21 день. Страница 43

Дверь… Все, что я могу, — коснуться кончиками пальцев холодного металла, и только. То есть внезапно наброситься на Фила, когда он распахнет створки, у меня не получится. Да и какое там наброситься — с цепью на ноге!

Отползая назад в угол, где я сидела, испытываю кратковременное озарение. Мобильник! Ощупываю карманы и издаю разочарованный стон. Конечно же мобильник он забрал. Было бы слишком хорошо оставить его мне. Он выключил его? Будет ли полиция отслеживать устройство после того, как они не найдут меня, несмотря на мой экстренный вызов? Черт, я должна была позвонить кому-то другому и объяснить, что я задумала. Хоть бы Бекки догадалась что к чему…

До смерти Ника Фил, он же Кевин, был у них постоянным курьером. Он так же втерся в их доверие, как и в мое, за последние несколько месяцев. Фил мог находиться в непосредственной близости от моего дома почти каждый день, ничуть не вызывая подозрений. Я с моей фанатичной любовью к ароматическим свечам и Ник с его еще школьным увлечением моделированием — Бекки рассказывала мне об этом. Ник, вероятно, делал заказы так же часто, как и я… За последние два года у Фила было достаточно времени, чтобы составить точную картину моей жизни, познакомиться с моим распорядком дня и моими привычками. В какой-то момент он гарантированно увидел, где я храню ключи, и сумел незаметно сделать дубликат. Сколько раз он заходил в мой дом? Сколько раз стоял рядом со мной, пока я спала? Наверняка он проделывал что-то подобное в доме Ника и Бекки. Фил постепенно завоевывал их доверие, а потом ему удалось спровоцировать смерть Ника от передозировки снотворного. Кажется, я вторая в его списке, и если он успешно разделается со мной, неизбежно придет очередь Патрика и Дэйны.

Но почему? Зачем все эти усилия? Был ли он другом Астрид? Родственником? Или они познакомились, скажем, в психиатрической клинике? Влюбились друг в друга? Какая связь между Филом и тем, что тогда произошло? Какой у этого парня мотив для того, чтобы оживить прошлое таким вот ужасным образом? В чем причина его мести?

Я понятия не имею, и нет способа узнать.

Все, что я могу сделать, — это надеяться, что полиция или Бекки сделают правильные выводы. Почему, черт возьми, я не вела себя бдительнее? Вся эта накручивавшаяся с момента получения самого первого письма паранойя рассеялась, как назло, накануне нулевого дня.

Я меняю позу. Я ничего не могу сделать, кроме как ждать, что он приготовил для меня.

Чем дольше я таращусь перед собой, тем сильнее теряю ощущение времени. Но хотя бы пульсация в моей голове ушла — наркоз отпустил. В коробчонке на колесах становится все холоднее и холоднее, и света через щель в дверях уже почти не видать. Видимо, на улице сгустились сумерки. Как долго я пробыла в отключке? — снова задаюсь вопросом. И когда закончился долбаный обратный отсчет?

Облизываю потрескавшиеся губы. Мое горло все еще першит, и жажда становится невыносимой. Почему здесь есть туалет, но нет воды? Фил забыл об этом или я должна медленно умереть от жажды? Подтягиваю ноги, обхватываю их руками и кладу подбородок на колени. Пытаюсь согреться, но не могу заставить себя завернуться в одно из одеял. Ну уж нет.

Погружаюсь в какое-то сонное безразличие, которое испаряется, как только фургон останавливается. Через несколько секунд звук двигателя глохнет. В наступившей тишине понимаю, сколь успокаивающе действовали на меня звук мотора и монотонная вибрация стенок. Пока Фил был за рулем, мне с его стороны ничего не грозило. Но теперь все иначе.

Может, мы остановились у заправки и кругом полно людей? Я начинаю бешено стучать по стенкам и кричать во все горло о помощи.

Ничего не происходит.

В какой-то момент я снова погружусь в себя. Руки болят, горло горит, но я ничего не добилась. Измученная, по-прежнему напряженная, прислушиваюсь и смотрю на двухстворчатую дверь в торце.

Когда хлопает дверь со стороны водителя, я вздрагиваю — Фил вышел. Слышу, как он ходит вокруг машины. Под его ботинками хрустят камни, так что мы не на асфальтированной дороге и не на гравийной подъездной дорожке, а, скорее всего, на грунтовке где-то за городом. Я сплетаю пальцы и нервно кусаю костяшки. Шаги замирают у торца, раздается приглушенный щелчок. Через пару мгновений дверь с грохотом распахивается, и я вжимаюсь в стену. Смотрю в темноту, беспомощная перед тем, что вот-вот произойдет.

Что-то вылетает из проема и ударяет меня по лодыжке. Я сдавленно всхлипываю от неожиданности. Затем двери с грохотом смыкаются, и я снова одна.

Пока шаги удаляются, храню неподвижность. Остывающий двигатель издает несколько немелодичных тресков. Тихо. Но не так, как в пустом доме, где, если прислушаться, можно уловить тихий гул от, скажем, работающих электроприборов. И не как на лоне природы, когда за тобой никто не гонится: в лесу шелестят деревья и переговариваются птицы. Здесь абсолютная тишина, как в могиле.

Я борюсь с растущей паникой, прижимаю кончики пальцев к вискам, концентрируюсь на дыхании. В моей тюрьме почти кромешная тьма, но достаточно воздуха. Непосредственной опасности в сию минуту нет, нет и причин волноваться.

Моя довольно глупая мантра работает до тех пор, пока я не вспоминаю, что он бросил что-то внутрь. И снова накатывает волна страха. Стиснув зубы, я обшариваю все вокруг себя в поисках того, что ударило по лодыжке. Чувство незнания, чего я собираюсь коснуться, почти невыносимо.

Когда моя рука что-то нащупывает, я инстинктивно вздрагиваю. Судорожно выдыхаю и заставляю себя снова вытянуть руку. Пальцы скользят по чуть скругленной поверхности — гладкой, прохладной, продолговатой. Предмет твердый, но продавливается при нажиме.

Кажется, это пластиковая бутылка.

Внезапно моя жажда возвращается с удвоенной силой. Я беру бутылку и взвешиваю ее в руке. Кажется, вмещает литр или полтора. Нерешительно отвинчиваю пробку. Какая бы жидкость ни была внутри, она не имеет запаха.

Без дальнейших колебаний подношу бутылку к губам и делаю несколько глотков. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее — настоящее благословение моему засохшему горлу. Закрутив крышку, делаю паузу и прислушиваюсь к себе. Я чувствую себя хорошо в данных обстоятельствах — ни внезапной усталости, ни какого-либо другого беспокоящего воздействия.

Ставлю бутылку рядом с собой и наконец тянусь за одеялом. Липкий холод объял меня. Оборачиваю себя грубой тканью, ложусь, свернувшись в клубок, и закрываю глаза. До недавнего времени я не могла представить, что отсутствие света заставит меня чувствовать себя настолько дезориентированной и потерянной. В моем доме, в лесу ночью — везде хоть слабый отблеск света. Здесь с наступлением ночи полная тьма грозит раздавить меня.

Проходит много времени, прежде чем я проваливаюсь в беспокойный сон, из которого меня то и дело вырывают кошмары и внезапные приступы тревоги. Это самые долгие часы в моей жизни. В какой-то момент я, шатаясь, встаю на ноги и бреду к туалету, затем снова сажусь в угол. Несмотря на одеяло, обернутое вокруг плеч, я продрогла до костей. Небольшая зарядка, вероятно, улучшила бы мое кровообращение, но я не могу заставить себя напрячь силы, так и сижу парализованная, прислонившись спиной к холодной металлической стене, и жду.

Даже когда снаружи что-то шевелится, я не двигаюсь. Я слишком измучена, чтобы чувствовать ужас, соответствующий ситуации. Я полностью истощена.

В какой-то момент бесстрастно замечаю свет фонарика, проникающего в щель между створками. Что-то проталкивается в нее и с глухим стуком падает на пол.

Чуть позже водительская дверь с грохотом закрывается, оживает двигатель, машина трогается с места. Хотя я не знаю цели нашего путешествия, вдруг чувствую себя лучше, потому что хоть что-то происходит.

Позволяю себе несколько минут передышки.

Пока Фил за рулем, он не нападет на меня.

Что он просунул в щель? Какая-то штука упала совсем рядом со мной, но из-за мрака ее не видать. Конечно, рано или поздно я узнаю, что это. Но пока медлю. Пока я могу хотя бы на короткий миг вообразить, что сама решаю, буду ли выполнять его невысказанное повеление.