Сладкий уголок в другом мире (СИ). Страница 20

Алиса осторожно взяла его руки — эти благородные пальцы, умеющие так нежно снимать с её лица муку, теперь были изуродованы кирпичами и раствором.

— Зачем? — прошептала она.

Эдриан перевернул вывеску. На обратной стороне был вырезан крендель — точная копия шрама на её ладони.

— Помнишь, в саду ты сказала, что хочешь «сладкий уголок», где будут сливаться все вкусы твоей жизни? — Он сделал шаг вперёд. — Я строил не пекарню. Я строил наш дом.

***

Его пальцы разжались, открывая дверной ключ. Алиса потянулась, но вдруг замерла — среди новых инструментов на полке лежала её старая, вся в зарубках скалка.

— Ты… сохранил её?

— Как и кирпич из твоей первой печи. — Он осторожно разжал её кулак, вкладывая ключ. — Я ведь не прошу выбирать между прошлым и будущим. Я прошу…

— Дать шанс нашему настоящему, — закончила она, чувствуя, как тёплая волна разливается по груди.

«Сладкий уголок» оказался именно таким, как она мечтала. Просторная кухня с огромными окнами, в которые лился солнечный свет. Но главное — старая печь, где среди новых кирпичей выделялись несколько знакомых, почерневших от времени.

— Чтобы душа осталась, — объяснил Эдриан, когда Алиса, задыхаясь от слёз, прижалась щекой к шершавой поверхности.

На открытие пришли все: королева с древним фолиантом рецептов, Гаррет с кульком своей знаменитой закваски, Лора с корзиной лесных ягод. Даже старый Бернард, их бывший соперник, принёс медный колокольчик «для первого покупателя».

Когда гости разошлись, Алиса и Эдриан остались вдвоём среди запахов свежей выпечки. Она протянула ему первую булочку из новой печи.

— Попробуй. «Сердечное перемирие». Новый рецепт.

Эдриан откусил, и по его лицу разлилось тёплое выражение, которое бывало только здесь, на их кухне.

— Слишком сладко. Совсем как наша жизнь теперь.

Глава 22. «Признание у печи»

Поздний вечер опустился над «Сладким уголком», словно тяжёлое тесто, замешанное на сумерках. Алиса, стоя на цыпочках, пыталась дотянуться до верхней полки, где в глиняных банках с трещинами — будто морщинами времени — хранились ванильные стручки и звёздчатый анис. Её пальцы скользнули по холодному краю полки, смахнув облачко пыли, осевшей со дня открытия пекарни. Завтра — первый городской праздник урожая, и её пироги с вишнёво-тимьяновой начинкой должны были стать не просто угощением, а символом. Символом того, что сирота с обожжёнными ладонями может накормить целый город. Но тесто упрямилось, слипаясь в комья, будто напоминая: даже сладкие победы требуют жертв.

— Ты снова забыла про время.

Голос Эдриана прозвучал из дверного проёма, где он стоял, прислонившись к косяку с той небрежной грацией, которую сохранил со времён придворных балов. В его руках покачивалась бутылка вина с этикеткой, на которой вместо фамильного герба красовался крендель — их личный геральдический знак, выжженный раскалённой кочергой в порыве полупьяного вдохновения. Его льняная рубаха была испачкана известкой, а на левом плече алела царапина — сегодня он помогал старику Генриху чинить крышу мельницы, хотя сам клялся никогда больше не лазить по стропилам после падения в двенадцать лет.

— Это чтобы ты не уснула за миндальным кремом, — он поставил бутылку на стол, аккуратно отодвигая горы пергамента с чертежами новой печи — проекта, который они обсуждали три недели, споря до хрипоты о форме дымохода.

Они устроились на полу у очага, прислонившись спинами к тёплым кирпичам, всё ещё хранившим жар дневного огня. Вино, тёмное как спелая ежевика, пахло летом — не только ягодами и сеном, но и детством Алисы. Эдриан налил напиток в два походных кубка — тех самых, что брал когда-то в военные походы, а теперь использовал для утреннего кофе.

— Сегодня во сне я видела рецепт, — начала Алиса, обхватив колени руками, на которых застыли капли засахарившегося мёда. — Пирог с облачной начинкой. Представляешь? Верхний слой — воздушный бисквит, как первое утро после дождя. А внутри… — она провела пальцем по краю кубка, оставляя блестящую полосу, — как будто запечённый восход. Тает при первом укусе, оставляя на языке вкус… неба.

Эдриан слушал, поправляя поленья кочергой с рукоятью в виде поварского ножа. Тени от огня танцевали на его лице, выхватывая из полумрака знакомые детали: шрам над бровью — подарок кулинарного поединка с французским шеф-поваром, морщинки у глаз, появившиеся после того, как он впервые рассмеялся над её шуткой про дрожжевое тесто.

— А ты? — она коснулась его ладони, где между мозолями от молота и рубанка всё ещё виднелись розовые следы ожогов, полученных при кладке их печи. — О чём мечтаешь, когда чинишь старые дома вместо того, чтобы фехтовать на рапирах в королевском парке?

Он замер, глядя на языки пламени, лижущие чугунную плиту. Где-то внутри печи трещала виноградная лоза — её он всегда добавлял в огонь перед важными событиями, как делала его мать.

— О том, чтобы в нашем городе не осталось детей, спящих на мешках из-под муки, — голос его звучал тихо, но чётко, как стук ножа по разделочной доске. — Чтобы каждый, кто зайдёт в «Сладкий уголок», уносил с собой не только булочку, но и… надежду. — Его пальцы сжали её руку, осторожно, будто замешивая нежное тесто. — И ещё… чтобы ты перестала красить седые пряди свекольным соком. — Он откинул край её чепца, обнажив серебристую прядку у виска. — Ты прекрасна, как эти искры. В них есть… жизнь.

Внезапно он потянул её к себе. Руки, испачканные в муке и миндальной глазури, прижали Алису к груди, оставляя белые отпечатки на фартуке, который она когда-то сшила из старого придворного платья. Губы, сладкие от лимонной помадки, нашли её рот медленно, будто пробуя незнакомый десерт — осторожно, смакуя каждый момент. В печи треснуло полено, рассыпав золотые искры, но они уже не слышали ни треска огня, ни воя ветра в трубе. Только учащённое биение сердец, смешавшееся с шипением растаявшего сахара на забытом противне.

— Я хочу… — Эдриан оторвался, дрожа, как первая корочка на закипающем молоке. Его глаза, обычно твёрдые, как леденец, сейчас блестели влагой. — Не только ваши десерты, мадемуазель Алиса. Хочу просыпаться под стук твоей скалки в пять утра. Спорить, должна ли вишня в пирогах быть с косточками. Слушать, как ты ругаешься на подгоревшее печенье… — Он прижал её ладонь к своей щеке, где щетина кололась, как тёртая цедра. — Стареть среди этих запахов. Умереть… пахнув корицей.

Алиса приложила палец к его губам, оставляя след ванили, смешанной с дрожжами.

— Глупец, — прошептала она, чувствуя, как по щеке скатывается слеза, солёная, как морская вода в тесте для хлеба. — Ты уже получил всё это. Ещё тогда, когда назвал мои булочки «съедобными кирпичами».

Они допили вино, смешав его горьковатый привкус с мукой на губах. А за окном, в плетёной корзине для отходов, забродившие ягоды тихонько лопались, запуская алхимию превращения в уксус. Алиса вдруг осознала, что это и есть их рецепт — смесь несовместимых вкусов, которая чудесным образом рождает нечто новое. Когда Эдриан обнял её за плечи, она заметила, что на чертежах новой печи между цифрами и расчётами кто-то рисовал сердечки.

— Завтра, — сказала она, прижимаясь к его плечу, — научу тебя лепить слоёное тесто.