Хрупкое убежище (ЛП). Страница 6

Позади посигналили, выдернув меня из этих мыслей. Раньше я и подумать не мог, что счастье может причинять боль. Теперь знал — счастье самая изощренная пытка. Потому что его могут отнять. А потерять его намного страшнее, чем не знать вообще.

Я убрал ногу с тормоза, плавно тронулся. В зеркале — пожилая женщина в седане сверлила меня взглядом через стекло. Старенькая машина, двигатель подхрипывал, но кузов начищен до блеска. На бампере наклейка: «Иисус спасает». На заднем сиденье — детское кресло.

Я машинально собрал ее портрет за пару секунд. Гордость, легкая праведность. Соблюдает правила, но заботится о ближних. Опекает маленького ребенка, делает все, чтобы ему жилось лучше. Но считает, что и все остальные должны жить по ее стандартам. А если нет — раздражается. Отсюда и сигнал.

Я заставил себя отвернуться и перевел взгляд на магазины вдоль дороги. Почти все здания из старого кирпича — придавали центру города характер, который я не встречал в пригородах Вашингтона, где рос. Здесь каждый дом хранил свою историю. И в этом что-то отзывалось внутри.

Проехал мимо закусочной, пекарни, книжного. Туристические лавки, кафе, кофейня напротив. Галереи тут и там. Но я мог по пальцам пересчитать, сколько раз заходил внутрь — разве что кроме маленького продуктового.

Чем больше ты вращаешься в городе, тем больше вплетаешься в его ткань. А значит — больше людей считают, что могут подойти, завести разговор, начать задавать вопросы. А это последнее, чего я хотел.

Минут через десять я свернул к дому. Повернув направо на гравийную дорогу, притормозил и тихо присвистнул.

Передо мной открылась картина, от которой захватывало дух.

На востоке громоздились четыре горные вершины, их зубчатые пики укрыты снегом. На западе — скальные утесы, на которые хотелось смотреть еще и еще. Серо-синие горы резко контрастировали с золотистым отливом скал. Сестре Шепа определенно повезло с видом — даже несмотря на то, что она купила наполовину выгоревший дом.

Когда особняк появился полностью, я сбавил скорость. Роскошный викторианский дом был наполовину уничтожен. Стены обвалились, обугленные балки торчали из-под натянутого брезента на крыше. Для большинства — здесь только один выход: снести все до основания и начать заново.

Но Шеп сразу дал понять — это не вариант. Сестра хочет восстановить именно этот дом, а не строить новый. И заплатит за это минимум на треть больше.

Где-то на затылке неприятно защекотало — шестое чувство давало о себе знать. Почему?

3

Роудс

Я отступила назад, прислонившись к небольшому кухонному острову в гостевом домике, который, к счастью, не пострадал от пожара. Несколько секунд я любовалась своим шедевром, висящим над камином в гостиной. А потом разразилась смехом. Цветок-член гордо занял свое место.

Но это было куда больше, чем просто непристойная картинка. Лолли отлично знала, что делает, когда принесла мне его именно сегодня. Она знала, что мне нужно будет посмеяться, вспомнить о семье, которая меня окружает.

За эти годы я научилась держать рядом и то, что потеряла, и то, что обрела, — и быть благодарной за то время, что у меня было с ними. Сегодня Лолли была на первом месте в этом списке благодарностей.

Как в подтверждение этому, мой телефон пискнул. Я схватила его, увидев уведомление из группового чата. Его название менялось постоянно — обычно благодаря попыткам Коупа и Кайлера переплюнуть друг друга или вывести из себя нашего старшего законопослушного брата. Коуп и Кайлер вляпывались в неприятности с тех пор, как Кай переехал к нам в шестнадцать.

Сегодня чат назывался «Не говорите маме». Я усмехнулась и открыла переписку.

Коуп: Ну как там новые хоромы? Готова устроить вечеринку?

Мои пальцы затанцевали по экрану:

Я: Как ту, когда ты нажрался персикового шнапса и пять дней вонял пирогом с антисептиком?

Коуп: Не говори «персик». У меня до сих пор флэшбэки.

Кай: Это у меня флэшбэки. Ты блеванул мне в шкаф. С тех пор, как одна девчонка пришла делать татуировку с персиком на жопе — меня тут же воротит.

Новое сообщение вспыхнуло на экране.

Арден изменила название чата на «Бесконечные уведомления».

Коуп: Жестко, А.

Наша младшая сестренка, переехавшая к нам в двенадцать лет, обожала уединение и терпеть не могла, когда ее отвлекали. Особенно во время работы над очередной картиной — а она почти всегда над чем-то работала.

Я: Ставь чат на «Не беспокоить». Я так делаю, когда у Коупа очередной припадок нужды. Как будто его миллионы фанатов ему не хватает.

Арден: Умно. Надо было сделать это еще сто лет назад.

Коуп: Можно ли развестись с братьями и сестрами? Каковы юридические последствия?

Я: Это значит, что пирога с арахисовым кремом в следующий раз ты не получишь.

Коуп: Жестокая и бесчеловечная кара, Ро.

Я хихикнула себе под нос, зная, что победа за мной, и засунула телефон в задний карман джинсов. Взгляд скользнул по комнате. Все еще царил бардак. Хоть вещей у меня было немного, но все равно — вещи есть вещи. И сейчас они валялись в полуоткрытых коробках по всей гостиной.

Я уже вытащила самое нужное. Кофеварку. Сковороду, кастрюльку, пару тарелок, немного столовых приборов. Девушке ведь надо что-то есть. А уж видеть меня без кофе с утра никто бы не захотел.

Но важнее всего были книги. Потрепанные томики, с которыми мы с папой проходили совместные путешествия. Хорошо быть тихоней, Голодные игры, Изгои и, конечно, Трещина во времени. Они будто притягивали меня невидимой силой, и я провела пальцами по их потрескавшимся корешкам и пожелтевшим страницам.

Библиотека немного пострадала от огня и воды, но больше — от копоти. Со временем, после бесконечных перечитываний, большая часть этого стерлась.

Только последние главы каждой книги до сих пор оставались припорошены мелкими черными точками. Я перечитывала их снова и снова, но так и не могла заставить себя дойти до конца. Концовки были слишком... финальными. Даже если счастливыми.

Я убрала руку и окинула взглядом комнату. Столько коробок. Но они подождут.

Потому что мне не терпелось снова увидеть сам дом. После первого удара воспоминаний я поняла, что скучала по нему — по его резным деталям, шпилям, по ощущению дома, которого не заменит даже ранчо Колсон.

Отойдя от книжной полки, я вышла через парадную дверь. Первое, что бросилось в глаза — обгоревшая обшивка. Я резко вдохнула, но заставила себя идти дальше, приближаясь к дому. Сгоревшая часть была как раз ближе всего к моему гостевому домику — придется привыкать к этому виду.

Несколько лет меня таскали по психотерапевтам. Тогдашний психолог все повторял, что мне нужно «посмотреть правде в глаза». Пока в один момент Нора не взорвалась, не заорала на него, чтобы он перестал быть таким навязчивым ублюдком, и не выгнала его. Это было мое последнее занятие. Но ее вспышка тогда заставила меня почувствовать любовь, которую трудно описать словами.

И Нора была права. Я должна делать это в своем темпе. Да, прошло четырнадцать лет. Но я здесь. Готова.

Под ногами хрустел гравий, поднимая пыль. Вместо того чтобы смотреть на дом, я сосредоточилась на высохших клумбах вокруг. В голове уже возникали схемы, как все восстановить. Я представляла, как здесь расцветают маки и люпины. Хотелось, чтобы везде взорвалась цветовая феерия.

Обогнув дом, я подошла к кухонным окнам. Виднелись следы копоти, но больше — почти ничего. Те же четыре табурета стояли у большого острова — те самые, на которых мы с мамой сидели в тот вечер. Именно там я тогда рассказала ей о своем первом поцелуе.

Боже, казалось, будто это было в прошлой жизни. Неловкое прикосновение губ в темноте чулана в подвале Оуэна Мида. Я иногда встречала Феликса в городе. В нем до сих пор оставалась та же мягкость, что и тогда, много лет назад. Но это уже была история, которая никогда не стала моей по-настоящему.