Инженер Петра Великого 10 (СИ). Страница 5

— Ты-то куда⁈ — вырвалось у меня.

Громко, грубо, с таким искренним, неподдельным изумлением, что вся моя напускная генеральская строгость разлетелась. Я, человек, который только что распланировал экономическую диверсию против половины Европы, оказался совершенно беспомощен перед простым вопросом одной женщины. Мой голос прозвучал по-мальчишески растерянно.

Доигрался. Теперь еще и эти командуют, кому со мной ехать. Цирк.

Глава 3

Голова трещала от расчетов. Грифель крошился, оставляя на ватмане жирную линию, а в сознании никак не сходились дебет с кредитом всего этого похода. В этот самый момент, когда мир сузился до размеров стола, заваленного чертежами, в кабинет без стука вошел запыхавшийся преображенец. Я ждал чего угодно: нагоняя от Брюса, очередной депеши. Но приказ, переданный гвардейцем, заставил меня оторваться от бумаг и непонимающе уставиться на него. «Его Величество велел вам, Петр Алексеевич, немедля явиться ко дворцу. В дорожном платье».

В дорожном? Ничего не понял. Какая дорога, когда до отъезда в Европу мало времени — каждый час на вес золота? О Государь приказал — ничего не поделаешь. Я направился к императору.

У ворот дворца меня ждала картина, от которой все тревожные предположения показались мелкой суетой. Вместо привычного громыхания повозок и ругани возниц — почти полная тишина. И посреди этой тишины, на фоне заиндевевших стен, стояли легкие открытые сани, запряженные четверкой вороных в начищенной до зеркального блеска сбруе. А рядом, переминаясь с ноги на ногу, маялся сам Государь. Щегольской охотничий костюм из зеленого сукна, отороченный мехом, сидел на нем, как на корове седло. Он выглядел так, словно его нарядили для балаганного представления.

— А, явился, — пробасил он, заметив меня. В голосе сквозила какая-то вселенская, мрачная усталость. — Садись, соколиный глаз. Поохотимся.

Чего? Охота? Сейчас? Это было не просто странно — это отдавало откровенным безумием.

— Государь, дела… — начал было я, но он отмахнулся, словно от назойливой мухи.

— Данилыч настоял, — Петр кивнул в сторону кучки аристократов что-то бурно обсуждающих. На мгновение мелькнула дородная фигура Меншикова. — Говорит, перед поездкой надобно вспомнить обычаи предков, дабы не ударить в грязь лицом перед ихними королями. У них, вишь ты, без псовой охоты и аристократа-то нет. Вот и едем на эту потеху. Негоже, мол, Императору дикарем выглядеть.

Он смачно сплюнул на нетронутый снег. Все это — наряд, сани, вымученная бодрость — было спектаклем. Кажется, я только что получил в нем одну из главных ролей. Молча забравшись в сани и укрыв ноги тяжелой медвежьей полостью, пахнущей псиной и морозом, я приготовился ко всему.

Полозья визгливо запели, вгрызаясь в наст, и нас швырнуло на спинку саней. В лицо ударил колючий воздух. Город остался позади, превращаясь в частокол шпилей, протыкающих низкое, свинцовое небо. Некоторое время мы неслись молча. Петр, откинувшись на спинку, уныло смотрел на проносящиеся мимо пейзажи, и желваки перекатывались под его обветренной кожей. Он ненавидел эту пустую трату времени, и эта ненависть почти физически ощущалась в воздухе.

— Спектакль, Смирнов, — произнес он наконец, не поворачивая головы. — Вся наша затея с этим посольством — такой же балаган. Только вместо зайцев гонять будем ихних министров. А вместо своры псов у нас… ты.

Чего это я? Я удивленно повернулся. Он по-прежнему смотрел на дорогу, но говорил уже для меня.

— Ты думаешь, я твои станки им показывать еду? Телеграфы эти, машины паровые? — он горько усмехнулся. — Железо — это так, для купчишек да для люда простого. Приманка. Настоящий товар, который мы им везем, — это ты сам.

Скрип полозьев по уплотненному снегу стал единственным звуком. Очень неожиданное признание. Я ждал, пытаясь уловить, куда он клонит.

— Они там, в своих Венах и Лондонах, уже все уши прожужжали. Барон-чернокнижник, колдун, что изрыгает из земли огненных змеев и летает на небесных колесницах. Для них ты — диво, чудо-юдо, непонятная и страшная сила. Они боятся не пушек, Смирнов. Они боятся твоего разума, который эти пушки родит. Ты знаешь сколько убийц к тебе посылали?

Он наконец повернул ко мне свое потемневшее лицо. В глазах усталость.

— Мы едем пугать. И интриговать. Я хочу, чтобы каждый их король, каждый банкир, глядя на тебя, видел нечто, что они не могут ни понять, ни измерить, ни купить. Чтобы они глядели на тебя и думали: «А что еще этот дьявол придумает завтра?». Чтобы у них икотка начиналась от одной мысли, что будет, если мы всерьез разозлимся.

Так вот оно что… Старый лис. Везет дубину, завернутую в бархат. И я — та самая дубина. Главный аргумент. Красиво. М-да уж, и до чего же паскудно.

— Посему запомни, — его голос стал жестким. — Советников у меня без тебя хватает. Ты едешь как мой главный довод, живое оружие. Каждое твое слово и взгляд будет под лупой. Одно неверное движение — и вся наша затея развалится. Твоя безопасность — отныне дело государственной важности. Ушаков твой пусть хоть в твою постель залезет, но чтобы и комар без его ведома к тебе не подлетел. Понял?

Я смотрел на этого гения политической интриги, который только что превратил меня из своего главного инженера в главный инструмент психологической войны. Моя свобода, мои проекты и заводы — все отошло на второй план. Теперь главной моей задачей было просто быть. Быть пугалом для всей Европы.

Но самое обидное, я его понимал. Не соглашался, но понимал.

— Понял, Государь, — тихо ответил я.

— Вот и славно, — он снова отвернулся к дороге, и на этом разговор, казалось, был исчерпан.

Мы выехали на широкую, заснеженную поляну на опушке соснового бора. Вдалеке уже виднелись фигуры егерей, доезжачих, слышался нетерпеливый лай собак. В воздухе запахло дымом костров. Вся эта суета, казавшаяся мне нелепой и неуместной, теперь обрела смысл. Это репетиция, эдакий генеральный прогон перед главным спектаклем.

— Приехали, — без всякой радости констатировал Петр, когда сани остановились. — Ну что, барон, поглядим, как тут все устроено.

Егеря уже спускали с поводков огромных, поджарых борзых. Собаки, почуяв волю, закружились, вздымая вихри снежной пыли. Где-то в глубине леса тоскливо, протяжно запел охотничий рог, ему тут же ответил второй, третий.

Мы медленно двигались вдоль кромки леса. Позади осталась суета псарей и нетерпеливый лай собак. Петр, казалось, совершенно забыл, зачем мы здесь. Он смотрел куда-то вдаль, поверх заснеженных полей. Он явно не об охоте думал. Да и я тут был с такой же постой миной. Ох, не охотники мы с ним, не охотники.

Слухи о триумфальном, почти бескровном завершении южной кампании уже несколько недель гуляли по столице, обрастая самыми дикими подробностями. Но меня, как инженера, интересовали факты. Я должен был знать, как сработал мой механизм. Поэтому, чтобы развеять скук, ч решил узнать все у того, кто лучше всех знал те события.

— Государь, — спросил я, — доклады с юга доходили сбивчивые. Как показало себя… изделие?

Он медленно повернул голову. Мне даже показалось, что он сейчас взорвется, но вместо этого на его губах появилась довольная усмешка.

— Показало, Смирнов. Еще как показало. Твое «изделие»… — он пожевал губами, подбирая слово, — всю войну мне испортило.

Я напрягся. Чего это вдруг?

— Ты пойми, — продолжил он, — мы под Перекопом два месяца стояли. Инженеры мои траншеи рыли, пушки подтаскивали, все по науке. Турки на стенах сидели, издевались, задницы нам показывали. Я уж думал, на штурм гвардию бросать, кровью умываться. Ждал я. А тут Дубов твой привез эти бочки. Черные, просмоленные, как гробы. И твою грамоту.

Он замолчал, словно заново переживая тот момент.

— Ночь была тихая, ветер — в их сторону. Я сначала не поверил. Ну, думаю, колдун, что с него взять. Велел твоим ребятам все сделать по писаному. Фитиль подожгли, да мортирой закинули они одну бочку за стену. А дальше… — он покачал головой, — дальше и рассказывать-то стыдно. Ни грохота, ни огня. Так, пшикнуло что-то, дымок пошел. Я уж на Дубова твоего матом орать начал за такие фокусы. А через полчаса со стен вой нечеловеческий поднялся. Словно там всех разом резать начали.