"Фантастика 2025-171". Компиляция. Книги 1-18 (СИ). Страница 97

Ради меня обожаемый всеми профессор даже изменил учебный план: прочитал лекцию, которая у нас должна быть на третьем курсе, – про истероидов.

Это тип личности, при котором люди драматизируют любое событие в жизни и пытаются добиться своего с помощью выразительных жестов и громких сцен.

Аутоагрессивное поведение демонстративно-шантажного характера – проще говоря, имитация попытки самоубийства – наилучшим образом иллюстрирует истероидную акцентуацию характера. Он не называет имя Андрея напрямую, но каждому в аудитории понятно, о ком идет речь.

– Нельзя обвинять человека, который не удовлетворил желание манипулятора, – настойчиво продолжает гнуть свою линию лектор. – Каждый должен сам отвечать за свои действия.

Но он со своим мнением, конечно, остается в меньшинстве.

Ни у кого не возникает сомнений в причинах, по которым Андрей взял в руки бритву. Парень написал в социальных сетях душераздирающий пост о том, что счастье с девушкой, которую он любил всю жизнь, невозможно, и теперь Дрюня не видит смысла в существовании.

Андрей просит не винить ее, то есть меня, и этим, сам того не замечая, лишний раз подчеркивает собственное благородство. Все видели, как красиво Дрюня сделал предложение и какой мы были «замечательной парой».

Шепчутся, будто отец Андрея даже думал завести на меня уголовное дело по статье «Доведение до самоубийства», но не стал за отсутствием состава преступления.

Я не оскорбляла достоинства парня, не угрожала и уж, конечно, ни разу не поднимала на него руку. Во всяком случае, при свидетелях. То, что происходило в нашей паре на самом деле, стало для окружающих темной загадкой.

Лучше бы меня упрятали за решетку! Так безопаснее для всех.

Перед глазами стоит тело Эрика, захваченное демоном.

Никита, которого чуть не придушили, когда тот пытался помочь с экзорцизмом.

Бледное как мел лицо Лехи в окружении подушек в психиатрической лечебнице.

И теперь вот Андрей. Ванна. Вскрытые вены. К горлу подступает тошнота, голова кружится.

Пусть подруги даже не думают меня обвинять и ведут себя подчеркнуто тактично, а Константин Валерьевич открыто вступился и ни на секунду не верит в мою причастность к трагедии. Я-то знаю, чьих это рук дело.

Можно ввести в заблуждение студенток психфака, можно обмануть даже профессора, выставив Дрюню истероидным мальчиком с поломанной психикой, но у меня никогда не получалось соврать себе.

Мучительная пара наконец-то подходит к концу. Стоит мне направиться к выходу, как Константин Валерьевич просит остаться.

Я очень ценю помощь и участие. Он – потрясающий лектор, и в обычное время беседа с любимым преподавателем была бы наградой. Но сейчас я при всем желании не смогу поддержать разговор.

О чем и сообщаю, предварительно принеся извинения.

– Я займу не больше пары минут, – безапелляционно пресекает любые возражения профессор. – Алика, никто не ждет от вас сейчас красноречия. А я хотел поговорить о суицидальном поведении.

Мудрые глаза Константина Валерьевича пытливо всматриваются в мое лицо. Только не это! Меньше всего мне хочется обсуждать произошедшее даже с самым талантливым психологом в мире! Но нужно что-то ответить.

– Спасибо за заботу и за то, что защищаете меня, – неожиданно для себя добавляю: – Я даже представить не могла, что Дрюня способен на такое!

Андрей действительно казался мне крайне благополучным мальчиком. Да, наши отношения исчерпали себя, но у него есть любящая семья, учеба, блестящие перспективы… Неужели все это не стоило того, чтобы жить?

– Вообще-то, – мягко прерывает преподаватель, – я хотел поговорить о вас.

Впадаю в замешательство: зачем обо мне говорить? Не я валялась в ванне с порезанными венами, не меня забирала бригада скорой и откачивали в реанимации.

Константин Валерьевич признается, что заметил, какой замкнутой и подавленной я стала в последнее время. Совсем перестала следить за собой, больше не участвую во внеучебной деятельности.

Куда делись горящие глаза, с которыми его любимая студентка когда-то слушала лекции?

Периодически профессору кажется, будто в аудитории присутствует только тело.

Потеря интереса к жизни – один из ключевых признаков депрессии, и ему, как доктору психологических наук, было бы непростительно пропустить опасные симптомы у собственной ученицы.

Константин Валерьевич просит показать руки. Не увидев порезов, преподаватель не может скрыть облегчения. Дальше со свойственным ему ораторским мастерством профессор рассказывает, как прекрасна и удивительна жизнь.

Сейчас предстоит непростой период: некоторые недальновидные люди начнут обвинять меня в произошедшем, но временные трудности не должны казаться непреодолимыми!

– Из любых ситуаций есть выход, но иногда человек не может увидеть его самостоятельно. Лика, вы – сильная девушка и талантливая студентка. Наверное, как и многие начинающие психологи, считаете, что способны самостоятельно справиться со сложностями. Но даже у мэтров есть супервизор. Нет ничего постыдного в том, чтобы обратиться за помощью. Вы можете поговорить со мной. В любое время.

– Конечно.

«Конечно нет». Кажется, не только ведьмы умеют читать чужие души. Профессор вздыхает.

– Если застесняетесь обратиться ко мне, держите. – Константин Валерьевич сует мне визитку.

Выйдя из аудитории, рассматриваю ее – там напечатан телефон психиатра.

Я разражаюсь горьким злым смехом – да, кажется, мне действительно нужно как раз к нему. Хохочу и никак не могу остановиться, пока окружающие не начинают оборачиваться. Только воспитание не позволяет им начать крутить у виска.

После университета я собираюсь в больницу – навестить Андрея. Как смотреть ему в глаза после произошедшего и что сказать – пока не придумала, но не поехать тоже не могу. И не только из-за всепоглощающего чувства вины.

Пусть я не смогла полюбить парня, Дрюня стал мне по-своему дорог. Он был таким заботливым, светлым мальчиком… В беззаботной судьбе бывшего парня не должно было произойти несовместимой с жизнью боли.

Единственная ошибка Дрюни заключается в том, что он полюбил не ту девушку. Ну почему наша история закончилась именно так?

В приемном покое сталкиваюсь с родителями бывшего жениха.

Мы уже виделись раньше на совместных ужинах. Тогда его мать, моложавая стильная блондинка, и отец, импозантный адвокат, произвели впечатление неправдоподобно хорошей семьи из рекламы зубной пасты или майонеза.

В первую секунду я даже их не узнала – пара выглядит постаревшей лет на десять. Все, что высказывает Дрюнин отец, сливается в один яростный обвинительный вопль.

Такие хищницы должны привлекаться к уголовной ответственности. Я выжала из их мальчика все – щеголяла в дорогих украшениях, выклянчивала подарки, а когда наигралась, уничтожила Дрюню. Дала ложную надежду, а затем выбросила их сына, как использованную салфетку.

Он не раз встречал подобных особ в юридической практике – после интима по собственному желанию они подают в суд, обвиняя парней в изнасиловании, а во время разводов пытаются раздеть мужей догола.

Его бы воля – все корыстные стервы сидели бы за решеткой.

И пусть закон не в силах меня покарать, есть иной – божий суд, где таким людям точно нет снисхождения.

Мать ничего не говорит, только смотрит долгим затравленным взглядом, который разрывает душу и действует сильнее любых обвинений.

К Дрюне попасть так и не удается. Врач сухо сообщает, что мое посещение может нанести вред и без того хрупкой психике пациента.

У самых дверей сталкиваюсь с Никитой. Не нужно пользоваться «вторым зрением», чтобы почувствовать волны обеспокоенности, исходящие от него.

– Так и знал, что ты приедешь сюда. Нужно поговорить.

Почему окружающие так жаждут общения со мной? Не видят, что я опасна?! Может, стоит прикрепить табличку: «Не подходите, убьет!»?

Внезапно разражаюсь сумасшедшим злым смехом – никак не могу остановить истерику. Злодейкам ведь и положено так хохотать?