Госпожа преподаватель и Белый Феникс (СИ). Страница 9

«Должно быть, за него дерутся все художники современности», — заворожённо подумала я, почему-то решив, что обратившийся ко мне посетитель — натурщик.

Какая «Любовь над крышами домов Суантре»! Какое мировое изобразительное искусство! Вот истинный образец искусства — живой и осязаемый. Так хотелось протянуть руки и потрогать — а человек ли это или лишь мираж разыгравшегося от обилия полотен?

Губы мужчины дрогнули в едва заметной улыбке, и меня охватило такое смущение, будто меня поймали на чём-то очень постыдном.

— Если кого-то от преступления отделяет страх перед Богами, то грош цена ему, как человеку, — разволновавшись, я отвернулась и слепо уставилась на картину.

Краски поблёкли, а обнажённые тела, пролетающими над белоснежными крышами и синими домиками, внезапно показались нелепыми и вульгарными.

— Верно подмечено, — негромко отозвался он и замолчал.

Близость незнакомца так взволновала меня, что захотелось убраться как можно дальше с выставки. «Но я не для того пришла сюда, что позорно бежать при виде смазливой физиономии натурщика», — мысленно одёрнула я себя. — «Ну стоит рядом, пусть стоит. Тебе-то что?»

Но договориться с набирающим силу смущением и неловкостью оказалось не так-то просто. Ладони вспотели, сердце билось так, будто я пробежала несколько кварталов, а щёки запылали, как при лихорадке. Руки невольно потянулись к лицу, чтобы хоть немного остудить кожу. Но я вовремя спохватилась и перехватила брошюру, словно она норовила выскользнуть из рук.

— Вы и вправду, считаете, что он её не любит? — спросил незнакомец.

— Правда. Потому что это видно, — я небрежно повела плечами и едва заметно потёрла друг о друга вспотевшие ладони, напрочь забыв о надетых перчатках. Собравшись с мыслями, чуть наклонила голову и провела пальцами в нескольких сантиметрах от полотна, обозначая привлёкшие моё внимание детали: — Посмотрите на руки женщины. Да, она обнимает мужчину. Но пальцы сжаты, скрючены, а ладонями упёрлась в грудь так, словно хочет отстраниться. То же самое можно сказать и о пальцах на ногах – они поджаты. И, глядя на них, вспоминается фраза из дневника фаворита Её Величества королевы Антеры: «Она была настолько некрасива и даже ужасна, что пальцы на ногах подворачивались от отвращения». Женщина зажмурилась и отвернулась от поцелуя. Она только позволяет себя любить. А вот прикосновения мужчины ей неприятны. Здесь, — я потрясла буклетом в воздухе, — пишут, что де Маньо изобразил себя и свою жену. Дескать, хотел передать, как близость их окрыляет. Но на самом деле она окрыляет лишь самого художника. Я бы назвала картину «Терпение над крышами домов Суантре». Потому что женщина терпит. А художник или эгоист, или слепой дурак, который настолько любит жену, что просто этого не замечает. Впрочем, как говорила одна моя подруга: «Люди настолько заняты собой, что склонны не замечать, что происходит вокруг».

— Возможно, люди и заняты исключительно собой, но не настолько, чтобы не замечать возмутительного поведения других.

Отчего-то показалось, что замечание касалось меня лично. Словно незнакомец знал меня лучше, чем я сама себя, и при этом осуждает.

Стало неприятно.

— Полагаю, де Маньо знал, что делал, — я небрежно повела плечами. — Он прекрасно понимал, что его полотно не останется не замеченным. Что оно вызовет бурю эмоций у зрителей. Легендарные сражения и сюжеты из древних мифов, пейзажи и портреты августейших особ — это так избито. И так скучно. А здесь — запретная тема, которую не поднимают в кругу даже самых близких.

— Сплетницы Веронского Оперного Дома с вами поспорили бы.

— Не сомневаюсь. Эти дамы знают кому и как жить. Хотя у самих мужья имеют свойство напиваться и кутить «у актрис в нумерах».

Дама в терракотовом платье шарахнулась в сторону, наградив меня таким взглядом, будто я призналась в каком-то непотребстве. В то время как сто́ящий рядом с ней седой супруг — тот самый, который наградил меня надменным взглядом — побагровел.

Я едва сдержалась, чтобы не прыснуть от смеха. Вот они, настоящие моралисты: внешне благочестие и добропорядочность, а внутри — сарай, забитый доверху грязным бельём.

Наклонившись к супругу, дама что-то прошептала, и они, гордо вскинув головы, поторопились подальше от картины.

— Похоже, ваши слова оказали неизгладимое впечатление, — с усмешкой сказал красавец, глядя добропорядочной паре вслед.

— Ну что поделать? Прошу заметить, что моё замечание никоим образом не относилось к этим достопочтенным господам. Впрочем, их реакция выдала с головой. Порядочный человек пропустил бы мои слова мимо ушей.

— А вы пропустили бы подобное замечание?

Что-то насмешливое, неприятное скользнуло в его тоне. Меня словно окатили холодной водой. На миг почудилось, что за спиной стоял не просто красавчик, а некто очень опасный. И опасность эта отнюдь не в разбитом женском сердце.

Вроде бы ничего такого он не сказал. Но перед внутренним взором проплыла полутёмная комната с серыми стенами и одиноким шариком света, отбрасывающим отблески на посеревшие черты крайне худого и измождённого человека. Образ был настолько ярким, что, казалось, тёплый воздух галереи наполнился холодной спёртой сыростью и приторным запахом плесени.

Мне снова захотелось бежать от своего случайного собеседника. Но на этот раз от ужаса. Хотелось забиться в угол и закрыть голову руками, чтобы спрятаться и не видеть его.

Наваждение, длившееся всего несколько секунд, рассеялось. Однако в груди болезненно забились тревога и безысходность. Тело покрыла холодная испарина, дышать стало трудно, как будто перестало хватать воздуха.

— А что я? — настороженно переспросила я.

— Красивая юная особа находится одна в галерее, — негромко произнёс собеседник, — куда добропорядочные мужчины не пускают своих жён без сопровождения. Это вполне может стать предметом обсуждения.

— Я не сделала ничего предосудительного. Галерея открыта всем желающим. Ну а то, что я без сопровождающего... С каких пор отсутствия мужа стало общественно порицаемым деянием? К тому же, — я резко обернулась и натянуто улыбнулась, — здесь я нахожусь с вами. И для случайного зрителя мы не более, чем такая же добропорядочная пара, как та, что несколько мгновений назад покинула галерею.

На красивом мужском лице не отразилось ни одной эмоции. Ни единой. Разве что светлые брови удивлённо чуть приподнялись. «Ох уж это бесстрашие вкупе с безрассудностью!» — чванливо прошипел внутренний голосок. — «А ещё что-то говорит о других?»

Но страх — дело такое. В здравом уме не сделаешь и не скажешь того, на что способен сделать под давлением этого неконтролируемого чувства. В момент опасности одни люди застывают на месте, другие стремятся сбежать. А во мне проснулась небывалая наглость.

Затаив дыхание, я ждала, каким будет ответ незнакомца, подспудно чувствуя, что он явно мне не понравится.

Но вопреки моим ожиданиям мужчина рассмеялся, будто я удачно пошутила.

— Смелое заявление. Учитывая, что мы видим друг друга впервые.

— Но другие-то этого не знают, — я отвернулась к картине и снова пожала плечами. Но в этот раз, чтобы сбросить напряжение.

Всё очарование незнакомца померкло, и теперь отчаянно, до ломоты хотелось, чтобы он ушёл.

— Вы всегда решаете, кто и что знает?

— Ничего с собой не могу поделать. Профессия обязывает. Это не знание, а предположение. Знание придёт, когда будут веские доказательства. А так… Чтобы стать жертвой сплетен, необязательно делать что-то плохое. Иногда достаточно просто жить так, как хочется. И другие этого не перенесут.

Незнакомец усмехнулся. Помолчав, он едва слышно выдохнул и сказал:

— Искренне был рад пообщаться с вами. Надеюсь, мы ещё с вами встретимся.

«Надеюсь, что нет», — подумала я, но вслух сказала:

— Как знать. Всё возможно.

Ответа не последовало. Обернувшись, я поняла, что стою одна в поредевшей толпе посетителей, а от моего случайного собеседника и след простыл.