Шепоты дикого леса. Страница 16
– Повезло мне, что Мэй так помогает. Она души не чает в Лу. Ты знаешь, что она хочет сделать ей дульцимер [4] ? Том даже принес для этого древесину грецкого ореха, росшего у заброшенного дома дальше по дороге. Помнишь, туда молния ударила в прошлом августе? – рассказывала мать Лу.
– Том всегда узнает, что тебе нужно, раньше тебя самого, – ответила Мелоди. – Моя прабабушка сказала бы, что он слышит шепот диколесья.
Тут мать Сары выпрямилась и потянула спину, прежде чем отряхнуть грязь с рук. Потом она приобняла свою больную подругу за плечо:
– Я бы так хотела сделать больше.
Любительницы нектара обменялись взглядами поверх цветков. Тяжелый, грустный разговор. Печальные времена. А от того, что был разгар лета, становилось еще хуже. Гудение пчел и ласковый пушистый мох под ногами делали рак еще более ужасным.
Но было так.
Сад разрастался и цвел, но даже тогда какие-то его части отмирали. Листья на стеблях становились бурыми и засыхали. Лепестки съеживались, увядали и падали на землю. Мама Таллулы не поправится. Уже никогда. Песня Лу была лишь временным утешением перед горьким прощанием.
Саре больше не хотелось пить нектар. Вместо этого она шагнула к своей лучшей подруге. Близость тоже была проявлением поддержки – несколько иным, чем пение дуэтом на школьном дворе. Без бунтарства, обыкновенное желание утешить.
Вдруг в подлеске на северной стороне поляны послышались торопливые шаги. Из зарослей выбежала девушка и с удивлением уставилась на присутствующих, будто этот сад возник здесь только сейчас, а не более ста лет назад. Ее платье было порвано, а на шее болтался сбившийся платок, и только по виду неяркой домотканой материи Сара поняла, что девушка из религиозной общины на другом краю леса.
– Вы в порядке? – спросила Мелоди Росс. Затем, одновременно с Сарой, сделала шаг в направлении сектантки.
Но прежде, чем они успели приблизиться к тяжело дышащей девушке, из-за деревьев позади нее показался Том. У него всегда получалось передвигаться по дикому лесу без единого звука. Никто лучше него не знал все здешние пути и тайные тропы. На этот раз его внезапное появление заставило всех вздрогнуть – они и так уже были напуганы девушкой из общины.
– Они тебя ищут, Мэри. Нельзя, чтобы ты их сюда привела. Пойдем со мной, – произнес Том. Он взял молодую женщину под руку – обычно точный возраст сектанток определить было непросто из-за спрятанных под платками волос и одинаково обветренных лиц, – и, когда он уводил ее, никто не стал ему мешать, даже мать Сары.
– Девочки, быстро в дом. Мы пойдем следом за вами, – скомандовала Мелоди Росс. – Не волочите ноги. И не оглядывайтесь. Бегом.
Даже лето не могло скрасить тот факт, что происходило скверное. Даже более скверное, чем болезнь, от которой страдала мать Лу. До этого в разговоре взрослых звучало принятие. Смирение. Скорбь. Но теперь Мелоди Росс глядела в сторону диколесья, откуда появилась сектантка, и на лице ее читалось нечто иное. Ее подбородок был вздернут, а перепачканные землей руки сжались в кулаки. Миссис Рей нетвердым и медленным шагом приблизилась к Мелоди и встала рядом.
– Но, мам… – запротестовала Сара. Ладонь Лу накрыла ее руку. Вдруг превратившись обратно в обычных людей, они стояли, окруженные ароматным облаком жимолости. Только цветы не могли защитить от тех, кто шел по следам беглянки.
– Если он придет за ней сюда… – начала было мать Лу.
– Тише, Руби. Пускай девочки спокойно уйдут, – остерегла ее Мелоди. – Идите, – вновь велела она Саре, не поворачивая головы. Лето – раздольная и беззаботная пора, но мамино слово закон, и даже летом Сара ему подчинялась.
Мелоди Росс была бдительной и заботливой мамой. Но в то же время никто так не напоминал Саре настоящую, взаправдашнюю фею, как она. В маме слились мудрость, стремление обо всех позаботиться и умение ухаживать за диколесьем. Так что, какой бы «он» ни пришел из-за деревьев, на пути у него встанут Мелоди Росс и ее сад, и лучше бы ему уйти подобру-поздорову. Сара выдохнула. Сердце еще не успокоилось, зато страх переродился в чувство, больше напоминающее ярость.
Лу послушно последовала за Сарой к хижине. Больше они ничего не услышали. Ни криков, не враждебных возгласов. Если мать и призвала себе на подмогу воинство из цветков жимолости, то оно встретило неприятеля беззвучно, пока девочки, потеряв свои волшебные крылья, прятались в комнате Сары.
Сквозь сырой утренний туман я шагнула на тротуар, повторяющий несколько извилистые очертания Главной улицы.
В Морган-Гэпе вообще ничего не было прямым и очевидным.
Лощина, где построили город, оказалась достаточно просторной для того, чтобы проложить улицы в разные стороны, но его здания то и дело прижимались к нагромождению скал. Неровный и часто труднопроходимый рельеф сделал планировку хаотичной. Прогулка по улицам напоминала хождение по лабиринту, где дома и сами горожане вдруг возникали перед тобой в тесных уголках, будто одуванчики, тянущиеся к солнцу.
Прошлой ночью шел дождь, и влажность росла по мере того, как солнце нагревало воздух. Бабуля придерживалась строгого распорядка дня. Ранним утром разносились заказы. До полудня – работа на кухне: перемалывание, смешивание, замачивание и запаривание. После полудня, когда солнце просушит деревья и кусты от сырости, – огород.
Запах разрыхленной почвы и молодой зелени, терпкость лимонной мелиссы, горьковатые нотки алоэ, щекочущий ноздри аромат листьев мяты – все это давало мне долгожданное облегчение после полной потерянности. Должно быть, за свою жизнь Бабуля много кого успела обучить. Учебный процесс был отточен до автоматизма. И я заняла вакантное место подмастерья с редкой для себя непринужденностью. Может, из-за нашей с Сарой тесной связи каждое задание, которое мне давали, казалось смутно знакомым, пусть я никогда и не выполняла его сама.
Вчера я аккуратно подписывала этикетки к баночкам с сушеными травами, провисевшими в Бабулиной кладовке с прошлой осени. Мой почерк на этикетке выглядел ровнее, чем в обычной жизни, но сама идея напоминала манифест. Я никогда не испытывала потребности оставить где-то свой след вроде «Здесь была Мэл».
Бабуля диктовала: «Помогает при артрите в коленях» или «Снимает головную боль». После я еще долго разглядывала готовые этикетки и спрашивала себя, почему угольки в животе так радостно теплятся от подобных простых вещей.
Каждый вечер, перед тем как лечь спать, я подолгу просиживала за семейным лечебником Сары, пытаясь разобраться в природе своих кошмаров и той загадочной связи, которая все еще соединяла меня с погибшей подругой.
Бабуля, похоже, придерживалась мнения, что авария не была случайностью. И Саре угрожала опасность с тех самых пор, как ее увезли из дому. За всю жизнь я никогда не чувствовала себя по-настоящему в безопасности, но идея, будто за Сарой годами охотился убийца, казалась безумием. Я привыкла иметь дело с более приземленными угрозами – например, с коллекторами или посетителями, которые вместо стакана латте требуют твой номер телефона.
Я не принадлежала к семье Росс и не была знахаркой. Странные каракули и зарисовки на страницах книги предназначались не для меня. Я просто доставляла Бабулины заготовки тем, кто желал их получить в первые утренние часы, пока город еще не проснулся: кому-то – лекарство от расстройства желудка, кому-то – крем от морщин. И позволяла этой нехитрой работе унять мои переживания. Ричмондская служба проката договорилась с местным гаражом, что я могу сдать им автомобиль. На прошлой неделе машину оттуда забрал прыщавый подросток, лишив меня самого простого пути к отступлению.
Поэтому, вместо того чтобы сбежать, я перемещалась пешком по всему городу.
Последней точкой моего сегодняшнего утреннего маршрута был магазин-мастерская, где продавали дульцимеры ручной работы. Он гордо обосновался на Главной улице между парикмахерской и антикварной галереей, занимающей помещение бывшей аптеки, – на одной из ее витрин даже нашлось место фонтанчику с содовой. Магазином владела Таллула Рей – известная певица и композитор, которая к тому же сама изготавливала инструменты, на которых играла. Ее уникальные горные дульцимеры, проникновенный голос и поэтический талант были гордостью всего Нэшвилла, столицы фолк-музыки. Таллула могла бы много лет назад переехать отсюда, но не стала.