Свечи Апокалипсиса. Страница 21

И пусть покупателей в последние дни очень мало, восковые камеи имеют успех – только что над ними зависли две азиатские девочки и колдовали там около пятнадцати минут, долго что-то выбирая тонкими длинными пальцами. Когда я вышла, я увидела, что они забрали почти все камеи – оставили только те, у которых были мятые коробочки. Мне-то что, я новых насыплю.

Вообще, ощущение сейчас такое, как будто мы кормим птичек. Ой, ой, сейчас синички прилетят.

Три туристки, все – в очках, уже 10 минут копаются в восковых камеях, нюхают каждую из них, выбирают. Я не знаю, стоит ли мне выйти и сказать, что все камеи одинаковые.

Одна женщина заходит и спрашивает:

– Это бесплатно?

Я:

– Да, бесплатно.

Счастливая, возвращается наружу. Продолжают выбирать. Забрали где-то половину.

Хороший прохладный летний день, плюс 23, тихие комарики вьются у ног, клиент из Пенсильвании в гневе присылает нам обратно белую свечку «Тоскана», требуя, чтобы ему ее обменяли на другую такую же, потому что эта не пахнет совсем; я засовываю в бракованную свечку нос, чуть ли не задыхаюсь от запаха тубероз и ванили и пишу Селин сообщение:

«Я понимаю, что это звучит как одна из серий „Доктора Хауса“, и в целом мне невероятно жаль, но у меня есть небезосновательное подозрение, что у нашего клиента из Пенсильвании – опухоль мозга».

Вот, вот мое предназначение, вот что я умею: диагностировать опухоль мозга по возвратам.

Надеюсь, в арт-резиденции, которую я недавно выиграла, мне назначат домик, где жил и творил Оливер Сакс [4] .

Cуббота, много туристов. Заходит девушка, хватает новые свечи-столбики «Шестое чувство» (они видят мертвых людей), потирает пальцами, с интересом нюхает пальцы.

Я:

– Извините, пожалуйста, это не ароматические свечи, а декоративные.

Девушка (задумчиво):

– А почему тогда они черные?

Даже не знаю, что сказать.

Пришла Селин, притащила в холщовом мешке каких-то мирровых и оливковых кустов, чтобы посадить их в нашу мини-клумбу вокруг дерева.

– Ты же знаешь, Селин, что вечером на оградку клумбы кто-то обязательно сядет толстой жопой, – вздохнула я. – И уничтожит оливковый куст, который ты только что посадила. И бросит в клумбу сраную бутылку из-под виски «Дикая Индюшка». Это происходило уже раз пять этим летом.

– Да, – сказала Селин. – Но это не значит, что я не должна сажать оливковый куст. Все cошли с ума и ведут себя как сволочи, одна я буду сажать оливковый куст, понимаешь? Я уеду, а оливковый куст будет расти. Пока его кто-нибудь не уничтожит.

Ее руки были в земле. В коридоре соседнего подъезда молдавские рабочие приделывали к верхним сводам помещения новый потолок. Я подивилась: новенький потолок был мягким, как зефир, и тек на пол куда-то мимо рук молдавских рабочих. Кое-как затвердив потолок (в подъезде кисловато пахло зубными врачами и новенькими пломбами), они вдвоем пошли купаться в туалетную комнату, как-то умудрившись принять совместный душ из крошечной раковины.

Тем временем звонок:

– Здравствуйте. Я недавно прилетел из Парижа. Я там купил вашу свечу «Прекрасная маркиза». Я живу в Калифорнии. И свеча мне не понравилась. И я хочу обменять ее по почте в вашем магазине в Нью-Йорке на ту, которая мне понравится. Только вы мне ее должны выслать на мой итальянский адрес.

Вот это я понимаю – think globally.

Выкладывать наружу бесплатные камеи оказалось интересным занятием. Если выложить разные камеи – люди очень долго выбирают, какую именно бесплатную камею они хотят взять. Если выложить одинаковые – люди не менее долго выбирают, какую именно бесплатную камею они хотят взять. Потом понимают, что все камеи одинаковые, – и тогда с облегчением берут не меньше трех. В случае разных камей берут только ту, которую выбрали.

Мужчина подходит к ряду с тремя десятками ароматических свечей, смотрит на этикетку одной из них, переворачивает. Я называю таких клиентов «перевертоц»: они всегда все переворачивают. Нюхает свечку. Смотрит на этикетку второй, переворачивает ее. Потом берет свечку и переворачивает. Так он переворачивает буквально каждую этикетку. На обратной стороне каждой этикетки – пустота. Нигде ничего нет.

В конце концов он заглядывает под каждую свечу и переворачивает каждую этикетку. Больше переворачивать нечего.

С болью на лице задает вопрос:

– А сколько стоят эти вот зеленые свечи?

Да ладно, вот еще можно канделябры попереворачивать, рекомендую.

Жизнь начала подсовывать совершенно нелепо, плохо прописанные сценарии: скажем, у входа в магазинчик встречаются азиатская девушка и белый дедушка в соломенной шляпе, похожий на старика Хоттабыча, – видимо, они давно знакомы: спрашивают друг друга, как дела, а потом начинается плохо прописанный диалог. Я подрабатываю сценаристкой, и у меня бы такой диалог не приняли точно.

– Почему вы в вышиванке, это же украинская национальная одежда, и вот шляпа украинская на вас, и пояс, вы украинец?

– Да, я этнический украинец и вот сейчас понял, что мне надо это подчеркивать, вот и хожу в вышиванке.

– Вы понимаете русский? (Девушка спрашивает это на чистейшем русском.) Так мы, получается, на русском можем с вами разговаривать, с ума сойти, правда?

– Не совсем хорошо понимаю, немножко разговариваю, но с акцентом. (Дедушка отвечает это на чудовищном русском.) Я совсем недавно начал учить русский и украинский.

– У вас отлично получается! (Уже на английском.)

– Выходит, твое имя – Камилла – на самом деле другое, ведь это не русское имя?

– Да, на самом деле меня зовут Катерина, но я всегда представляюсь Камиллой, ведь никто не выговорит Катерина.

– Но раз уж я учу русский, я вполне могу выговаривать Катерина, смотри вот: Катерина! Давай я теперь тебя буду называть Катериной, хорошо?

– Конечно!

– Пока, Катерина, хорошего дня!

В магазин со свечками пришел Говорливый Балканец – выглядел он как персонаж раннего Кустурицы: загорелый, подкопченный, весь в золотых цепочках и с золотым зубом; возможно, это какое-то ментальное порождение румынских рабочих с соседней стройки: они периодически сваливаются с лесов, звучно матерясь по-русски, и сидят на нашей скамеечке, перезваниваясь с тетушками и женами. Балканец был говорлив, вел пространные беседы о парфюмерии на очень плохом английском, возможно, это был small talk (хорошо тратить деньги на хорошие дорогие вещи, правда? я вот обставил квартиру и обязательно куплю в нее приятные комнатные духи! да, свеча стоит немало, но зато это же «маеш вещь», да! реально же вещь! а эту стекляшку вы тоже продаете? а что это за стекляшка? а когда вы ее продаете, вы ее как именно заворачиваете и во что? а свечка, когда вы ее продаете, она в коробке? а как выглядит коробка? а я не люблю резкие запахи, вы же понимаете, как это, когда резкий запах – ну вот не нравится, а нравятся помягче, поспокойнее. легенький такой чтобы запах, деликатный. вот не такой, чтобы цветами резко, а поспокойнее. да, трудно сейчас выбрать запах), но через сорок минут я в какой-то горячке поняла, что это, наверное, цыган из стереотипов – и он, раз уж является порождением стереотипов, будет меня грабить. Мне стало интересно, как именно он собирается это делать – может быть, просто застрелит меня за кассой? Вот было бы клево! Правда, в нашей кассе всегда ровно триста долларов – какая-то глупая сумма, чтобы за нее умирать. Может быть, я ему просто сразу отдам деньги – и все?