Инженер Петра Великого 10 (СИ). Страница 4

— Командир, там… твои чудища приехали! — выпалил он, а в глазах плескался щенячий восторг.

Мы выскочили на крыльцо. То, что медленно, с натужным скрипом резиноида, вползало в ворота морозовского подворья, заставило меня замереть. Три «Бурлака». Но это были не те машины, что я оставлял в Игнатовском. Вместо четырех катков под каждой гусеницей теперь было шесть. Корпус стал длиннее, приземистее, а над броней торчали не две, а четыре дымовые трубы, изрыгавшие в морозное небо густые клубы пара.

С головной машины, едва она замерла с протяжным шипением, спрыгнул на землю чумазый и сияющий от гордости Федька. Мой ученик. Он протянул мне замусоленный кожаный пакет.

— Подарок, Петр Алексеевич, — пробасил он. — Сюрприз!

Пока Петр, выскочивший следом за мной, с азартом ребенка карабкался по одной из машин, я вскрыл пакет. Внутри, помимо пачки технических отчетов, лежало письмо, написанное аккуратным, чуть наклонным почерком Изабеллы, которая стояла тут же — с легкой улыбкой посматривая на меня.

«Петр Алексеевич, — я невольно усмехнулся. — Проведя аудит расходов Инженерной канцелярии, я обнаружила в выстроенной вами финансовой системе критическую уязвимость».

Я оторвался от письма, взглянув на испанку. Уязвимость?

«Ваша модель, — продолжала она, — безупречно отслеживает крупные ассигнования. Однако она слепа к множеству мелких трат по графам „экспериментальные нужды“ и „непредвиденные расходы“. Каждая из них ничтожна, но, сливаясь в единый поток, они образуют значительный и неконтролируемый резерв. За последние три месяца этот „теневой бюджет“ составил сумму, достаточную для постройки и модернизации трех тягачей».

Я опустил письмо. Дошло. Она нашла дыру. Системную ошибку. Собрала то, что просачивалось сквозь пальцы, и пустила в дело. Это был сюрприз, вызов. Она отчиталась о проблеме — и привезла ее решение в виде трех многотонных стальных аргументов.

— … а вот тут, Государь, — донесся до меня возбужденный голос Федьки, который уже водил Петра по нутру машины, — мы поставили не четыре малых котла! На каждое из задних колес — свой! Тяга — звериная!

Петр, который прибыл с очередной инспекцией, вылез из люка, отряхивая с камзола сажу, и ушел с головой в осмотр монстров. Его глаза горели. Он обошел машину, постучал костяшками пальцев по утолщенной броне, качнул ее, навалившись всем телом. «Бурлак» стоял как влитой.

— Шесть катков… — пробормотал он, глядя на новую ходовую. — Смирнов! — его голос тут же обрел силу. — Он же теперь устойчивее скалы!

— Устойчивее, Государь, — подтвердил я, подходя ближе. — Центр тяжести ниже, база длиннее. Ход плавнее будет, и по вязкому грунту пойдет уверенней.

— Значит, и пушку выдержит! — выпалил он, и его взгляд впился в меня с азартом изобретателя, нащупавшего золотую жилу. — Сюда, на крышу! Трехфунтовую! А лучше — шестифунтовую! Представь, Смирнов! Это ж что за зверь получится! Чтобы у каждого курфюрста при виде наших черепах не только поджилки тряслись, но и замки их картонные сыпались!

Я мысленно застонал. Началось.

— Не выдержит, Государь, — устало ответил я. — Это тягач, а не лафет. Вся рама рассчитана на тяговое усилие, а не на ударный импульс от выстрела. Отдача ее просто разорвет на втором залпе. Да и центр тяжести поднимется так, что машина перевернется на первом же косогоре.

— Додумаешь! Укрепишь! — отмахнулся он, как от назойливой мухи. Его уже несло потоком собственной идеи. — Ты мне о зрелище думай! Мы въезжаем в Дрезден, а впереди три таких чудища, изрыгающих огонь! Вся Европа ахнет!

Он был прав в своем стремлении удивлять, но я уже думал о фураже для лошадей, о запасах угля, о ремонте в полевых условиях. Голова гудела от сотен деталей, и эта пушка была сейчас самой ненужной из них.

— Государь, да если понадобятся пушки, я их тебе на месте отолью! — раздраженно бросил я, сам не ожидая от себя этих слов. — Хоть в центре Гааги! Была бы медь да уголь под рукой…

Я замолчал, пораженный собственной фразой. Слова, брошенные в сердцах, вдруг натолкнули на интересную мысль, обретая вес и форму. На месте отолью. Мысль, мелькнувшая как искра, вдруг вспыхнула ослепительным пламенем, осветив совершенно новую перспективу. Не тащить с собой оружие. Тащить с собой возможность его создать. И не только его. Вообще все, что угодно.

Петр удивленно уставился на меня, собираясь возразить, но увидел что-то в моем лице. Я смотрел на эти огромные, устойчивые платформы и видел уже как воплощается идея. Государь может потребовать сотворить любое диво прямо на площади в Берлине. И я должен быть готов.

— Нет, Государь. Не пушки, — сказал я тихо. Я подошел к ближайшей машине, чувствуя, как внутри рождается план. — Это будет гораздо лучше — передвижные мастерские.

Петр удивленно вскинул бровь.

— Один «Бурлак», — я хлопнул ладонью по холодной броне, — мы превратим в кузницу. Сюда — паровой молот, сюда — горн с принудительным поддувом от паровой машины. Сможем ковать любую деталь, от подковы до ствола, прямо в поле.

— Второй, — мой палец переместился на следующего монстра, — станет механическим цехом. Токарный станок Нартова, сверлильный, набор инструментов. Выточим ось или нарежем резьбу, стоя лагерем где-нибудь под Веной.

— А третий… — я посмотрел на последнюю машину, — третий станет моей личной вотчиной. Химическая лаборатория. Запас реактивов, стекло, приборы. Все, что нужно, чтобы собрать любой фокус, который придет вам в голову, Государь. От цветного огня до… всего остального.

Петр смотрел на меня, в его глазах медленно разгорался огонь безумного восторга.

Вечером, когда густые январские сумерки окончательно поглотили город, я немного задержался в кабинете. Голова гудела от цифр. Наконец, отшвырнув бумаги, я направился в главный зал, где должна была собраться моя команда. Еще на подходе, в длинном коридоре, я услышал незнакомый для нашего штаба звук — смех. Не сдержанный смешок Брюса и не солдатский хохот Орлова, а что-то другое — легкое, почти семейное.

Приоткрыв тяжелую дубовую дверь, я замер на пороге. У огромного, жарко пылающего камина, сгрудившись, стояли все мои люди. Изабелла, Нартов, Орлов, даже хмурый Дубов — все слушали, как Орлов, картинно надув щеки и выпятив живот, басом пародировал Бориса Морозова. В центре их круга, щеки которой пылали от смущения, стояла улыбающаяся Анна.

— … и тогда Борис Алексеич стукнул по столу чаркой и говорит: «Что ж, Анна Смирнова, принимай дела!» — прогремел Орлов, и вся группа прыснула со смеху. Анна, вновь покраснела до корней волос, не растерялась и что-то с улыбкой ему ответила.

— Право слово, сударыня, идет вам эта фамилия, звучит! — добавила Изабелла, и в ее голосе, к моему изумлению, не было ни капли яда — дружеская ирония.

Я тихо прикрыл дверь. Они меня не заметили. Стоя в полумраке коридора, я слушал их приглушенные голоса. Так, стоп. Они что, уже все за меня решили? Сговорились за спиной? Это было не просто подшучивание. На моих глазах они принимали ее. Окончательно, без оговорок. Не как временного союзника, не как «московский кошелек», а как свою.

Сделав глубокий вдох, я снова распахнул дверь, на этот раз шумно, и прошел в зал. Разговоры оборвались на полуслове. Наступила неловкая тишина. Все резко занялись делом: Орлов уставился в карту, Нартов начал что-то лихорадочно чертить на обрывке бумаги, Анна отвернулась к огню. Я прошел к столу, уронил на него бумаги с чуть большим стуком, чем следовало, и сел, не глядя в их сторону. Весь вечер я чувствовал на себе их взгляды — любопытные, немного виноватые.

Подводя итоги, на малом совещании, мы практически предусмотрели все случайности. Мне кажется, что этот поход будет в разы интереснее того первого.

Когда совещание закончилось и все начали расходиться, Анна задержалась. Она подошла ко мне.

— Петр Алексеевич, — чуть смущенно сказала она. — Я хотела бы тоже поехать в это посольство.

Я медленно поднял на нее взгляд от чертежей. Я ожидал чего угодно — обсуждения контрактов, новых донесений, спора о ценах, — но не этого. За ее спиной я видел, как в дверном проеме замерли Орлов и Нартов, делая вид, что ищут забытые бумаги. Они не ушли. Они ждали. На их лицах, плохо скрываемых полумраком, застыли предвкушающие ухмылки. Так это не она сама? Это они ее подослали?