Свечи Апокалипсиса. Страница 1

Татьяна Михайловна Замировская

Свечи Апокалипсиса

© Замировская Т., текст

© Макеева Н., иллюстрация

© Корсакова Е., оформление

© ООО «Издательство АСТ»

Everybody is alive in New York

Все писатели хотят работать писателями. Художники хотят работать художниками. Творческий человек на нетворческой работе – это катастрофа. А в эмиграции с таким сталкиваются многие: не всегда получается сразу найти работу по специальности.

Конечно, я обобщаю. И, конечно, иронизирую. После того как я уехала в Нью-Йорк, прожив в Беларуси долгую и, как теперь запоздало понимаю, счастливую жизнь музыкального критика, журналиста и писателя с парой изданных сборников, многие экс-коллеги недоверчиво спрашивали: «Ты что, уехала и бросила всё, чтобы продавать свечи?»

О да, именно поэтому я и уехала! Чтобы продавать cамые дорогие свечи во Вселенной в райончике Nolita (что значит «К северу от Маленькой Италии» – North of Little Italy), каждый день отвечать на вопрос «Какие из них длиннее?» и писать об этом веселый блог!

На самом деле всё, конечно, было иначе. Да и веселый блог я писала не от лица автора, а от имени персонажа, которого отыгрывала на нетворческой работе, благодаря этому превратившейся в творческую: персонажа, который почти не выдает эмоций и просто документирует разговоры с посетителями.

(К любому условно веселому тексту необходимо скучное предуведомление, чтобы до веселого текста дошли только по-настоящему многогранные люди!)

«Творческие работы дают на выходе самые нетворческие тексты, – сказал мне недавно знакомый нью-йоркский поэт из Киева Александр Гальпер, работающий в центре, который распределяет бездомных по ночлежкам. – Все книги сейчас – про кампусы университетов! Потому что все писатели преподают! Обычно как бывает: писатель выпускает хорошую книгу, основанную на опыте нетворческой работы; потом его зовут работать писателем в университете – и все, человек отрывается от жизни. И пишет книги про кампусы. Ты разве не замечала: вся эта новая литература от знаменитых профессиональных писателей – она про профессоров! Это невозможно скучно! Никто не пишет про реальную жизнь!»

Моя реальная жизнь в Нью-Йорке началась довольно сурово. Я училась в арт-магистратуре Бард-колледжа, писала журналистские и рекламные тексты – но на жизнь этого не хватало. Нью-Йорк обычно ставит вопрос так: крутись как хочешь, но тебе нужна настоящая работа в Городе.

Я искала эту работу несколько месяцев и, поскольку была в отчаянии и излучала энергию катастрофы, не находила. Меня даже не взяли писать новости в одно рижское медиа – то есть как не взяли, просто не ответили на письмо, такой унылой безысходностью от меня веяло.

Работа нашлась благодаря концерту белорусской рок-легенды Лявона Вольского в одном из клубов Вильямсбурга. Помню, я каждому встречному-поперечному говорила:

– Привет, я Татьяна, я ищу работу, вообще любую!

Если я встречала знакомого, на светский вопрос «как дела» я неожиданно отвечала:

– Дела плохо, ищу работу! У тебя нет, случаем, любой работы?

На следующее утро мне позвонила знакомая, которую я встретила на концерте, и сказала:

– Моя подруга работает в бутике женского белья и говорит, что в соседнем свечном бутике завтра срочно нужен человек завязывать бантики. Можешь приехать? Я тебе сейчас дам телефон Селин, поговори с ней. Или ты не очень любишь вязать бантики?

– Обожаю вязать бантики, – искренне сказала я и тут же позвонила Селин.

– Там не только бантики, там еще надо упаковывать коробочки, – моментально ответила Селин. – Нет времени объяснять. Ты можешь приехать и вязать бантики и упаковывать коробочки? А продавать умеешь?

– Я пришлю резюме, – сказала я. – Но там такая журналистская карьера. Ну, так вышло. Я учусь в арт-школе.

– Не надо резюме, – сказала Селин. – Просто приезжай прямо сейчас, и разберемся. Мне кто-то нужен прямо сейчас. Ты приедешь? Если нет, я еще кому-нибудь позвоню, мне надо срочно.

Это было похоже на инициацию. Я вышла из дома. В Нью-Йорке за ночь нападало немыслимое количество снега, который укрыл все мои переживания. Я как будто ничего не чувствовала. Я подумала: что ж, поеду вязать бантики. Сегодня – первый день моей первой работы в Нью-Йорке.

Я вязала бантики дрожащими пальцами, Селин расспрашивала меня о Беларуси и городе Борисове, где наполеоновская армия ушла в толщи серебристых вод Березины, сугробы за окном звенели и молниеносно, как жизнь, таяли, слепя бликами; какие-то люди в шубах рассматривали меня чужими глазами и громко повторяли:

– «ДРЕВНИЕ МШИСТЫЕ СТЕНЫ»? ЭТО КАК?

– Сама не понимаю как, – искренне отвечала я.

В свечном бутике я работала два дня в неделю – а потом вышло так, что я ввязалась в это дело фулл-тайм. Чтобы не сойти с ума, я завела блог на русском языке, куда в режиме репортажа, без рефлексий, записывала интеракции с самыми безумными покупателями. Вот только безумными, кажется, были все. Или, может, я тоже так же себя веду в магазинах?

Параллельно я писала роман «Смерти. net», у меня вышел сборник рассказов, я подрабатывала журналистом, – но в свечном блоге я намеренно не раскрывала свою писательскую идентичность и даже имя. Анонимный блог писательницы из Беларуси, которая вынуждена продавать людям дорогие французские свечи, оказался для меня терапевтичным. Более того – он мигом набрал больше 10 тысяч читателей! Терапевтичным, похоже, он оказался для многих.

Вот он, ключ к терапевтичности – ничего не рефлексируйте. Вы потом поймете, что это было и что вы тогда чувствовали. Просто записывайте всё, как есть.

И еще: не бойтесь стать персонажем. Если вы персонаж, с вами случается все, что обычно происходит с персонажами. Буквально как у Владимира Проппа в «Морфологии волшебной сказки»: у вас возникает Арка Персонажа, являются волшебные помощники – звери и птицы. Вам сразу начинает везти! Вокруг вас творятся удивительные события!

А еще персонаж хорош тем, что он неминуемо развивается и проходит через трансформацию – таков закон жанра. Мой персонаж тоже развивался – например, поначалу он вообще не упоминал расу посетителей; потом стал упоминать, но не всегда и не белых; а потом стал упоминать не всегда, но часто белых. Потому что какие дикие вещи, оказывается, порой делают белые люди!

Этот персонаж пережил распад русского языка и, вероятно, был от этого в восторге: можно перевести навязчивое «Does it come with a box?» по всем правилам («Коробочка в комплект входит?», «Свеча продается с коробочкой?»), но оказалось, что перевод «Свеча идет с коробкой?» в разы смешнее и точнее. Я даже стала понимать нью-йоркского хрупкого Лимонова и в честь него придумывать бойкий новояз – вроде шикарного слова «инджоить», которое я случайно услышала однажды на пресловутом Брайтоне. «Славик, ты должен уметь инджоить деньги, – наставлял один мужик другого. – Если их не инджоить, они к тебе и не придут».

Когда меняется человек, меняется и его речь: слово «бомж» заменяется словом «бездомный»; подтрунивание над местными итальянскими старичками превращается в слезы по жертвам коронавируса, бесконечный повтор вопроса «Какие из этих свечей длиннее?» из раздражающего лейтмотива вдруг становится сиянием ностальгии в новой, пост-2020, реальности, в которой так хотелось бы продолжать ежедневно общаться с людьми, чья жизнь стала невыносимой из-за того, что их свечи оказались не того цвета, а не из-за того, что они стали беженцами или их родных арестовали. Проблемы персонажа менялись вместе со временем – благословенным летом 2019-го я закатывала глаза, не в силах объяснить покупателям, какие свечи короче, а летом 2020-го, когда меня спрашивали, какой страны у меня такой очаровательный акцент, я старалась не разрыдаться прямо за прилавком.