Хрупкое убежище (ЛП). Страница 22

Мне плевать, что у него там. Меня интересует, делает ли он свою работу.

— Завтра ты займешься обработкой. Оуэн пусть доламывает гипсокартон.

Брови Сайласа поползли вверх:

— Он взбесится.

— Мне плевать, — отрезал я. — Он уже не раз доказывал, что я не могу ему доверять.

Сайлас вздохнул:

— Ладно. Тебе что-нибудь еще нужно перед тем, как я свалю?

Я покачал головой:

— Увидимся завтра.

— Будет сделано, огнеборец, — махнул он рукой и направился к двери.

Я еще раз прошелся по первому этажу. За последнюю неделю мы неплохо продвинулись, но работа здесь — марафон, а не спринт. Спешить было нельзя.

После последней проверки я вышел через заднюю дверь, запер ее и снял маску. Теперь, когда все в городе знали, что мы восстанавливаем этот дом, стали появляться зеваки. Замок — хорошо, но, пожалуй, стоило поговорить с Шепом о камерах.

Ветер донес до меня легкий, искренний смех. Он был настолько чистым, что почти больно было слушать. И все же я не мог удержаться от того, чтобы искать его источник.

Роудс сидела, расставив загорелые ноги по обе стороны от голубого цветочного горшка, пока ее пес носился туда-сюда, держа что-то в пасти. Она снова откинула голову назад, смеясь, и ее темные волосы водопадом скатились по спине — по этим прядям мне хотелось провести пальцами, впиться в ее рот и поглотить весь этот смех.

Я пошел к ней, будто зачарованный, как будто ее смех тянул меня, словно зов сирены.

— Бисквит, — укорила она, глаза светились.

Пес продолжал прыгать, и, когда я подошел ближе, увидел — в зубах у него был совок.

Роудс попыталась схватить его, но он снова ловко увернулся, вызывая у нее очередной приступ смеха.

Этот смех. Я его уже никогда не забуду.

Когда она выпрямилась, заметила меня:

— Энсон.

Я ничего не ответил. Не мог. Не доверял себе, не зная что вырвется изо рта.

Слишком уж она была чертовски хороша. Вся — загар, волны волос, короткие шорты, майка, из-под которой угадывались изгибы. И эти ореховые глаза. Ведьмины глаза с золотыми огоньками.

Она нахмурилась:

— Все в порядке?

Я отвел взгляд от ее лица, осматривая все вокруг — горшки, цветы. Насупился:

— Здесь слишком ярко.

Роудс снова рассмеялась, на этот раз громче, свободнее. Меня будто ударило поездом — я едва не пошатнулся.

Она снова улыбнулась, добивая меня наповал:

— Говорит король анти-цвета.

Моя нахмуренность стала еще глубже:

— Король анти-цвета?

Она махнула рукой в воздухе между нами:

— Черный пикап — ни одного стикера. Даже на бампере.

Разумеется, на моей машине не было никаких наклеек. Это же дает людям лишние зацепки узнать тебя.

Роудс очертила круг:

— Серая футболка. — Опустила взгляд ниже: — Темные джинсы. Тут есть немного синего, но совсем чуть-чуть. — Потом ткнула на мои ботинки: — Даже ботинки черные. Что тебе цвет такого сделал?

— Напоминает о том, что я потерял, — слова вырвались прежде, чем я успел их остановить. Проклятые ее глаза загипнотизировали меня.

С лица Роудс мигом исчезло все веселье. Я приготовился к шквалу вопросов, но их не последовало. Она просто смотрела, не отводя взгляда от боли, наверняка отпечатавшейся у меня на лице.

— Мне жаль. За то, что ты потерял.

Большинство людей не выдерживают чужой боли. Им тяжело видеть чужое горе — оно напоминает о собственных потерях, о том, что в любой момент они сами могут остаться ни с чем.

Но Роудс не отвела глаз. Она глубоко вздохнула:

— Я знаю, как тяжело жить среди напоминаний. Проще запереть все это. Но иногда нужно просто сделать первый шаг.

В груди сжалось. Память о сестре снова стиснула меня. Жизнь Греты, ее смех. Она бы полюбила Роудс с первого взгляда.

Роудс похлопала по земле рядом с собой:

— Может, начнешь с одного горшка цветов? — Она лукаво улыбнулась. — Дам тебе самый скучный. Минимум цвета.

Я окинул взглядом горшок между ее ногами. Глубокий индиго. Не самый яркий из всех, но его переливы все равно казались слишком пестрыми по сравнению с тем, к чему я привык. В моей жизни все сводилось к необходимости. Никаких лишних удовольствий и украшательств. Может, я сам так себя и наказывал.

И все же я не смог отказать Роудс. Не смог погасить ту надежду, что сверкнула в ее глазах.

— Ты хочешь, чтобы я помог тебе с цветами?

Она снова одарила меня ослепительной улыбкой — свет, жизнь, красота.

— Да. Для твоего крыльца.

Я напрягся.

— Это твой горшок. Твои цветы.

— Слышал когда-нибудь о подарках, Энсон?

Я сверкнул на нее взглядом:

— Мне не нужны подарки.

Роудс закатила глаза:

— Это всего лишь цветы, а не бриллиантовый браслет. У меня их столько, что не знаю, куда девать.

Я промолчал, продолжая смотреть на нее, разрываясь между риском и возможной наградой.

— Перестань ворчать и садись. Это займет пять минут.

Что-то в ее раздраженном тоне заставило меня подчиниться. Я опустился на клочок неидеальной травы и тут же допустил роковую ошибку.

Я оказался слишком близко.

Достаточно близко, чтобы почувствовать запах смеси солнцезащитного крема и аромата сладкого горошка. Я знал, как выглядят эти цветы — мама их обожала. Но их здесь не было. Значит, это духи Роудс. Или, что еще хуже, ее лосьон для тела. Стоило только представить, как она втирает его в ноги, в руки, в… Я отогнал эти мысли, неловко поерзав.

Рядом раздался смешок. Я резко поднял голову.

Роудс улыбалась во весь рот:

— Ты выглядишь так, будто тебя сейчас будут пытать, а не заставляют сажать пару цветов.

— Ничего подобного, — проворчал я.

Она схватила телефон с травы рядом и щелкнула снимок:

— Одна картинка стоит тысячи слов. — Показала мне экран.

Я поморщился. Выглядел так, будто только что надкусил лимон. Черт. Нужно было взять себя в руки.

— Тяжелый день, — пробормотал я в оправдание.

— Угу, — протянула Роудс с видом полного недоверия. — Может, эти маки поднимут тебе настроение. Они одни из моих любимых.

Я бросил взгляд на пластиковые горшочки рядом, пестревшие красками:

— Они розовые.

Роудс вызов приняла, приподняв брови:

— Не мужик, если не можешь позволить себе капельку розового на крыльце?

Я стиснул зубы:

— Давай уже сажать.

Пес тем временем подошел и уронил совочек рядом со мной, будто соглашаясь.

— Хорошая работа, Бисквит, — похвалила его Роудс и угостила лакомством.

— Бисквит? — переспросил я.

— У него слабость к печенькам.

— Не стоит кормить его человеческой едой.

Роудс скосила взгляд на собаку:

— Слышал, Бисквит? Он считает, что я не должна давать тебе бекон.

Клянусь, эта псина понимала каждое слово. Он развернул голову и уставился на меня укоризненными глазами.

— Спасибо, что подставила.

Роудс мягко усмехнулась. У нее было столько разных видов смеха, что я начинал подсаживаться на каждый новый. Ее ореховые глаза засветились, встретившись с моими:

— Он должен знать, с кем имеет дело.

Я покачал головой:

— Лучше не приучать его к хорошему. Потом будет тяжело отучать.

— Немного хорошего никому не вредило.

Если только ты потом это не теряешь.

Будто почувствовав смену моего настроения, Роудс переключилась на дело:

— Я уже подготовила дренаж внизу и насыпала хороший грунт. Теперь осталось сделать лунки для цветов.

Я поднял маленький совок, который принес Бисквит:

— Сколько нужно?

— Три.

Я принялся копать, создавая гнезда для маков.

Роудс наклонилась вперед, проверяя мою работу. Я больше чувствовал ее присутствие, чем видел — воздух между нами словно зарядился. И снова этот аромат сладкого горошка.

— У тебя неплохо получается, — сказала она.

— Делал пару раз. — Когда мама вынуждала меня этим заниматься. Может, я бы делал это чаще, если бы знал, что потеряю и ее, и отца, и Грету. Мама была жива, но проще было бы, если бы ее и вправду не стало — настолько она от меня отстранилась.