Когда звезды спускаются на землю. Страница 3

– Наполни меня своей божественной силой, – шептала она, воздевая руки, – не дай вечерней мгле затмить мое сердце. Я преклоняюсь перед твоим сиянием, твоей животворящей энергией. Ты – моя жизнь! Ты – моя любовь! Я отдаюсь тебе всем своим существом!

Ее губы беззвучно шептали древние слова заклинаний, глаза закрылись, а тело внезапно затрепетало, будто по нему пробежал разряд молнии. Сначала это была легкая дрожь в кончиках пальцев, затем волна, прокатившаяся по всему телу, заставила выгнуться ее спину и сжаться пальцы ног. Она дышала прерывисто и глубоко, на ее бледной коже проступила испарина.

Это был экстаз, пик мистического соединения с божеством, ради которого она жила. Так продолжалось несколько минут, наполненных внутренним светом и трансом. Наконец, сила покинула ее, и она безвольно рухнула на грубый ковер, подобно срезанному цветку.Лежа, она несколько минут приходила в себя, слушая, как бешено стучит ее сердце – не от земной страсти, а от соприкосновения с безмерным. Наконец, дрожащей рукой она потянулась к низкому столику и взяла с серебряного подноса персик. Плод, символ жизни и плоти, который она всегда употребляла после ритуала, чтобы «заземлиться». Откусив небольшой сочный кусочек, она медленно прожевала его, ощущая, как сладость фрукта возвращает ее к реальности. Отложив недоеденный персик, она подошла к окну.

Полная луна, холодная и отстраненная, царила в небе. Арсея смотрела на нее с безмолвным вызовом. Луна была символом всего, что она отвергала: пассивности, женских таинств, связанных с кровью и деторождением, ночи, скрывающей лик ее бога. Ее тело, освещенное лунным светом, казалось мраморной статуей, воздвигнутой в честь дневного светила. Сделав резкий, отвращающий знак пальцами в сторону ночного светила, Арсея отошла от окна и легла на свое ложе. Усталость от пережитого экстаза быстро погрузила ее в глубокий, безмятежный сон. На ее губах застыла улыбка единения с богом.

Дверь в ее покои скрипнула с такой осторожностью, что звук был не громче падения сухого листа. В проеме возникла темная фигура Атара. Он был бос, его движения были плавны и бесшумны, как у пантеры, крадущейся за добычей. Дверь закрылась за ним, и он остался стоять в полной темноте, позволяя своим глазам привыкнуть к мраку, разбавленному лишь полоской лунного света от окна.

Затем он двинулся вперед. Его шаги были беззвучны. Он подошел к ложу и присел на самый его край, не нарушая пространства сна. Лунный свет падал прямо на лицо Арсеи, и Атар замер, завороженный. Длинные, темные ресницы отбрасывали легкие тени на ее бледные щеки. Прямой, изящный нос, губы, красиво изогнутые даже в полном покое, – в ее лице была хрупкая, почти неземная гармония. Ее худоба, которую Метера называла «излишней», была худобой юной ланки, готовой в любой момент сорваться в бег. Атар, видевший многих женщин в стенах храма, понимал, что эта девушка была иной. Ее красота была не для услады глаз, а для поклонения.

Он не стал будить ее. Его миссия была иной. Он должен был проникнуть в ее мир не как завоеватель, а как сновидение. Его пальцы, легкие и теплые, прикоснулись сначала к ее бровям, повторив их изгиб. Затем они скользнули по вискам к нежным, высоким скулам. Он чувствовал под подушечками пальцев бархат ее кожи, и его собственное дыхание стало глубже. Он очертил контур ее губ, не касаясь их, ощущая исходящее от них почти осязаемое тепло. Его рука, все такая же невесомая, опустилась ниже, скользя по длинной, изящной линии шеи к ключицам, а затем едва заметно, почти мимолетно, провела по округлости ее груди, чуть ниже соска.

От этого прикосновения, столь легкого и в то же время столь уверенного, по телу Арсеи пробежала легкая судорога, хотя она и не проснулась. Атар чуть слышно застонал, чувствуя, как волна желания подкатывает к его собственному горлу. Он был искусным любовником, но эта девушка, эта спящая весталка, пробуждала в нем не только профессиональный азарт, но и нечто первобытное, жаждущее не просто обладания, а причастия.

Его ладони, знавшие все азы и тайны любовной науки, продолжили свой путь. Они скользили по ее телу, не спеша, вырисовывая невидимые узоры на ее коже. Он нежно гладил ее живот, бедра, внутреннюю сторону коленей – те места, где кожа была особенно тонкой и чувствительной. Он не применял грубых или навязчивых ласк; его прикосновения были словно шепотом, обещанием, вопросом, заданным спящему телу.

И тело начало отвечать. Сначала это был легкий румянец, выступивший на груди. Затем – едва уловимое движение бедер навстречу его ладони, когда она скользнула по внутренней стороне бедра. Ее дыхание, до этого ровное и спокойное, стало сбиваться, становиться глубже. Во сне она тихо застонала, и этот звук, полный неподдельного, неосознанного наслаждения, был для Атара музыкой победы.

Он знал, что приближается кульминация. Его пальцы, точные и нежные, нашли ту самую «лону любви», о которой говорила Метера, и начали свой танец вокруг нее, лаская и возбуждая, но не вторгаясь, растравляя огонь, но не туша его грубым прикосновением. Он будил в ее теле память, о которой она сама не подозревала – память плоти о предназначенном ей наслаждении.

Волны нарастающего, стихийного оргазма начали охватывать низ ее живота. Ее тело выгнулось, мышцы напряглись, как тетива лука. Атар видел, как под ее веками бешено задвигались зрачки, следя за картинами сна, которые теперь слились с реальностью ощущений. И, наконец, наступила разрядка. Тихий, сдавленный крик сорвался с ее губ, ее тело содрогнулось в серии мощных, непроизвольных спазмов, и ей почудилось, будто внутри нее вспыхнули тысячи солнц, разлетаясь по всем конечностям, даря ей неведомое, всепоглощающее, почти мистическое наслаждение, которое на мгновение затмило даже экстаз ее молитв. Трепет утих. Арсея медленно открыла глаза. Они были темными, влажными и полными глубочайшего изумления. Она не сразу поняла, где находится. Реальность сна и явь сплелись воедино. И тогда она увидела его. Темный силуэт на краю ее ложа, человека с руками, что все еще излучали тепло на ее коже.

– Кто… кто ты? – прошептала она, и в ее голосе не было страха, лишь смущение и дрожь не отшумевшего возбуждения.

– Я Атар, – его голос прозвучал тихо и ласково. – Твой раб. Царица, твоя мать, послала меня… разбудить в тебе дремлющие силы любви и желания. Пробудить женщину, что прячется за ликом жрицы.

Арсея приподнялась на локте, прикрывая грудь рукой, но не от стыда, а от переполнявших ее новых, непонятных чувств. Она вспомнила волны удовольствия, что только что пронеслись по ее телу. Это было иначе, чем в молитве. Более земно, более… телесно. И оттого не менее прекрасно.

– Я… я не думала, что это настолько… хорошо, – прошептала она, облизнув пересохшие от страсти губы. В ее глазах читалась растерянность, но уже не отторжение.

Атар склонился в почтительном, но исполненном достоинства поклоне.

– Я – лишь инструмент в руках богов, госпожа. И я готов доставлять тебе это приятное, открывать для тебя новые грани наслаждения столько, сколько ты сама пожелаешь.

Мысль о том, что это можно повторить, что это не было разовым, случайным чудом, заставила сердце Арсеи забиться чаще. Впервые долг и желание шли рука об руку.

– Ты действительно сделал мне очень приятно, – сказала она уже более уверенно, и в ее голосе прозвучали ноты той самой власти, которой ее так долго учили. – Теперь моя мать, я думаю, будет довольна. – она сделала паузу, обдумывая. – Я… я определю тебя в свой гарем. Первым. Похоже, пришло время заняться его созданием. Чтобы порадовать маму и… исполнить свой долг.

«И чтобы познать это снова», – пронеслось у нее в голове, но это она оставила при себе.

– Благодарю тебя, госпожа! – в голосе Атара прозвучала искренняя радость. Первый и самый трудный рубеж был взят. – Ты не пожалеешь! Я готов всегда служить тебе и доставлять удовольствие, какое ты только пожелаешь.

– А теперь… оставь меня, – мягко, но твердо приказала Арсея. Ей нужно было побыть одной, чтобы осмыслить этот переворот в собственной душе, чтобы отделить экстаз божественный от экстаза земного и понять, могут ли они сосуществовать.