Шепоты дикого леса. Страница 5

Я принесла стакан воды и присела на краешек ее кровати. Она сделала несколько глотков, чтобы промочить горло, а потом начала говорить. Я взяла ее за руку и не отпустила бы даже при угрозе собственной жизни.

Только когда подруга умерла, я поняла, что запомнила каждое ее слово.

После несчастного случая, виновник которого так и не был найден, мне каждую ночь приходил кошмар, навеянный ее хриплым шепотом. От него я всегда подскакивала на кровати в один и тот же момент, а затем вставала и блуждала в поисках покоя. А находила урну. Это не приносило облегчения.

Под резким светом люстры поверхность урны блестела, словно зеркальная. Она искажала мое отражение. Увидев странное, нечеткое и будто бы незнакомое женское лицо, я отступала назад и закрывала дверь.

Вторая спальня нашей квартиры в Ричмонде, оплачивать которую мне скоро будет не по карману, превратилась в склеп.

По пути в ванную за обезболивающим я проверила телефон. Никаких уведомлений. Ничего, напоминающего о Саре, в нем не осталось. Никаких писем или сообщений. Я удалила их все, а новых никогда больше не появится. Почему я их не сохранила? Потому что свидетельства того, что какое-то время, очень недолго, мы жили нормальной жизнью, были для меня невыносимы.

И на сердце у меня было так же пусто, как на экране телефона.

Я оставила его на тумбочке в коридоре и сосредоточилась на пульсирующей боли в висках и других частях своего пострадавшего в аварии тела. Пришло время для очередной дозы лекарства. Вероятно, к моим чересчур ярким сновидениям крошечные белые таблетки тоже имели отношение, но без них я заснуть не могла, а ночь прошла только наполовину.

Сара заварила бы чай с валерианой. С годами мне удалось полюбить горьковато-мятный вкус этого напитка, рецепт которого хранили в ее семье.

Сара так никогда и не оправилась от убийства своей матери. Она оставалась бледной, ее окружала аура хрупкости, и правда о ней открывалась только мне. А я, высокая и сильная, отгораживалась от окружающего мира неприступной стеной. И только для Сары этой стены не существовало. Вместе мы сумели построить нормальную жизнь. Ненадолго.

А теперь в стене, которую сумела пробить Сара, зияла брешь, куда просачивались леденящие кровь кошмары. Однажды я дала Саре обещание. Что отвезу домой, когда ее не станет.

И намеревалась сдержать слово. Когда-нибудь. Я не допускала никакой лжи между нами, не допущу и этой, последней. Вернувшись в постель, я поняла, что организм не стал сопротивляться воздействию таблеток. Он был изнурен. По правде говоря, разум тоже с готовностью погрузился обратно в туманное бессознательное. Ведь теперь только в кошмарах можно было увидеть Сару. И страху не удастся помешать мне отправиться за ней. Никогда не удавалось.

Глава вторая

От Ричмонда до городка Морган-Гэп ехать недолго, не нужно даже покидать Виргинию. Однако удаленность одного населенного пункта от другого измеряется не только в километрах. Ни одна спутниковая система навигации не смогла бы подготовить меня к тому, какой мир открывается с вершины горы Шугарлоуф. Карта, поджидающая читателя в каком-нибудь романе в стиле фэнтези, была бы уместнее, чем электронный голос, указывающий путь сквозь страну утренних туманов и густых теней леса – невероятно далекую от загруженных улиц и бесконечных чашек капучино. Была поздняя весна, и, выехав из царства асфальта и невзрачных бетонных коробок, я попала в водоворот оттенков зеленого, от которых рябило в глазах.

Когда я наконец достигла родного города Сары и припарковалась, горизонт на востоке приобрел насыщенно-розовый, сюрреалистичный оттенок, вызывающий мысли об инопланетных пейзажах. Навигатор сообщил, что дорога до ближайшей сетевой кофейни займет сорок пять минут – причем в обратную сторону. Повезло, что он здесь вообще работал. Телефон показывал очень слабый уровень сигнала. В каком-то оцепеневшем, не подогретом кофеином безмолвии я наблюдала из арендованной машины превращение розового восхода в оранжевое утро. Хорошо быть бариста. Рядом всегда есть кофе. Какая-то часть моего сознания не успела погрузиться в дрему и смогла преобразовать вывеску находившегося поблизости кафе-закусочной в заманчивую картинку тяжелых белых фарфоровых чашек, наполненных черной жидкостью. Эта картинка была навеяна сценой из какого-то фильма, а не моим жизненным опытом, но острая потребность в стимуляторе заставила меня поверить в ее реальность и покинуть автомобиль. Я была на взводе, и виной тому не только недостаток кофеина или отсутствие привычного утреннего ритуала его употребления.

На заднем сиденье лежала урна с прахом. Я упаковала ее в один из контейнеров, в которых Сара хранила вещи. Ей нравились коробки со старомодным растительным орнаментом. На этой были нарисованы цветы. Крупные столистные розы размером с чайные блюдца. Не могла ли такая симпатичная упаковка соблазнить какого-нибудь вора вскрыть машину и выкрасть то, что потом станет для него жутковатым сюрпризом? Эта мысль вызвала спазм в пустом желудке – я быстро сняла джинсовую куртку и аккуратно положила ее поверх контейнера.

Правда такова: жизнь не учит надлежащему обращению с кремированными останками. Любое действие будет казаться кощунственным. Впервые я увидела смысл в некоторых из ритуалов, связанных со смертью. Сама я жила в отрыве от всяких традиций. Мне не на что было опереться. Неудачное сочетание горя с неопытностью и неловкостью.

Или страхом.

На мне был привычный городской «камуфляж»: черные узкие джинсы, черные высокие кроссовки и футболка с логотипом несуществующего бара. Только вот здесь подобная одежда возымела противоположный эффект. На тротуаре я ощутила себя мишенью для глаз прохожих. Слишком мрачная снаружи и внутри. Приехав исполнить обещание, я оказалась на чужбине. И сказочный восход нисколько не помогал побороть ужас, шедший из моих снов.

Ведь где-то недалеко от этой залитой солнцем улицы росла белая акация, на ветке которой однажды висело тело женщины, так что, возможно, мой наряд был не столь чужд этим местам.

Я склонилась в салон машины, приложила ладонь к потертой куртке и обратилась к Саре. Безмолвно, больше для того, чтобы успокоить собственные нервы. Я здесь. Я обо всем позабочусь. Затем я резко отстранилась и захлопнула дверцу.

Сары больше нет. Я обещала вернуть ее домой. Две аксиомы, определяющие сейчас мою жизнь. Да и не отсиживаться же в квартире. Ни секунды это не казалось мне верной стратегией.

В последний раз я пыталась скрыться, когда мне было пять. Крошечный чулан, жестокая женщина и старый игрушечный клоун, бессильный защитить обнимающую его маленькую девочку. Несколько часов я просидела неподвижно в тесном углу, игнорируя позывы мочевого пузыря и покалывание в затекающих ногах. Обнаружив это убежище, приемная мать выхватила клоуна из моих слабых рук. В гневе она разрывала игрушку на мелкие части. Белые хлопья набивки опускались на мое запрокинутое заплаканное лицо, словно снег. Они прилипали к ресницам и губам, и я навсегда запомнила вкус свалявшейся ваты. Когда от клоуна ничего не осталось, меня резко подняли и поставили на негнущиеся, едва державшие онемевшие ноги.

Но чувствительность вернулась к ним очень скоро. Когда начались побои.

С того раза я навсегда перестала прятаться. Любые угрозы встречала лицом к лицу и справлялась с ними. Точно так же я разбиралась с проблемами Сары с тех самых пор, как она появилась в моей жизни.

И я открыла дверь закусочной, ожидая проблем. Более того, втайне надеясь их найти. Мне так хотелось дать Вселенной ответную оплеуху – похлеще удара Джейсона Мьюза, прилетевшего мне много лет назад на школьном дворе. Но за порогом обнаружились лишь густой запах бекона, официантка, мечущаяся среди «толпы» людей за тремя столиками, и молодой мужчина на табурете у стойки. Пройдя мимо него к дальнему столику, я села, повернувшись лицом к двери и прислонившись к стене. В ожидании официантки я вертела в руках сахарницу. Щелканье скользящей металлической крышечки успокаивало, пока не обнаружилось, что она отражает мое лицо с таким же искажением, как поверхность урны вчера.