записала на бумажке из-под ценника. — Тут в соседнем дворе живу. А твой помню, только так зайти и не смогла. Не успела, недавно же приехала, пару недель как.