Хрупкое убежище (ЛП). Страница 4

Моя рука скользнула под выношенную футболку, пальцы нащупали шершавую кожу на боку — единственное физическое доказательство, что кошмар был реальным. След всего, что я пережила.

Пожар. Падение. Месяц в больнице, где единственным утешением была Фэллон. Чудо, что сосед вывел ночью щенка на улицу — и заметил зарево вдалеке. Он добрался до меня раньше скорой помощи, но пожарные прибыли быстро, затушили огонь и спасли оставшиеся две трети дома.

Я этого не помню. Тогда я была без сознания. Но это оцепенение быстро сменилось болью. Даже под действием сильнейших препаратов в реанимации я неделями жила в муках. И физическая боль — это было лишь начало.

Тетя приехала сразу же. Но когда узнала, что не получит доступ к трасту, который оставили родители, внезапно выяснилось, что у нее нет ни сил, ни возможностей заботиться о тринадцатилетней девочке. Больше родственников не было. Именно в той стерильной палате социальный работник сообщил мне, что я становлюсь подопечной государства.

Тогда слезы так и не пришли — психика снова ушла в оцепенение. Я вцепилась в физическую боль, пока проходила бесконечные часы реабилитации и терапии. Только это помогало удерживаться на плаву, не позволяя сердцу разорваться от горя.

Мне нужно было это онемение, пока я не знала, куда попаду. Нужно было, когда до ушей долетали шепоты о моем обожженном теле и мертвой семье.

И когда казалось, что я сломаюсь — случилось чудо.

В образе метра пятьдесят семи живого урагана — Норы Колсон. Мамы Фэллон. Женщины, потерявшей мужа и сына много лет назад и открывшей свой дом детям, которым больше некуда идти. Я слышала, как мама говорила, что Нора берет самых сложных — от которых все отмахиваются, потому что с ними тяжело, а приемные родители и соцработники давно перегружены. Но, живя у них, я увидела все сама.

Она настояла, чтобы меня отдали ей. И государство послушало. Потому что, несмотря на свой крошечный рост, у Норы был внутренний огонь, заставлявший всех внимать каждому ее слову. Так я и попала в их лоскутную семью. И стала одной из счастливых. Самой счастливой.

Послышался хруст гравия за спиной. Я обернулась, отрываясь от притяжения дома, что когда-то был домом.

По дороге несся знакомый огромный внедорожник, не особенно стараясь объезжать ямы. Я не сдержала улыбку. Одному из моих братьев точно придется тащить ее машину в ремонт. Скорее всего — Шепу или Трейсу. Шеп всегда считал заботу о всех своей обязанностью. Он был идеальным опекуном. А Трейс всегда следил за безопасностью — с тех пор, как меня определили к Норе. Неудивительно, что он стал шерифом округа.

Дверца внедорожника хлопнула, и Нора поспешила ко мне, ее светло-русые волосы, уже с сединой, развевались на ветру:

— Я же велела тебе дождаться меня! А когда приехала к тебе в домик — тебя уже и след простыл.

При виде настоящей тревоги, прочертившей морщинки на лице Норы, меня охватило легкое чувство вины. Я взяла ее за руку и сжала, пытаясь ее успокоить:

— Мне нужно было встать на собственные ноги.

Зеленые глаза Норы изучили мое лицо. Этот взгляд был до боли знаком — она делала так уже сотни раз. Мама тоже довела этот жест до совершенства.

— Некуда спешить, — осторожно сказала Нора.

Я поморщилась:

— Вообще-то, в понедельник в домик уже заезжает новый жилец, а завтра Шеп начинает реставрацию, так что процесс пошел.

— Ты всегда можешь вернуться ко мне с Лолли, — быстро предложила Нора. — У нас полно места.

Я невольно улыбнулась. У Норы с ее мамой и правда было пространство. Дом, где я провела свои подростковые годы, был таким большим, что без карты можно было заблудиться. Но он идеально вписывался в окружение — тысячи акров земли до самого горизонта.

— Мне уже малость многовато, чтобы возвращаться домой, — мягко упрекнула я.

Она притянула меня в объятия:

— Никогда не поздно. Никогда.

Сердце сжалось сильнее одновременно от радости и боли:

— Люблю тебя, — прошептала я.

— Больше, чем звезд на небе, — так же тихо ответила Нора.

— Хватит этой слащавости, — раздался хриплый голос с нотками табака и виски. — Помоги мне повесить мой подарок в гостевом домике.

Нора отпустила меня, и мы обе обернулись к пожилой женщине, стоявшей на подъездной дорожке. Лолли была в воздушном платье в пол, увешанная таким количеством ожерелий и браслетов, что я сбилась со счета. Ее седые волосы были собраны в растрепанный пучок. В руках она держала что-то блестящее — полотно, усеянное сотнями сверкающих камней.

— Мам... — начала Нора.

— Думаю, вешать надо в прихожей, сразу как заходишь, — перебила ее Лолли, постукивая пальцами по губам. — Нет, лучше над кроватью. Что скажешь, Ро?

Я внимательно вгляделась в творение из ее последнего увлечения — алмазной мозаики. С первого взгляда казалось, что это какой-то экзотический цветок из амазонских джунглей. Но я знала лучше. Прищурилась, рассматривая детали.

Справа от меня Нора ахнула:

— Мам! Скажи, что это не член.

Я захлебнулась сдавленным смешком, когда в изображении начали четко вырисовываться мужские причиндалы. Лолли не устраивали обычные алмазные картинки — ей нужны были пикантные произведения.

Лолли вскинула бровь:

— Нечего стыдиться человеческого тела. Именно оно вдохновляет величайших художников.

Я прикусила губу, сдерживая смех.

— Может, это и так, но Ро не может повесить такое у себя дома на виду, — зашипела Нора.

Лолли выпрямилась, гордо вскинув подбородок:

— А ты бы так сказала в Метрополитен-музее? В Лувре?

Глаза Норы сузились:

— Ненавижу тебя разочаровывать, мам, но ты не Микеланджело алмазной вышивки.

Я поспешила вмешаться, пока они окончательно не увязли в бесконечном споре. Подошла к Лолли, забрала у нее полотно:

— Мне нравится мой цветок-член. Повешу с гордостью.

Нора взвизгнула, а Лолли лишь засияла:

— Я ведь говорила, что ты — моя любимая?

Я фыркнула. У Лолли «любимый» менялся каждый день, что вечно становилось поводом для шуточного соперничества в нашей пестрой семье:

— Сегодня ты говорила, что любимый — Коуп. Он ведь прислал тебе билеты в первый ряд на свою следующую игру.

Лолли снова постучала пальцами по губам:

— Верно. Наверное, он сегодня побеждает. Есть что-то особенное в том, как эти здоровяки швыряют друг друга об бортики.

Нора всплеснула руками:

— Я сдаюсь!

Смех вырвался из меня, и, Боже, как же это было хорошо. Этот маленький всплеск воздуха выпустил всю тревогу, что бурлила во мне последние недели. Я справлюсь. Все, что я пережила, только сильнее научило меня ценить хорошее. А хорошего в жизни — много.

Я обняла Нору за плечи:

— Лучше позволить Лолли делать, как ей хочется.

— Вот именно, — кивнула Лолли, ее ожерелья громко зазвенели.

Нора покачала головой и посмотрела в сторону небольшого гостевого домика справа от полуразрушенного главного здания:

— Грузчики уже уехали?

Я кивнула:

— Шеп впустил их утром, когда принимал поставку стройматериалов. Они управились за час.

Теперь Нора уставилась на меня с укоризной:

— Тебе пора обустраиваться. Создавать уют.

Я едва сдержалась, чтобы не переступать с ноги на ногу или не сбежать. Нора все время подталкивала меня сделать из своего домика настоящий дом. Но мне это казалось бессмысленным. Это ведь аренда. Временное жилье. Зачем вкладываться?

Хотя деньги и не были проблемой. Родители оставили все свое наследство в трастовом фонде для меня и Эмилии. А раз ее больше нет — все досталось мне. Но я впервые прикоснулась к этим деньгам. И от одной этой мысли становилось нехорошо. Будто я получаю удовольствие от их смерти.

— Ро, — прошептала Нора.

Ее лицо приблизилось, мягкие морщинки вокруг глаз и губ, полные тепла. Зеленые глаза с добротой:

— Единственное, чего бы они хотели — чтобы ты была счастлива.

Горло сжалось, сдерживая всхлип:

— Я знаю. Но иногда быть счастливой — ощущается как самое страшное предательство.