Хрупкое убежище (ЛП). Страница 1

Хрупкое УБЕЖИЩЕ

Кэтрин Коулc

Для всех, кто идет по дороге утраты.

Это извилистый путь, который меняется, но не заканчивается. Просто помните, что вы не одни. Вы несете их с собой, куда бы ни шли. И вы будете видеть мир во всех его красках, потому что любили так глубоко.

Пролог

РоудсПРОШЛОЕ, ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ

— Как это было? — прошептала Фэллон, пока внедорожник подпрыгивал на гравийной дороге. В ее голосе звучало благоговение, как будто она говорила о Боге или о каком-то великом произведении искусства в музее.

Но мы явно говорили не об этом.

Я никак не могла стереть с лица свою глупую, широченную улыбку, пока мама Фэллон везла нас сквозь ночь, время от времени бросая взгляд в зеркало заднего вида — так, как делают все мамы. У меня в животе все крутилось, как на тех каруселях на ярмарке, которые кружат по кругу, прижимая к стенке. А моя улыбка только становилась больше.

— Знаешь это ощущение, когда едешь на американских горках, и у тебя в животе все проваливается?

Фэллон кивнула, ее слегка завитые волосы упали на лицо, а глаза засветились.

— Вот так. — Я откинулась на заднее сиденье с вздохом.

Фэллон подтянула колени к груди, положив на них подбородок.

— Я знала, что Феликс тебе нравится. Я знала! — Она говорила тихо — то ли чтобы мама не услышала, то ли просто потому, что всегда так говорила.

Я не смогла сдержать смешок, который вырвался у меня, пока в животе снова закружилось. Я надеялась, что я ему нравлюсь. Но больше всего я хотела, чтобы он пригласил меня на свидание. Может, мы бы сходили в кино. Или просто погуляли по центру города, держась за руки.

Я до сих пор чувствовала прикосновение его губ к моим — раз, два, три — в темноте чулана в подвале Оуэна. У нас было семь минут в этом чулане. Мы в основном болтали. О поездке Феликса на каникулы к побережью и о моей поездке в Нью-Йорк. А потом он вдруг замолчал, наклонился ко мне, и…

— Он языком пользовался? — прошептала Фэллон в темноте машины.

— Нет! — взвизгнула я, резко выпрямившись.

Наши взгляды встретились, и мы обе разразились смехом.

Миссис Колсон мельком посмотрела на нас в зеркало заднего вида:

— Что на вас нашло?

От этого нам стало еще смешнее. Я навалилась на Фэллон, задыхаясь от смеха, уже не понимая, над чем мы так веселимся. У нас с Фэллон был свой язык. Даже наш смех звучал по-особенному. С учетом того, как близки были наши семьи, она была для меня уже скорее сестрой, чем просто подругой.

А еще потому, что у нашей семьи в Спэрроу-Фоллс не было родственников. Мы стали одной большой компанией, выбранной семьей, вместе отмечали День благодарения и Рождество.

Когда мои родители шесть лет назад перевезли нас из Нью-Йорка в Спэрроу-Фоллс, мы с младшей сестрой были в ужасе. У нас была жизнь в городе. Друзья, школа. Последнее, чего нам хотелось — переезжать в городок с населением три тысячи человек где-то в глуши штата Орегон.

Но со временем я полюбила это место. И Фэллон сыграла в этом огромную роль. Со своей легкой, широкой улыбкой, несмотря на застенчивость, с тем, как она принимала всех — даже новенькую девчонку из Нью-Йорка, на которую тут все посматривали настороженно. Мы сразу подружились. Она стала лучшей частью Спэрроу-Фоллс.

Хотя Феликс Эрнандес мог с ней посоперничать — с его темно-каштановыми волосами, загорелой кожей и глубокими янтарными глазами. Стоило только подумать о нем — и меня охватывал жар, будто я вышла на палящее солнце.

Фэллон мечтательно вздохнула:

— С моими братьями у меня, наверное, никогда и первого поцелуя не будет.

Я посочувствовала ей улыбкой, но спорить не стала. У Фэллон было три старших брата. Один родной — Коупленд. Один приемный — Шепард. И один из приемной семьи — Трейс. Ее мама с бабушкой Лолли постоянно брали на воспитание детей, которым нужны были дома. Многие приходили и уходили, некоторые оставались всего на пару дней. Но Коуп, Шеп и Трейс стали постоянной частью семьи, и в жизни Фэллон было предостаточно чрезмерной заботы.

— А есть кто-то, кого ты хочешь поцеловать? — спросила я. Фэллон редко делилась такими чувствами. Ее застенчивость мешала ей общаться с большинством мальчишек в нашем классе.

Даже в темноте я увидела, как у нее покраснели щеки.

— Наверное, нет. Большинство ребят в нашем классе — сплошные придурки.

Я прыснула от смеха:

— Тут ты права. Похоже, мне достался единственный нормальный.

Миссис Колсон остановила машину, поставила ее на стоянку и обернулась к нам:

— Первая остановка для бригады хохотушек. — Она перевела взгляд на меня, и на лице ее заиграла теплая улыбка. — Рада, что вы повеселились.

За последние годы мама Фэллон стала для меня почти второй мамой. Я покраснела и едва удержалась, чтобы не опустить голову. Уж она-то наверняка почувствовала, что на той вечеринке что-то было. Материнское чутье.

Фэллон прикусила губу, чтобы не расхохотаться снова, и наклонилась ближе:

— Позвони мне завтра. Сходим к реке, расскажешь все.

— Сразу после завтрака. — У папы был пунктик насчет воскресных завтраков. Он устраивал настоящий пир — панкейки, вафли, иногда даже блинчики, если был в настроении. Ни телефонов, ни других отвлечений. Только семейное время.

Именно ради этого он и перевез нас в Спэрроу-Фоллс. Хотя у него была серьезная работа — финансовый консультант для всяких бизнес-зубров, — он не хотел, чтобы мы втянулись в этот мир. Поэтому и переехали. И теперь я больше не злилась из-за этого.

Фэллон обняла меня крепко-крепко:

— Не представляю, как ты сегодня уснешь.

Я снова рассмеялась:

— Скорее всего, никак.

Отстегнув ремень, я вылезла из машины:

— Спасибо, что подвезли, миссис Колсон.

— Всегда пожалуйста, Роудс, — сказала она, в то время как дверь в дом уже открылась.

— Спасибо, Нора, — крикнула мама с порога.

Миссис Колсон махнула маме рукой и улыбнулась. Мы с Фэллон так часто бывали друг у друга, что они уже привыкли к такому обмену детьми.

— Может, завтра днем на йогу? — предложила Нора.

— Только если потом заглянем в пекарню, — парировала мама.

Миссис Колсон рассмеялась:

— Ну конечно, у тебя всегда самые лучшие идеи.

Я спрыгнула вниз, мои ноги в сандалиях мягко приземлились на гравий. Лунный свет серебрил дом, словно нарисованный акварелью. Мама влюбилась в этот старинный викторианский особняк, когда приехала сюда с папой. Он, разумеется, сделал все, чтобы он стал ее.

Я всегда немного стеснялась этого дома — с отдельным гостевым домиком и двадцатью акрами земли вокруг, ближайшие соседи едва виднелись вдалеке. Он был совсем не таким, как остальные дома в Спэрроу-Фоллс. В центре города — сплошь милые коттеджи в стиле крафтсмен. За городской чертой — раскидистые одноэтажные дома в духе ранчо.

Но, подпрыгивая на дорожке к крыльцу, я не могла не признать — дом был действительно красив. Как из сказки — с башенками, шпилями. И несмотря на все свое вычурное великолепие, он никогда не казался холодным. Отчасти — из-за сада, в который мама вкладывала всю душу. Но еще больше — из-за любви, что жила в этих стенах.

Стоило мне приблизиться, как мама сразу обняла меня. Прижала крепко, покачивая из стороны в сторону.

— Мам, — пробормотала я, уткнувшись в ее грудь.

— Дай мне побыть в этом моменте, — сказала она. — Моя малышка впервые пошла на вечеринку с мальчиками. А там гляди — за руль сядет, пить начнет и из дома съедет.

— Мне тринадцать, а не тридцать, — простонала я.

Мама шумно всхлипнула, отпуская меня, но обвила рукой за плечи.

— Я только моргну и ты уже там.

Я только покачала головой:

— У нас еще есть время. Дыши.

Мама засмеялась:

— Постараюсь. Пойдем, я сделала какао.

Неважно, что днем температура приближалась к +25–30 — я никогда не откажусь от маминого какао. Она делала его из настоящего порошка, добавляя сахар и еще какие-то секретные ингредиенты. А ночи в высокогорной пустыне Центрального Орегона бывали по-настоящему холодными.