"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 (СИ). Страница 17

— Погоди, — с заднего сиденья отозвался Шустрый. — Ещё вернулись Батон с пятой роты, Рыжий, Мелкий и Ара, он сюда переехал. И Макряк ещё, но он бухает как не в себя.

— А кто тогда кричал про орехи? — подал голос Халява, открывая глаза.

— Какие орехи? — удивился Царевич.

— Ну тогда он упал, помнишь? — Славик подался вперёд и положил руки себе на бёдра. — Грохнулся тогда на землю и орал ещё так: арэхи-арэхи! Мои арэхи!

— Помню-помню, точняк! — Шустрый быстро закивал. — Когда он на турник залез, а руки соскользнули, об перекладину ударился прям между ног! Рухнул на землю, потом орал, пока не утащили. Вот коры были.

— Ты лучше вспомни, как журналисты Шопена снимали, — сказал Царевич, легко улыбаясь и глядя вперёд. — Он же вечно тощий как скелет, недокормленный. Кто его не знал, думали, что ему лет пятнадцать. Сидел тогда в майке, одни кости видно. И эти журналисты давай его снимать, говорят, вот свидетельства, что федералы в бой школьников бросают. Зато сигарет потом целый блок ему выдали. А ротный-то орал потом на него.

— Это помню, — Халява заскрипел от смеха и выдохнул. — Я же рядом сидел, в такой же майке, отощавший. Меня мамка тогда увидала по ящику, чуть прямо туда забирать меня не поехала, да батя остановил.

— Ещё вспомните, как Шопен тогда заплутал в горах и в аул пришёл, — напомнил Шустрый с усмешкой. — А местные на него посмотрели, жалко стало, накормили. Вот как его увижу, сразу вспоминаю. Маугли тогда подумал, что всё, хана ему, собрал роту идти его выручать. Только бэтээр завели, а Шопен навстречу нам идёт. Под конвоем ещё, как военнопленный, в натуре.

— Вот это точно помню, — Славик хлопнул себя по колену. — Какие-то типы с калашами его вели, говорят: «Забырайте своего пацана!» И нам его толкают, а у Шопена лыба до ушей. Наелся шашлыков, и ещё полные карманы хавчика всякого припёр! Вот тогда нажрались вечером.

Он засмеялся с Шустрым на пару, Царевич присоединился к ним чуть позже. Смеялись таким мальчишеским смехом, неровным и скрипучим, но искренним. Пацаны же ещё всё равно, всего по двадцать, хотят иногда поржать.

Помнил эти истории, да и сам их видел, но услышать их снова от парней дорогого стоило.

— Гиви это был, он в Абхазию же уехал, — вспомнил я, когда все просмеялись. — Который про орехи тогда кричал.

— А, понятно, — Халява вытер набежавшую от смеха слезу. — А то на рынке недавно был, там кто-то орехи продавал, кричал, я и вспомнил про него, меня сразу на ржач пробило. А все подумали, что у меня крыша поехала… Арэхи-арэхи!

Парни снова захохотали.

— Рыжий в ОМОН пошёл, — вспомнил Царевич через пару минут, становясь серьёзным. — А кого-то даже в уголовный розыск взяли.

— Вот я про это и вспоминал, — сказал я. — Тот следак — военный, но он от обычного, гражданского, мало чем отличается. Вот он наверняка будет привлекать обычных оперов, чтобы бегали тут по нам и всё собирали, когда ему самому надоест по нам ходить. И вот хотелось бы знать побольше обо всём.

— Что нарыл? — спросил Царевич.

— Откуда следак это всё узнал и к нам приехал. Вдруг он не наугад приехал, а чьи-то показания есть, может, кто видел или слово где обронил. От этого уже и будем отталкиваться. А то ждать, когда этот тип опять всплывёт с какой-то новостью — не хочется. Ещё врасплох застанет.

— Во, ништяк придумал, Старый, — оживился Шустрый. — Можно поспрашивать пацанов.

— Только осторожно надо спрашивать, мало ли.

БМВ заехал во двор. Царевич пошёл в гараж, достав из кармана ключи.

— Пацаны, у меня пожрать на утро ничего нет, но там комок круглосуточный.

— Зайду, — сказал Шустрый, — Сигареток надо ещё купить.

Он вылез из машины, закрыл дверь и быстрым шагом дошёл до магазина, расположенного прямо во втором подъезде, без отдельного выхода. Только подсвеченная вывеска «Кедр» говорила, что там магазин.

Вернулся Шустрый минут через пять с пакетом в руках, когда БМВ уже поставили в гараж и вытаскивали оттуда снова уснувшего Халяву.

— Старый, — тоном заговорщика позвал Шустрый. — Знаешь, кого я там видел в магазе?

— Кого?

— Ну догадайся.

— Говори уже, холодно, заходить надо. Следака? Или кого-то из пацанов?

— Не, — Шустрый заулыбался. — Медсестру ту, помнишь, которая в госпитале за тобой тогда ходила, когда я к тебе приходил? Работает там продавщицей.

— Ничего себе, её занесло, — удивился я.

— Чё, повидаешься? В гости её зазывай, — Борька показал на дом.

Кто-то за все эти годы забылся, кто-то уже вспоминался, ну а когда Шустрый сказал о Дашке, то её я вспомнил сразу.

Точно, в госпитале, когда она дежурила по ночам, я часто сидел с ней на посту, когда уже мог ходить. Потом даже переписывались с ней, помнится, пока я не потерял адрес. Даже не знал, что она приехала в Тихоборск незадолго до моего отъезда.

И подумал я вдруг: а чего бы и не возобновить старое знакомство? Это же время вторых шансов. Тем более, ночь на дворе, торопится некуда, все важные дела запланированы наутро.

— Догоню, парни, — сказал я. — Пойду поздороваюсь.

— Удачи, Старый, — Царевич пихнул Шустрого и оба потащили обмякшего Халяву в подъезд. — Пока чай вскипятим.

Глава 7

Жители вряд ли довольны таким соседством с круглосуточным магазином, который расположен прямо в подъезде. Туда даже отдельный вход так и не сделали. Судя по всему, даже товар заносили через ту же дверь, в которую входили покупатели.

Но хоть в подъезде жизнь не замирала ни на мгновение, и народ ходил постоянно, всё равно здесь не было совсем уж грязно: стены были побелены недавно, они ещё чистые, без следов копоти от спичек и надписей от разных компаний, да и мусора почти не валялось.

Возможно, сам коммерсант следил за порядком, возможно — крыша магазина периодически вставляла люлей особо буйным посетителям, чтобы совсем уж не злить соседей.

Бывает так, что многие бандиты, кто поднялся повыше, иногда любят корчить из себя благородных разбойников, следящих за порядком в городе и помогающих людям. Вон тот же Налим, наш новый знакомый, явно из их числа, про порядок он говорил особенно громко.

Вообще, братки часто гоняют мелкие банды на своей территории, но расчёт тут прост — чтобы не плодить конкурентов. Зато выставляют это как свою заслугу.

Входная дверь справа на первом этаже открыта. Она двойная. Внешнюю подпирал кирпич, чтобы не закрылась, на ней надпись на бумажке, выведенная синей шариковой ручкой: «Осторожно крутая лестница».

Внутренняя дверь — из проржавевшей мелкой металлической сетки, чтобы не пускать внутрь мух. За ней — занавеска из множества разноцветных пластиковых шариков, продетых через нитки в ряд.

Слышно тихую музыку.

— Ясный мой свет, ты напиши мне, — можно разобрать слова песни Булановой.

Я открыл сетчатую дверцу и раздвинул руками зашелестевшие висюльки. А лестница и правда крутая: пять очень высоких узких ступенек вели вниз. Спьяну можно легко навернуться.

Внутри прохладно. На прилавок со стороны покупателей облокотился мужик в джинсовой куртке, с вожделением глядя на ряды бутылок водки за спиной продавщицы, саму её не видно, она копалась где-то внизу.

Седые волосы покупателя торчали в разные стороны. В руке он держал старую авоську, в которой была пустая банка с пластиковой крышкой и видеокассета в чёрной коробке с надписью «RAKS».

На прилавке размещалась массивная касса, рядом — ещё советские весы светло-зелёного цвета с гирьками. Рядом с ними лежала толстая тетрадка в клеёнчатой обложке.

В старой советской холодильной витрине лежали импортные сыры с яркими этикетками и местные, в простых пакетах, с пластиковыми цифрами, глубоко вдавленными в бока. Ещё были колбасы и бутылки с молоком, одна ячейка грязных яиц и пакет с творогом.

У самой кассы под стеклом рядами лежали шоколадки, жвачки и сигареты. На полках, кроме водки, лежали расфасованная по пакетам крупа, мука и макароны, стояли банки с рижскими шпротами и сайрой. Хлеба не было — наверняка раскупили ещё днём. На пустом месте поставили магнитофон, из которого и играла песня. В зелёном пластиковом ведре на полу была картошка.