Лемурия. Страница 9

– Друзья! Все в курсе, что завтра известнейший цирк Барнума дает представление в нашем городе? – Во время трапезы Дитрих сидел на канате, скрестив ноги, запрокинув голову и отхлебывая из бутылки шампанского, а мы потешались над ним.

– Естественно, естественно! Ну и что с того?

– А то, что я предлагаю вам пойти на это представление и посостязаться с тамошними трюкачами на равных! Как с коллегами!

Дикое, что и греха таить, предложение – конечно же, все согласились! Я выступил одним из самых восторженных апологетов этой идеи – но то, что ее всячески поддержал и Йонас Борг (вот уж от кого не ждали!), заставило меня поумерить пыл и начать подозревать что-то нехорошее. Итак, Борг подошел ко мне, окруженный фирменной аурой отталкивающего ледяного дружелюбия, и заявил:

– Задумка на диво хороша – до того хороша, что могла принадлежать бы и вам, друг.

– Благодарствую, – неохотно пробурчал я в ответ.

– Мы сможем продемонстрировать навыки перед аудиторией, способной оценить их по достоинству, – это ли не великолепно? Только тот, кто посвящен в тонкости искусства циркача, может искренне восхититься циркачом-коллегой.

– Да, это так… – Я поспешно отошел от него, не в силах вынести его пристальный, до костей пробирающий взгляд. Его я чувствовал даже спиной!

На следующий день шатер цирка Барнума занял главную городскую площадь и за пару часов развернулся там во всем пышном великолепии. Первое выступление назначили на тот же вечер. Мы с ленцой прогулялись по выставке заспиртованных уродов, занявшей отдельный, поставленный неподалеку фургончик; сошлись на том, что ничего поистине поразительного не увидели – в отечественных злачных кварталах и не такие экземпляры сыщутся, – и отправились штурмовать кабинет директора цирка. В гардеробе слуги приготовили для нас наши «артистические» одежки. Добившись краткой аудиенции у директора, мы с блеском продемонстрировали ему все свои умения, посвятили в наши планы – и склонили в итоге на свою сторону, пообещав вечер, полный веселья и сюрпризов. Удалось подговорить его и на то, чтобы задумка держалась в секрете от его собственной труппы. Странная встреча ожидала нас, когда мы вышли на арену вскоре после нашего преображения. Сначала на нас смотрели как на вражескую армию, но вскоре приняли как ровню себе – не в последнюю, думаю, очередь из-за того, что расставленные наспех столы ломились от закупленных нами в складчину напитков и деликатесов. Поначалу настороженный директор использовал лишь тусклый свет своей бензиновой зажигалки, презентуя нас – так что в огромном помещении нашу труппу окружала зловещая высокая стена тьмы, – но после дегустации первых блюд, предоставленных одной из лучших городских рестораций, атмосфера значительно улучшилась, и директор вышел в центр действа, чтобы толкнуть речь на ломаном немецком языке. Он похвалил неожиданное гостеприимство и нас, любителей. Кто-то из наших ответствовал ему на еще более ломаном английском – и тут же зажглись дуговые лампы, осветив все вокруг.

Мы обнаружили, что смешались в соответствии с требованиями гротескного юмора – девушка-змея свилась на коленях у юрисконсульта, дама-великанша держала лейтенантика на руках, как младенца, прижимая его к пышной груди; а женщина-обезьяна уже позволила текстильщику заползти к ней в меха. Парочка туроператоров и университетский профессор изучали карту Борнео на татуированном теле малайца. Уроды также нашли себе компанию. Человек-скелет беседовал с врачом общей практики; самый крупный мужчина в мире – по принципу схождения противоположностей, видимо, – избрал в собеседники низкорослого адвоката из нашего клуба, практически карлика. Зато цирковой карлик, похожий на гнома из сказок братьев Гримм, придвинул свой высокий стул к гигантскому аптекарю – верзиле, по слухам, способному в порыве гнева раздавить стакан в кулачище так, что от толстого стекла только пыль и оставалась. Другие товарищи по клубу выказали более застенчивый нрав, и артисты-барнумовцы – акробаты, японские жонглеры и клоуны – вовлекли их в свою красочную компанию. Мой друг Дитрих вытянулся, как отдыхающий жираф, рядом с прекрасной фройляйн Эллидой, коллегой-канатоходкой. Ее наряд, расшитый блестками, мало что скрывал – даже девушка-змея на ее фоне выглядела неброско, – но, полагаю, Дитриха, человека высокой культуры, в первую очередь в ней привлекли потрясающие научные познания в области хождения по канату. Я видел, как он прямо-таки млел от удовольствия. А я беседовал с дрессировщицей тигров Фатимой – заявленное в программе арабское происхождение ничуть не мешало ей изъясняться со мной на густо-венгерском сельском диалекте. Мне не пришлось уговаривать ее долго на демонстрацию наиболее грубых приемов своей профессии на моем собственном бедном теле. Наше счастье было до того громким, что из окружающих нас клеток зверинца неслись недовольные звериные вопли, и казалось, что мы сидим в кругу воющих демонов. Демонстрации нашей новой дружбы стали еще более пылкими, а расположение дам – все более очевидным. Я чувствовал, что вот-вот что-то произойдет – странное чутье велело мне держаться настороже и не очень-то слушать страстный венгерский шепот Фатимы, тянущей меня за волосы своим крепким кулаком дрессировщицы. Внезапно я услышал голос Йонаса Борга – негласного центрального элемента пирушки, неподвижного, точно ось:

– Дамы и господа, пирушка – это хорошо. Но если мы называем себя «циркачами» не только из-за того, что на нас – пестрые тряпки, думаю, пора перейти к демонстрации наших умений. Покажем же друг другу, на что способны наши тела!

Остальные, недолго думая, спрыгнули на песок арены и начали демонстрировать свое мастерство. Артисты Барнума наблюдали за нами с изумлением, явно не ожидая от простых гуляк из бомонда этакой ловкости. Но Йонас Борг, похоже, не был до конца удовлетворен этим триумфом – и предложил нам с Дитрихом прогуляться по канату.

– Лишь высота решает, обладаем ли мы силой, мужеством и настойчивостью, – изрек он, указывая пальцем под своды шатра, где был протянут канат для выступления милейшей фройляйн Эллиды.

Считаю своим долгом признаться здесь, что в тот момент я испытал такой ужас, такой смертельный страх, что мне показалось, будто я ступил на край пропасти – и бог уже решил, что мне непременно суждено сорваться вниз. Но Дитрих, глядя в прекрасные обожающие глазки фройляйн Эллиды, согласился – до того очарованный ее сверкающим змееподобным телом, что об отказе с моей стороны речи не шло; кто я, в конце концов, такой, чтобы не помочь товарищу по «Клубу сорвиголов» немножко устроить личную жизнь? Возражения директора цирка мы отвергли – слуги уже разматывали веревочную лестницу, что должна была вознести нас к канату. Мой разум, подстегиваемый испугом, перебирал всевозможные пути к спасению – один за другим, один за другим… и ничего, ничегошеньки толкового не шло на ум. Я только и мог, что кричать:

– А как же страховочная сеть? Где страховка?

– Страховка лишь порочит звание сорвиголовы! – рявкнул Борг тоном палача.

– Да, со страховкой ни капельки не страшно, – скромно добавила фройляйн Эллида.

– Лезем! – крикнул Дитрих и ухватился за низко свисающую веревочную лестницу.

Я видел, как напряглись мышцы его рук под тканью трико, и хотел было вцепиться в него и любыми силами удержать внизу… но тут увидел, что глаза Йонаса Борга горят, как железо, раскаляемое в горниле. И этот адский огонь во взоре сломил меня. Я нерешительно сделал шажок-другой – и споткнулся о наполовину закопанную в песок арены бутылку. Хрустнув под ногой, она заставила меня вскрикнуть и согнуться пополам. Осколки утыкали мне всю пятку, кровь струйками потекла на песчинки. Что ж, демонстрация моих умений подошла к концу. Тихий скулеж, с которым я извлекал стекло, вызвал у прекрасной Фатимы такую жалость, что даже ее грубый кулак, тягающий меня за вихры, превратился в деликатную и нежную ладошку. Дитрих, совершенно на меня наплевав, вскарабкался по веревочной лестнице наверх. Он ловко подтянулся у нас над головами. Из моих глаз полились такие горячие и тяжелые слезы, что и суровая Фатима тоже тихонько всхлипнула.