Гасконец. Том 1. Фландрия (СИ). Страница 8

Упоминание слова «Родина» сжало мне сердце.

— А ты не знаешь, что сейчас творится в… — я осекся, так и не закончив фразу. Как правильно сказать, чтоб он понял? Московия? Или лучше Царство Российское?

Спрашивать у него сейчас про Россию не было смысла. До меня только в этот момент дошло, насколько же я далеко от дома.

Но меня наконец-то отпустил кураж боя, и оставшись наедине со своими мыслями, я вдруг подумал: «А насколько это вообще правильно, что я тут помогаю французам, а не мчусь домой?». С другой стороны, как много «дома» в России семнадцатого века? Впрочем, мне всё равно нужно было вернуться туда. Может быть не сразу, сперва закончить с делами здесь, во Фландрии. Но обязательно вернуться.

Нужно было что-то придумать, а в голову вообще ничего не лезло. Я вышел из трактира, предварительно поинтересовавшись у клевавшего носом Планше, где его знакомый коновал.

Ночь была тихой и звездной. Походных костров совсем не было, оно и понятно: почти все перебрались за городские стены и гуляли там. Я добрался до старой конюшни, находившейся в сотне метров от трактира. В одном из окон горела свеча. Я вошел внутрь, обнаружив с десяток раненых, мирно спящих на соломе. Сирано де Бержерак был среди них и дышал ровно. Не знаю почему, но мне не хотелось спать в трактире. Будто бы веселье как-то сошло на нет, и моё место было здесь. Я улегся на солому, положив под голову руки и успел подумать лишь об одном.

Смогут ли меня похоронить на родине?

Утром Сирано де Бержерак, едва стоящий на ногах и перевязанный, клялся, что без него мне не выжить по дороге в Лилль. Если честно, я не слишком долго спорил. Носатый был приятным парнем, так что я, сперва посоветовавшись с цирюльником, посадил его на лошадь.

Де Порто вывел О’Нила и бугая Роджера. Впрочем, в сравнении с де Порто, тот казался всего лишь немного высоким. Настоящей глыбой был Исаак Исаакович. Да, на прощанье, де Порто даже представился мне по-человечески. Впрочем, мне бы никогда в голову не пришлось звать его Исааком, если бы дело не касалось какой-нибудь шутки или каламбура. Де Порто звучало слишком органично, по отношению к этому весёлому здоровяку.

О’Нил и Роджер были связаны по рукам, и между собой. Отойти друг от друга ирландцы могли метра на два, не дальше. Пьер, вместе с другими гасконцами, решили остаться в Аррасе, а потом вместе с остальным войском двинуться дальше не север. Технически, мой путь тоже лежал на север, но Лилль располагался чуть восточнее.

Я с удивлением обнаружил, что легко запрыгиваю в седло. Стоило мне отключить голову и довериться телу настоящего д’Артаньяна, как управлению лошадью сразу же стало простым и понятным.

Планше передал мне пистолет, захваченный у О’Нила и мешок с серебром.

— А это откуда? — удивился я. — Ты смог продать нашего второго пленника?

— Верно, месье, — поклонился слуга. — Здесь почти двести ливров. Утром, когда вы спали, приходил его брат, из гарнизона. Я подумал, вы не будете против.

— Нет, нет, Планше, — рассмеялся я. — Ты молодчина.

Слуга снова поклонился, затем выжидающе посмотрел на меня. Я достал из кошелька две монетки и передал ему. Один процент не Бог весть сколько, но я не хотел попасть впросак, заплатив слишком много слуге. Планше, тем не менее, довольно заулыбался и поблагодарил меня, назвав «очень щедрым месье». Классовая сознательность внутри черепа немножко поворчала, но и у неё было слишком много забот.

Какое-то время мы продолжали разорять хозяина трактира, укладывая на лошадей бурдюки с вином и мешки с хлебом и сыром. Роскошно жить не запретишь. К счастью, местные слишком сильно ненавидели испанцев, чтобы обижаться. Или просто не рисковали роптать, пока армия ещё не покинула пределы Арраса.

Мы двинулись в путь, спустя час или полтора после рассвета.

На самом деле, это было скорее расточительством по отношению ко времени. Насколько я смог понять уже тогда и в чём убедился дальше, во время своим приключений во Фландрии, Париже, а потом… впрочем, это уже спойлеры. В общем, выезжать за час после рассвета было не самым разумным решением. Однако, именно оно стало причиной встречи судьбоносной для меня, а в последствии и для всей Франции.

Дорога была лёгкой, летнее утреннее солнце ласково касалось моего лица, ветерок был почти незаметным. Я с трудом подавил желание запеть что-то из старого фильма. Меня остановило то, что я представления не имел, смогу ли переводить с ходу и в рифму. Всё равно, раз через раз, но я начинал мычать себе под нос: «пуркуа па, пуркуа па».

Воспоминания о советской классике, впрочем, навевали на меня тоску. Не в том плане, что мне не нравился фильм, как раз напротив. Понятное дело, что если уж судьба дала тебе второй шанс и после смерти ты возродился не мышью полёвкой, а человеком, роптать совсем не комильфо. Но всё же, я оказался в чужом краю, и должен был провести жизнь служа совершенно чужой стране. Которая потом, через пару веков, ещё и пойдёт на мою Родину войной. Конечно, читал я и книжки про попаданцев-диверсантов, но я ведь и не в наполеоновских временах возродился. Так что большую часть пути я думал только о том, как могу принести пользу Московскому Царству совсем недавно пережившему Смуту.

Я заметил что-то неладное спустя пару часов. Мы ехали молча, каждый погруженный в свои мысли. Точнее, мы с де Бержераком ехали, а остальные шли рядом. Как вдруг, метрах в двууста от тракта, я заметил чью-то лошадь. Привязанную к ней плачущую женщину и мужчину, накидывающего на ветку дерева верёвку.

— Так, ну мне это не нравится, — сказал я себе под нос и тоже съехал с дороги. — Планше, пригляди за пленными!

Слуга не стал задавать лишних вопросов, только придержал за поводья лошадь де Бержерака. Я быстро доскакал до дерева. Мужчина непонимающе посмотрел на меня, затягивая петлю.

— Что вам угодно, месье? — спросил он на французском, весьма грубо. — Не видите, я занят!

— И мне интересно, чем же таким вы заняты, черт подери! — я спешился, подходя к заплаканной женщине.

Платье её было дорогим, но разодранным. На голом плече отчетливо выделялось клеймо в виде лилии. Я вздрогнул, наконец-то понимая, какая сцена разыгралась перед моими глазами.

— Атос? — обратился я к мужчине. Тот непонимающе дёрнулся.

— Что вы несёте? Не мешайте мне, сукин сын. Идите своей дорогой.

— Вас зовут Атос? — переспросил я. Мужчина — светлые кудри, крепкого кроя камзол, никакого головного убора и шпаги на поясе — качнул головой.

— Меня зовут Робер де Бейл, месье. Но у меня нет времени на знакомства. Если вы тотчас же не отойдёте от лошади, я посчитаю вас соучастником преступления и казню на месте.

— Преступления? — переспросил я. — Судя по клейму, преступление этой девушки уже было совершено. За что вы собираетесь её казнить?

В книге, как мне помнилось, Атос решил повесить Миледи — всегда вызывающей у меня сочувствие — всего лишь за факт наличия у неё этого клейма. Сама же она получила его за кражу церковного имущества.

— За то, что скрыла от меня тот факт, что была простой шлюхой! — выпалил Робер де Бейл. — А теперь, когда вы всё разнюхали, убирайтесь вон.

Я бросил короткий взгляд на девушку. Она молчала, крепко сжав пересохшие губы. Рыжые кудри были разбросаны по обнаженным, покрытым чудесными веснушками, плечам. На вид ей было едва больше двадцати пяти, но в этом времени у всех черт его знает, что творится с возрастом.

— А что вы скажете, миледи? — улыбнулся я незнакомке, которой совершенно точно решил помешать повиснуть на дереве.

— Ваше какое дело! Я теряю терпение, — шпага Робера де Бейла покинула ножны.

Между тем, к нам совершенно спокойно подъехал Сирано де Бержерак, сопровождаемый Планше и пленниками. Все четверо не вмешивались, а лишь с интересом наблюдали за происходящим.

— Он говорит правду? — спросил я у девушки, спокойно вынимая собственную шпагу. Заплаканная девица кивнула.

— Да, — едва слышно сказала она. — Мне было… я была совсем ребёнком, голодали, мои младшие братья…