Турист (СИ). Страница 15

— Да, ещё одно, Кирилл, — внезапно встрепенулся Вербицкий. Я насторожился… и не зря. — Раз ты всё равно решил пощипать своих недругов, постарайся их самих не убивать. А лучше вообще возьми их живьём. Я очень хочу с ними побеседовать.

Ну, в принципе, чего-то в этом роде стоило ожидать. Какими бы хорошими ни были наши отношения с Анатолием Семёновичем, он не мог не воспользоваться ситуацией, чтобы нарезать мне задач, для исполнения которых, в ином случае, ему пришлось бы привлекать специалистов собственного учреждения. А это действие, к тому же, потребовало бы согласований с властью воеводства и, как следствие, с довольно большой вероятностью привело бы к огласке, которая легко завалила бы всё дело. В общем, понятно…

— Автономия? — бросил я. И Вербицкий молча кивнул. Вот-вот, что и следовало доказать. Ну да, Червоннорусское воеводство, являясь своеобразной буферной зоной между СБТ и Русским государством, обладает особым правовым статусом. Воеводу сюда назначает государь, но управление землями и обеспечение порядка на них лежит на здешних боярах-банах, а в некоторых городах, вроде того же Рахова, и на наёмничьих кругах. Воеводе же остаётся суд да контроль за сбором местных налогов. Странное положение дел? Возможно. Но вполне удобное для всех сторон. Государство имеет зубастый буфер с территориями, на которых закон зачастую эфемерен чуть менее чем полностью, местные жители имеют неплохой прибыток от соседства с СБТ, наёмники и боярские дружины — неплохую и вполне спокойную базу, где можно перевести дух между вылазками к буйным заграничным соседям… ну а всяческие спецслужбы получили великолепную песочницу для своих затейливых игр и прудик для ловли рыбки в мутной воде. Конечно, такое положение дел имеет и свои отрицательные стороны, вроде слабого государственного контроля, довольно маргинального общества, построенного на праве сильного и потому склонного к насилию, но выгоды от автономии воеводства пока перевешивают все минусы… И даже обнаружение ячейки агентов разведсети Нового Ватикана, уютно устроившихся под крылышком Центра Содействия, не изменяет общей картины.

Да-да, похоже, что выкормыши Игнатия Проклятого и здесь потоптались от души. По крайней мере, Герман Наильевич Ефимович, каясь в своих прегрешениях и через слово поминая Иисуса и Пресвятую Деву, демонстрировал абсолютную уверенность в том, что действия высокопоставленной группы сотрудников ЦС, к которой принадлежал и он сам, были направлены не столько на обеспечение собственных финансовых интересов, сколько на благо Католической церкви. И верит он в это истово, прямо-таки фанатично. Собственно, именно поэтому я и привлёк к делу Вербицкого, как лицо прямо… то есть, профессионально заинтересованное. С некоторых пор у русских государственных структур прямо-таки идиосинкразия к представителям этой конфессии христианской церкви, и, честное слово, не могу их в этом винить.

— А об их кураторе ты ему так и не сказал, — заметил Гдовицкой, едва мы с Вербицким закончили разговор и я свернул экран коммуникатора.

— Не сказал, — кивнул я, откидываясь на спинку мягкого гостевого кресла, установленного по настоянию Марии в кабинете её шефа.

— И почему же? — Гдовицкой приподнял бровь.

— Скажем так… у меня есть вполне обоснованное предположение, что сдай я куратора этой группы Вербицкому, и мне попросту запретят его трогать, — протянул я в ответ.

— Это может быть оправдано интересами государства, — заметил хозяин кабинета, лениво рассматривая пейзаж за окном.

— Вполне. Я даже почти уверен, что так оно и есть на самом деле. Точнее, будет, — пожал я плечами. — Но это не соответствует моим интересам. А их, уж извини, Владимир Александрович, я сейчас ставлю выше возможных выгод в игре разведок.

— Сейчас? — губы Гдовицкого тронул намёк на улыбку.

— Сейчас, — кивнул я. — Ничего не имею против государственных интересов, но в данном случае дело касается выживания моей семьи и близких. Рисковать своими людьми ради того, чтобы Преображенский приказ получил тактическое преимущество в противостоянии с разведкой Нового Ватикана, я не намерен. Ни к чему хорошему это не приведёт, Георгий Громов тому свидетель. Он, если помнишь, тоже ставил чьи-то интересы выше блага фамилии.

— С этой точки зрения… — Самурай на миг запнулся и вздохнул. — Спорить не буду. Не скажу, что твоё решение мне нравится, но я его понимаю. Будем надеяться, что информация о твоей осведомлённости насчёт куратора агентов не дойдёт до Анатолия Семёновича.

— А кто ему об этом сообщит? — удивился я.

— Ефимович? — предположил Владимир Александрович.

— Сомневаюсь, — я покачал головой. — Ныне сей господин пребывает в помрачнённом состоянии ума, и врачи Тячевской психиатрической лечебницы отказываются даже прогнозы делать о возможности его просветления. Иными словами, спёкся господин Ефимович. От него ничего кроме молитв да призывов к покаянию никто добиться не может. Ну, когда он не хохочет, как безумный…

— Ты… серьёзно? — неподдельно удивился Гдовицкой.

— Более чем, — вздохнул я и, поймав взгляд собеседника, развёл руками. — Не надо на меня так смотреть, я сам ничего подобного не ожидал и уж тем более не планировал. Более того, если бы не этот просчёт, я бы и не подумал тянуть время и играть в те же игры с его подельниками. Изначально-то я вообще предполагал, что после разговора с Ефимовичем устрою ему отдых в каком-нибудь подвале на то время, пока будут полыхать дома его коллег. Но… вышло как вышло.

— И ты всерьёз решил разыграть с ними ту же карту, что и с этим… Германом? — спросил он. — Не думаешь, что Вербицкий прав, и такие «кошки-мышки» могут закончиться провалом? А ну как кто из фигурантов сбежит, не дожидаясь своей очереди на экзекуцию?

— До разговора с Анатолием Семёновичем я бы сказал: и пусть бежит, — кивнул я в ответ. — Ни дома, ни принадлежащие ему магазины-лавки-склады, что здесь в воеводстве, что в СБТ, он в карманах не унесёт. Но ввиду предложения-просьбы Вербицкого, боюсь, придётся ограничиться лишь второй частью плана, чтоб не гоняться потом за уродом по всей Европе. Мне что, заняться больше нечем?

— Как-то ты слишком легко отказался от своей затеи, — Владимир Александрович смерил меня подозрительным взглядом. А через секунду довольно усмехнулся. — Признайся, ты же сказал об этом Вербицкому только, чтобы было от чего отказаться во время торга, да?

— Ну-у… вообще-то, да, — признался я. — Зато в результате имею полный карт-бланш на любые действия в отношении имущества коллег Ефимовича.

— Только на территории воеводства и СБТ, — подчеркнул Гдовицкой.

— Поверь, Владимир Александрович, мне и этого хватит, — ощерился я. — И их пример другим наука.

— Уверен?

— На все сто, — кивнул я. — Более того, я считаю, что это единственный беспроблемный способ решения задачи.

— Аргументируй, — поудобнее устроившись в кресле, с интересом проговорил мой шеф безопасности.

— Легко, — отозвался я. — Суди сам. ЦС — это не боярский род, не семья. Биться с ними, как воюют бояре в своих родовых дрязгах, для нас — гарантированный проигрыш. «Гремлины» просто не сравнятся с Центром в финансовой мощи и возможностях. Даже если я распотрошу свою кубышку, займу денег у тестя и Посадской, против активов ЦС это будет капля в море. Ну-у… не капля, но прудик против озера, точно. А ведь Центр связан с местными боярами и банами, наёмниками… у них договоры и взаимные интересы. Значит, ударив по ЦС, я заставлю всколыхнуться всё местное болото. И тут, как говорится в старой поговорке: «Не плюй в коллектив, он утрётся. А вот если коллектив плюнет в тебя — утонешь». Тонуть в плевке всего воеводства — это не наш метод, не находишь?

— Согласен, — хмыкнул Гдовицкой. — Хотя эту твою «старую поговорку», кажется, слышу в первый раз в жизни. Но… не поспоришь.

— Во-от, — я поднял вверх указательный палец. — Значит, действовать надо так, чтобы не затронуть интересы местного «обчества»… или хотя бы затронуть несильно, так чтоб тремя боевыми тройками потом отмахаться можно было. Но бить виновных при этом нужно так, чтобы они пострадали максимально. А какое самое святое место у наших противников, учитывая их положение?