Сладкий уголок в другом мире (СИ). Страница 19

Когда карета остановилась, Алиса замерла. Перед ней раскинулся сад — нет, целый розово-белый океан цветущих деревьев. Лепестки кружились в воздухе, оседая на землю пушистым ковром. Вдалеке виднелся небольшой каменный дом с широкой террасой, больше похожий на уютное убежище, чем на аристократическую усадьбу.

— Это… — она обернулась к Эдриану, но слова застряли в горле.

— Дом моей матери. — Его голос звучал тише обычного. — Здесь она проводила весну, когда была жива. Говорила, что только в этом саду вишни цветут по-настоящему.

Он провёл её по тропинке, где каждый шаг поднимал облако лепестков. Ветви, согнувшиеся под тяжестью цветов, образовывали живой свод, сквозь который пробивались солнечные лучи. Воздух был наполнен густым сладким ароматом, смешанным с запахом нагретой на солнце древесины.

Открытая кухня располагалась в тени огромного старого дерева. Каменная печь, грубый дубовый стол, увешанные медной посудой стены — всё дышало теплом и домашним уютом. На столе уже лежали свежие продукты: яйца с золотистыми желтками, сливочное масло, медовые соты и корзина с только что собранными ягодами.

— Ты серьёзно хочешь, чтобы я готовила здесь? — Алиса провела ладонью по столу, ощущая под пальцами шероховатость дерева.

— Я хочу, чтобы ты готовила со мной. — Эдриан уже закатывал рукава, обнажая сильные предплечья со шрамами от старых ожогов. — Мама всегда говорила, что в этом саду даже простой хлеб приобретает особый вкус.

Они работали в тишине, нарушаемой лишь пением птиц и шелестом листьев. Эдриан чистил яблоки, его уверенные руки ловко орудовали ножом, снимая кожуру длинной спиралью. Алиса замешивала тесто, чувствуя, как мука оседает на её руках, а шрам-крендель слабо пульсирует теплом. Иногда их взгляды встречались, и тогда в воздухе будто пробегала искра — тёплая, живая.

Когда пирог отправился в печь, Эдриан неожиданно взял её за руку.

— Пойдём, я покажу тебе кое-что.

Он привёл её к самому старому дереву в саду — его ствол был таким широким, что его не могли бы обхватить и трое. На коре виднелись вырезанные буквы: «Э. + Э.» с датой двадцатилетней давности.

— Мы с мамой вырезали это в мой десятый день рождения. — Его пальцы осторожно провели по неровностям коры. — Она обещала, что когда-нибудь я приведу сюда ту, которую…

Голос его сорвался. Алиса почувствовала, как в груди что-то сжимается. Она прижала ладонь к его щеке, ощущая под пальцами лёгкую щетину.

— Ты привёл меня сюда, — прошептала она. — И я никуда не уйду.

Ветер внезапно усилился, сорвав с ветвей миллионы лепестков. Они кружились вокруг них, как живой розовый снег, оседая на волосах, плечах, сплетённых пальцах. Эдриан вытер муку с её носа, и в этот момент слова вырвались сами, тихо, но чётко:

— Я люблю тебя, Алиса.

Время остановилось. Даже птицы будто замолкли, затаив дыхание. Алиса увидела в его глазах то, что никогда не замечала раньше — лёгкую неуверенность, страх быть отвергнутым, надежду. Она поднялась на цыпочки, касаясь его губ своими:

— И я люблю тебя. Больше, чем вишнёвые пироги, больше, чем запах свежеиспечённого хлеба… Больше всего на свете.

Их поцелуй был сладким, как первый урожай мёда, тёплым, как печь в зимний вечер. Лепестки продолжали падать, покрывая землю вокруг них розовым ковром, а где-то в доме уже пахло готовым пирогом — смесью корицы, яблок и чего-то неуловимого, что бывает только в местах, где живёт настоящая любовь.

Когда они вернулись на кухню, солнце уже клонилось к закату, окрашивая сад в золотистые тона. Пирог, слегка подрумяненный, с сочащейся через корочку начинкой, ждал их на столе. Эдриан отломил кусочек и поднёс к её губам.

— На вкус… как дом, — прошептала Алиса, закрывая глаза. — Тот, о котором всегда мечтала, но не знала, что существует.

Он обнял её за плечи, и они сидели так, наблюдая, как последние лучи солнца играют в бокалах с яблочным сидром.

Глава 21. «Чёрствый хлеб»

Три дня лил осенний дождь. Алиса стояла у окна королевской кухни, наблюдая, как капли стекают по витражам, искажая очертания замкового сада. Её пальцы нервно перебирали край фартука — этого роскошного, с вышитыми золотом гербами, но чужого.

«Опять не получилось», — прошептала она, глядя на осевший бисквит. В пекарне Гаррета тесто никогда не подводило её так. Там оно дышало в унисон, будто понимало её настроение.

Королева Алиана появилась бесшумно, как всегда.

— Ты снова не спала. — Её тёплые пальцы сжали плечо Алисы. — Может, хватит мучить себя?

Не отвечая, Алиса сняла фартук и выбежала под дождь. Холодные струи омывали лицо, смешиваясь со слезами.

***

Пекарня Гаррета встретила её родным теплом. Старый пекарь, не поднимая глаз от теста, пробормотал:

— А королевские пиры уже без тебя обходятся?

Алиса прижалась ладонью к знакомому выступу кирпича возле печи — тому самому, о который она обожглась в первый день. Здесь каждый угол хранил память: вмятину на столе от её первого рассерженного удара скалкой, закопчённое пятно на потолке от неудачного эксперимента с карамелью, зарубки на дверном косяке, где Лора отмечала свой рост.

Вечером, когда она, перепачканная в муке, вымешивала очередное тесто, дверь распахнулась. Эдриан застыл на пороге, его глаза темнели с каждой секундой.

— Ты сознательно игнорируешь все мои письма? — Голос звучал резко. — Три дня! Я думал, с тобой что-то случилось!

— Я была здесь. Где мне и место.

— Место? — Он сделал шаг вперёд. — Ты — королевская кондитерша! Не уличная пекарша! В аристократическом квартале тебя ждёт…

— Золотая клетка? — Алиса швырнула в него скалку. — Чтобы я, как все твои придворные дамы, пекла бездушные пирожные для скучающих аристократов?

Эдриан поймал скалку на лету. Его пальцы сжали её так сильно, что дерево затрещало.

— А я? — вдруг прошептал он. — Ты готова оставить меня одного в этом проклятом замке? Среди этих… этих марионеток?

Их взгляды встретились. Алиса впервые увидела в его глазах не гнев, а боль. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что с полки упала банка корицы.

***

Семь дней молчания.

Алиса пекла «Хлеб примирения» по бабушкиному рецепту — с орегано, символом мира, и каплей мёда, как делала в детстве после родительских ссор. Но тесто не слушалось: первый каравай вышел пересоленным от её слёз, второй — безвкусным, как её настроение, третий и вовсе подгорел.

Гаррет молча скармливал неудачные экземпляры уличным детям. Лора перестала болтать без умолку. Даже королева прислала лишь короткую записку: «Он не спит».

На восьмое утро дождь прекратился так же внезапно, как начался. Алиса замешивала тесто в который раз, когда дверь распахнулась с такой силой, что с полки посыпались специи.

На пороге стоял Эдриан. Без плаща. Без камзола. В простой рубахе, мокрой от пота, с обожжёнными до волдырей руками. В дрожащих пальцах он сжимал деревянную вывеску. «Сладкий уголок» — гласила изящная надпись.

— Я… нашёл дом, — его голос сорвался. — На углу Пряничной и Вишнёвого переулка. Там сад… с теми вишнями, что ты любишь. И печь… — Он показал ладони, покрытые свежими ожогами. — Я сложил её сам. Три дня. Без сна.